Анатомия предательства: "Суперкрот" ЦРУ в КГБ - А. Соколов

Начальник разведки Чехословакии Гладик в один из приездов в Москву рассказал своему советскому коллеге Владимиру Крючкову о “советах” Калугина. Боль потери была настолько глубока, что он не стеснялся своих слез. Понимая свою ответственность за происшедшую трагедию, Владимир Крючков предложил обменять Рината и его жену на известного диссидента того времени Анатолия Щаранского. По указанию Крючкова началось служебное расследование для определения — являлись ли действия Калугина оперативной ошибкой или злым умыслом. В это время Калугин работал в Ленинградском УКГБ и разрабатывался по шпионажу. Представленная им после долгих проволочек объяснительная записка на полутора страницах не давала ответа ни на один из вопросов: деталей не помню, не придавал значения, так думал и тому подобное.

В Прагу выехал опытный работник внешней контрразведки уже знакомый читателю Виктор Андрианов, занимавшийся с самого начала материалами Рината по Огороднику и подготовивший их для направления во Второе главное управление. Все документы были подвергнуты тщательному анализу, но доказательств об умышленных действиях Калугина или каких-либо документальных рекомендаций найдено не было.

Но дело Рината не давало покоя КГБ, время от времени к нему возвращались. В конце 1990 года, будучи уже Председателем КГБ, Крючков вновь напомнил о нем начальнику разведки Леониду Шебаршину: “Еще раз прошу вас внимательно посмотреть дело Рината. Калугин тогда предал ценного агента. Как мы не оценили своевременно? Проанализируйте, это не было ошибкой Калугина”.

Начальник разведки понимал, что сделать ничего не сможет: “Я уже неоднократно читал довольно неряшливую кипу материалов. Там много пробелов, которые в 1977 году восполнялись телефонными разговорами между Москвой и Прагой. Никто не догадался (или не захотел?) зафиксировать эти переговоры на бумаге. Калугин консультировал чехословаков в довольно запутанной оперативной ситуации, по его совету они выдворили в США агента, который показался ему двойником, и агент угодил за решетку. Доказать, что Калугин совершил это с умыслом, а не по легкомыслию, мне кажется невозможным. Я уже говорил об этом председателю. Тем не менее, он вновь вспоминает об этом деле”.

Здесь необходимо уточнить слова Шебаршина “неряшливая кипа”. Имеются ввиду не вопросы делопроизводства, как можно понять, а содержание документов — по ним выяснить роль Калугина в выдаче Рината было невозможно. Кстати, в большинстве случаев Калугин обсуждал дело Рината по телефону “ВЧ” с представительством КГБ в Праге и с руководителями чехословацкой разведки, но справок по ним не составлял.

Но вот появилось еще одно свидетельство для получения ответа на этот, казалось бы, неразрешимый вопрос. В книге Эрли “Признания шпиона” говорится:

“ЦРУ стало подозревать Кочера после того, как его “засекли” передающим документы раскрытому чешскому шпиону. Однако Эймс сказал мне, что это объяснение использовалось ЦРУ и ФБР в качестве прикрытия, чтобы обезопасить один из своих источников. “Мы поймали Кочера, потому что наш чешский источник, работавший в их службе разведки, сообщил о нем”.

Из этих слов Эймса, сказанных им в тюрьме, ясно, что Рината “сдал” один из источников ЦРУ. По логике развития событий, им был Калугин и сделал он это где-то в 1977-78 годах. “Чешский источник” появился в США несколькими годами позже и использовался ЦРУ и ФБР лишь как прикрытие истинного источника. Провокационный арест Рината в 1984 году стал возможным на основании опроса этого источника. Калугин, таким образом, был прикрыт — прием типичный для спецслужб.

Калугин также сообщил ЦРУ, что арест Огородника последовал в результате информации Рината. В действительности, до сих пор в западных открытых источниках нет других сведений о том, каким образом американские спецслужбы выяснили, что Огородника выдал именно Ринат.

Также американская пресса продолжает утверждать и в наши дни, что спецслужбы США не могут якобы до сего времени достоверно установить, от кого конкретно Ринат или его красавица жена узнали фамилию Тригона. Они про- должают прикрывать Калугина, который знал ответ, так как он был в 1974 году известен ПГУ.

Калугин все сделал, чтобы отдать Рината в руки ФБР. О выезде Рината из Чехословакии и прекращении с ним агентурных отношений он был осведомлен, но данный факт в книге скрывает. Он также знал, что Ринат снабдил чехословаков подробной информацией с характеристиками своих коллег по советскому отделу, многие из которых были русскими по происхождению или выходцами из стран Восточной Европы. Некоторые из них после завершения программы СКРИН продолжали работать в ЦРУ. В 80-х годах к некоторым были якобы сделаны вербовочные подходы КГБ и других спецслужб социалистических стран, и поэтому все они попали под расследование ЦРУ и ФБР. В допросах этих лиц участвовал сотрудник советского отдела Дэн Пэйн, позднее проверявший банковские счета Эймса. Но подозрения на них пали по данным Калугина.

На основании материалов чехословаков и ПГУ по Ринату доказать, выдал ли Калугин его умышленно или по недомыслию, невозможно. Он “советовал и отстаивал” свою субъективную оперативную точку зрения, подкрепленную негативной характеристикой Рината как личности. Никаких следов он и не мог оставить — их просто не было и не могло быть. Правдивый ответ находится у другой стороны — в ЦРУ. Но агентурные данные Калугина и затем показания “чешского источника” не являлись достаточными для предания Рината суду, а получить другие материалы, уличающие его в шпионаже стало невозможно, так как чехословацкая разведка прервала с ним агентурные отношения.

Примечательно, что в книге помещена сделанная чехословацкой разведкой служебная фотография его и Рината с подписью: “Встреча в 1976 году Калугина с двойным агентом чехословацкой разведки, проникшим в ЦРУ”. Он полностью его раскрыл и этим самым предал его второй раз. До появления фото в книге сам факт ее наличия ПГУ известен не был, в оперативном деле на Рината ее также не было. В тексте же книги о фотографии не говорится ни слова. Скорее всего, он каким-то образом получил ее, чтобы ЦРУ могло идентифицировать Рината в США. Возникает обоснованный вопрос: где Калугин взял это фото в 1994 году, когда в США издавалась его книга? Только два ответа: хранил дома в Москве или получил в ЦРУ при подготовке книги. Наиболее вероятный — второй. Держать фото дома, особенно с 1979 по 1994 год, было слишком опасно: он находился в разработке и понимал, что в случае ее обнаружения контрразведкой она могла стать уликой выдачи Рината. В 1994 году ЦРУ дало фотографию, тем более чехословацкое государство прекратило свое существование. Отсюда можно сделать однозначный вывод — ЦРУ активно помогало Калугину писать книгу.

И еще одна деталь. Калугин указывает, что якобы в 1991 году он слышал об аресте и высылке Рината из США. Дата названа, вероятно, не случайно, но и не аккуратно. Действительно, в 1990 году у ЦРУ возникла идея встретиться с Ринатом и “купить” у него информацию о советском “кроте” в ЦРУ, которого в очередной раз усиленно искали. Временами Рината видели в странах Западной Европы. Дэн Пэйн три раза встретился с ним в Бонне и предложил 50 тыс. долларов за сведения о “кроте”, но получил отказ. Выходит, что в 1991 году Калугин знал не об аресте Рината, а о встречах с ним Пэйна.

Агент чехословацкой разведки Кочер, или Ринат, имевший доступ к оперативной информации в советском отделе ЦРУ, был слишком опасен для Калугина. Его надо было убрать. Свою задачу он решил, хотя и оставил еще один глубокий след подозрений в шпионаже. Но со временем обоснованные подозрения неизбежно превращаются в улики.

Интересно, что Кочер и в наши дни участвует в играх западных разведок, вовсю развернувшихся в связи с гибелью принцессы Дианы. Так, по данным австрийской прессы, “легендарный Кочер” якобы анонимно подтверждал подлинность негласно добытых документов ЦРУ, свидетельствующих, что погибший в автокатастрофе вместе с Дианой Доди аль-Файед был устранен ЦРУ и разведкой Израиля “Моссад” по заказу английской МИ-6 и был причастен к наркобизнесу. Кочера в прессе иногда называют двойным агентом чешской контрразведки.

Эймс

После изучения книги Эрли “Признания шпиона” об Эймсе у меня возникли некоторые мысли, которыми я хотел бы поделиться. Во-первых, она заметно отличается от предыдущей его книги о советском агенте Джоне Уокере “Семья шпионов”, при прочтении которой возникает какое-то неприятное ощущение, чувство тревоги, непонятного раздражения ее содержанием. Во-вторых, по всему видно, что писатель крайне отрицательно относится к своему герою и пытается навязать свое мнение читателю. С трудом осилил эту книгу до конца, несмотря на то, что участвовал в вербовке Уокера и мне было интересно узнать подробности его работы и вероятные причины провала. Ничего подобного не могу сказать о книге того же автора об Олдриче Эймсе “Признания шпиона”. Она читается с интересом и вызывает более положительные эмоции. Но я не литературный критик и хочу сказать о другом — об оперативном смысле некоторой информации в этой книге, мыслях самого Эймса из тюрьмы. В самом ее начале приводится письмо Эймса: