Северные морские пути России - Коллектив авторов

Главсевморпуть запоздал, «не сумел вовремя перейти от периода экспедиционного плавания… к нормальной коммерческой его эксплуатации» (СА, 1939, № 6, с. 5). Переход от «экспедиционного» к коммерческому использованию СМП – «главная и центральная задача всего коллектива Севморпути в 1939 году» (там же).

Об этом, впрочем, писали и раньше:

«…капитаны и морские работники очень мало интересуются вопросами себестоимости тонно-километра, норм, экономии горючего и смазочного материала, сохранности корабля и груза. Эту недооценку вопросов рубля надо изжить и как можно скорее. Нужно заглянуть поглубже в финансовую сторону операций. До сих пор мы еще дорого работаем. А перевозки наши можно проводить значительно дешевле. Для этого сами капитаны должны считать, какая у них выйдет себестоимость, с чем они придут к концу навигации, и считать с самого начала навигации, еще до выхода из порта» (СА, 1938, № 6, с. 7).

Мысль о том, что «коммерческий» является синонимом «нормального», была для того времени относительно новой: впервые применительно к СМП она была, видимо, сформулирована в постановлении Совнаркома от 29 августа 1938 г., требовавшем, чтобы ГУСМП стало коммерческой компанией. Естественно, «коммерческий» понималось в рамках сталинского социализма: Совнарком требовал, чтобы ГУСМП перешло на «хозрасчет», то есть стало финансово самоокупаемым и функционировало без поддержки государства.

Первое коммерческое судоходство было организовано в 1939 г., и ГУСМП немедленно столкнулось с обычными стигматами арктических поставок: высокой стоимостью перевозки грузов. Накладные расходы на все товары варьировались от 60 до 100% отпускной цены (1935, № 2, с. 40); стоимость электроэнергии на арктических станциях была в 50 раз выше, чем в Москве (1937, № 2, с. 75–80). Была предпринята попытка создать систему, которая сделала бы СМП экономически жизнеспособным за счет диверсификации его экономической основы: предлагалось возить не только припасы из «центра» на «периферию», но и полезные ископаемые из одного арктического пункта в другой (1936, № 4, с. 11–24). Однако все подобные попытки заканчивались обычными призывами «работать по-стахановски».

Введение «хозрасчета» шло очень плохо. Авторы статей жалуются на то, что хозрасчет не обеспечен, капитаны не знают своих расходов и доходов, все расчеты делает Мурманское пароходство, капитанам эти сведения не сообщают или сообщают с большим опозданием (СА, 1939, № 9, с. 22–24); жалуются и на то, что тарифы СМП экономически не обоснованы (СА, 1939, № 10, с. 24–27). Автор последней статьи Н. Степанов, несомненно, прав – но он это пишет через год после введения «хозрасчета». Можно предположить, что сделать вполне разумный шаг, то есть начать с введения тарифного регулирования поставок, помешала некомпетентность руководства ГУСМП, отсутствие квалифицированных кадров. Вспомним цифру: всего было репрессировано 673 руководящих работника Главсевморпути…

СОВЕТСКАЯ АРКТИКА И ТОТАЛИТАРНЫЙ ДИСКУРС

Мы видим, что «освоение Арктики» в 1930‐е гг. происходило как бы в двух плоскостях: в практической и в дискурсивной. Некоторую информацию о практической стороне дела из публикаций СА можно извлечь, однако эти фактические сведения тонут в море слов, относительно адекватности которых часто ничего сказать нельзя. Что, например, означает фраза «капитаны и морские работники очень мало интересуются вопросами себестоимости»? Это действительно было так? Или эта фраза призвана обелить руководство ГУСМП и переложить вину на «капитанов»?

Как читать фразу «корни нашей политической слепоты и благодушия – в зажиме критики и отсутствии самокритики в нашей [то есть ГУСМП] системе»? Ведь в журнале СА (и, полагаю, на всякого рода собраниях) «критики и самокритики» очень много. Это выпад одной части руководства ГУСМП против другой части? Или руководство действительно ощутило потерю связи с руководимыми?

И как это утверждение согласуется с другим – что «парторганизация ГУСМП несет ответственность за то, что не была своевременно вскрыта и ликвидирована благоприятная обстановка для преступной, антисоветской деятельности вредителей»? В этой цитате «ошибки парторганизации» – это то же самое, что «наше политическое благодушие», или тут разные субъекты? И что же причина неудач – зажим критики или вредители?

А как читать фразу «пробравшиеся в комсомол фашистские выродки пытались оторвать молодежь от партии»? Да, это почти точная цитата из передовицы «Правды» про «троцкистско-бухаринских шпионов» в руководстве ВЛКСМ, опубликованной в сентябре 1937 г. – но что она означает для социальной ситуации в коллективе ГУСМП и для развития СМП?

Вот несколько более развернутый пример – заметка «Вредная вылазка Б. В. Лаврова в Московском Доме ученых» (СА, 1937, № 9, с. 10)128, автор – некая Н. Т. Жданова. Это, собственно, донос размером в одну журнальную страницу. Приведем его с сокращениями:

«…Однако находятся люди, которые не прочь извратить суть преобразования Севера. На заседании в Московском доме ученых… выступал „опытный“ полярник Лавров и перед ученой общественностью изложил свою „программу“, по которой, по его мнению, должно пойти развитие Северного морского пути. Он говорил о нецелесообразности строительства ледокольного флота, выступал против намеченных капиталовложений в морской транспорт. Он утверждал, что «никаких новых ледоколов для хозяйственного освоения Севера не надо. <…>

Чего же хочет Лавров? Как он думает развивать Северный морской путь без ледокольного флота? Лавров не скрывает. Он прямо перед ученой общественностью ставит вопрос о нецелесообразности сквозного Северного морского пути. Разбирая вопрос о стоимости перевозок грузов на Крайний Север, Лавров пришел к убеждению, что „на последнем месте по эффективности стоит сквозной Северный морской путь. Эта эффективность и хозяйственная целесообразность под сомнением“.

Если по аналогии сравнить правооппортунистические разговоры о строительстве совхозов, то нетрудно догадаться, что эта песнь из правооппортунистического арсенала. Лаврову безразлично хозяйственно-политическое значение Северного морского пути, в том числе и его оборонное значение для нашей страны. <…> Лавров перед лицом общественности Главсевморпути предпочел роль труса и молчальника. Он не нашел в себе мужества изложить подобные свои взгляды при обсуждении третьей пятилетки Главсевморпути, хотя бы на собрании актива при начальнике Главсевморпути. Он пошел в Дом ученых, где и использовал трибуну для своих вредных утверждений.

С трибуны Дома ученых Лавров выступил в роли „знатока“ народов Крайнего Севера, дав, однако, лишь длинный ряд по существу враждебных, клеветнических характеристик. Так, например, Лавров заявил: „В этом году в Хатангском районе я очень живо интересовался результатами работ нашей культбазы и отношением местного населения. Местное население воспринимает ее, как повинность“ (?!). <…> Из общего фона большой работы советской власти в области культуры на Севере Лавров вырвал отдельную худшую школу Хатангского совета и на этом примере в мрачных красках обобщил всю работу в области культуры на Севере. <…> …невольно задаешь вопрос: неужели на совещании ученых не нашлось людей, которые бы вскрыли враждебный характер лавровского выступления? Неужели не было на совещании