Дневник белогвардейца - Алексей Будберг

Бывая в Ставке, отдыхаю, глядя на работу Полевого Инспектора Артиллерии генерала Прибыловича, выполнившего и продолжающего выполнять огромную и планомерную работу по восстановлению нашей артиллерии; сам Прибылович это редкий талант по организации, подвижник идеи и долга, поразительный пример для всех подчиненных в отношении добросовестности, работоспособности и выполнения идеала быть первым среди подчиненных по работе и последним на отдыхе; все у него систематизировано, налажено, находится у него в руках и дает блестящие результаты.

Вечером заседание Совета Министров; перед заседанием обычный в таких случаях доклад о положении на фронте, делаемый, по вступлении в должность первого генерал-квартирмейстера генерала Андогского, лично им самим; доклад оставил на мне самое неприятное впечатление своим оптимизмом и замазыванием очень тяжелого положения; вместо того, чтобы сказать членам Правительства правду Андогский очень цветисто, с апломбом опытного лектора повествовал об "оздоровлении армий", о возможности скоро опять перейти в наступление и о том, что в Челябинской операции наши войска показали блестящие способности маневрировать; такие вещи можно докладывать только по незнанию и по неспособности понять положение армий или же с заведомым намерением скрыть правду и выгородить Ставку.

Быть может, вполне допустимо нисколько вуалировать подобные доклады особенно в деталях, которые, не будучи существенными, способны навести ненужное уныние на малопонимающих военное дело членов правительства, жены, друзья и подчиненные которых немедленно растащат панику по всем стогнам столичного града Омска; но такая разумная осторожность бесконечно далека от того благополучия, хвастовства и славословия, коими журчал сегодня сладкоглаголивый академист.

Вместо чрезвычайно опасного гашиша такого лживого оптимизма, представитель Ставки, уполномачиваемый осведомлять Правительство о состояния фронта и ходе боевых действий, обязан сказать членам Правительства правду, показать им опасность положения, убедить их в необходимости сильных решений, одним из коих должен быть немедленный отъезд правительства и адмирала из Омска, что очень легко объяснить, включив Омск в армейский район, что делает пребывание правительства в нем недопустимым и по логике и по положению о полевом управлении войск.

Ведь, таково желание фронта, Дитерихса, командующего войсками Омского округа и тех немногих лиц, которые понимают, что прочность правительственной власти не может зависать от пребывания ее в Омске; французское правительство не хотело оставлять Париж в самые тяжёлые минуты немецкого навала на фронте, но было бы по детски глупо и смешно равнять нашу растрепанную казачью станицу и факт переезда из нее довольно безразличного для населения правительства с фактом переноса французской столицы куда-нибудь на юг Франции.

Третьего дня, в кабинете председателя совета министров я очень осторожно начал разговор о своевременности подумать о переезде на восток, но на меня накинулись так, как будто я говорю нечто недопустимое; особенно горячился искренний, решительный и импульсивный Пепеляев; сегодня, после доклада Андогского, наши оптимисты совсем расцвели и, подойдя ко мне, говорили: "вот видите, как вы ошибались, говоря о положении фронта". Ответил им, что остаюсь при старом мнении, так как считаю, что лучше переехать заблаговременно, чем в обстановке общего пожара; это будет только умная гарантия от всяких случайностей и об этом нужно думать так же, как и о том, чтобы бросить бредни о наступлении, а перейти к обороне на укрепленных позициях до тех пор, пока не укрепимся настолько, чтобы иметь действительное право на наступление.

Вечером заседание у адмирала с приглашением всех старших генералов; надеялся, что наконец то все обсудим и примем сильные решения а вышло, что только поболтали и разменялись на самые жалкие мелочи.

Очень много бубнил Иванов-Ринов, настоящий митинговый оратель; адмирал слушал его с удовольствием, потому что тот подавал материал, приходившийся по душе адмиралу.

Бесконечно долго жевали вопрос об организации белой гвардии, ставшим очередным, модной nouveaute, в которой видят спасение от всех зол. Иванов-Ринов с наслаждением старой полицейской ищейки смаковал вопрос об облавках в Омске на офицеров и о постановке по Иртышу постов для ловли дезертиров с непременным их расстрелом; казалось бы, что столь высокому и собранному для важной цели совещанию совершенно неуместно заниматься такой дрянью, но на ней проболтали больше часа.

Едва добился слова и высказал, что спасение не в создании насильственно белой гвардии, не в сугубых карательных мерах, а в установлении крепкой и реальной власти, приказы и распоряжения которой беспрекословно исполнялись бы ее агентами и были бы для населения не только жупелом и писаной бумагой; надо покончить с атаманщиной на фронте и в тылу и с разными автономными организациями; надо, чтобы власть была освобождена от тлетворного влияния разных кружков, партий, сословных и классовых организаций.

Немыслимо существование такой власти, которой приходится гадать на пальцах исполнять или нет отданное распоряжение и при неисполнении делать вид, что она это не замечает.

С военной точки зрения дряблая власть не мыслима и все атаманствующие элементы должны быть сокрушены во что бы то ни стало, ибо это белый большевизм язва, гангрена, которая нас слопает.

Нужны героические меры по сокращению армий, по уничтожению расплодившихся обозов и по расформированию дивизий в 400 штыков при 6-7 тысячах нестроевых и штабных чинов. На командные должности надо поставить настоящих начальников, умеющих распоряжаться боем и войсками; нужно, чтобы начальники и штабы "колыхнулись и своим примером показали, как надо служить родине в столь тяжкие времена. Надо открыто глядеть в лицо опасности от развала офицерства, потерявшего те кадры героев, которые простыми бойцами поднялись против господства красных мучителей своей родины и своего народа.

Нужно все это сознать, оценить всю его важность и грозность, поставить на очередь текущего часа целый ряд неотложных организационных реформационных вопросов и властно их осуществить; полицейские же меры, облавы и пр. предоставить усмотрению командующего войсками округа и его комендантам.

Затем я коснулся вопроса о резервах, о несоответственных способах их подготовки и выразил сожаление, что фронт израсходовал наши последние резервы, причем было нарушено обещание не трогать их ранее середины Августа.

Адмирал был очень рассержен моим докладом, не дал мне кончить, а, когда я хотел впоследствии возражать Иванову-Ринову, то сделал вид, что не слышит моей просьбы дать мне слово.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});