Старшая сестра - Надежда Степановна Толмачева

всех Васса.

Топольский, сидевший на корме, крикнул:

— До того мыска вон доедем и будем купаться. Согласны?

— Согласны, конечно, — сказал Борис, близоруко щурясь вдаль. — Я сегодня, друзья мои, на все согласен.

— Почему же ты такой покладистый вдруг? — спросила Лиза.

— Прав был уважаемый философ Руссо… Он говорил, что, чем ближе человек стоит к природе, тем он лучше и краше, тем он чище и выше.

— Это мы знаем… читали Руссо, — сказал Топольский. — Я думал, Боря, ты это свяжешь как-нибудь с современностью.

— А по-современному? — звонко крикнула Лиза, и Борис Петров, который задумчиво бороздил рукой гладь воды, невольно взглянул на нее. — А по-современному, — уже утвердительно повторила Лиза, — где бы ни находился наш человек, он всегда должен быть красивым!

— Немножко идеалистически звучит, но справедливо… — заметил Борис. — Товарищи! Васса, достань… где-то там под тобой… Выпьемте еще разок за все красивое в нашей жизни!

— Ты совсем опьянеешь, Борис! — Васса покровительственно взглянула на мужа.

— Но ты же со мной. А ты — сила! Приедем, Васса, в мою сибирскую деревню и будем вот так же на лодке кататься. Дом наш окнами прямо на реку смотрит… Хорошо в краю сибирском… Споемте! Васса, дружок, начинай что-нибудь из серии урало-сибирских.

— Да, Васса, пожалуйста! — Лиза обняла подружку. — Я так соскучилась по твоему голосу.

— За песню я ведь ее, упрямую хохлушку, и полюбил! — признался Борис. — Он зачерпнул в пригоршню воды, облил голые плечи, спину: — Так быстрее загорю. И вы тоже снимайте свои сарафаны и обливайтесь, никто не сглазит.

— …Нет, право, никогда не думал, что влюблюсь в Вассу. Потом она приехала на наше предприятие, смотрю — дело мое плохо.

Васса, улыбаясь, показывая крупные белоснежные зубы, сказала:

— Чоловик ты мий! Да мне яснее, чем тебе, почему ты влюбился в меня. Ведь я — подружка Лизы!

— Может быть, и так! — согласился Борис — Ну, давайте песню. Хором. Аркадий, мужские голоса должны звучать со всей силой!

Но сам же Боря не дал начаться песне. Он был явно в «ударе» говорливости. Васса шепнула Лизе:

— Всегда так, выпьет чуть-чуть, а говорит, балагурит. Словно старается наверстать свою обычную молчаливость… Знаешь, Лиза, — Васса смешливо посмотрела на подружку, — а я рада, что вышла замуж за Борьку.

— Я по тебе это вижу, — полушепотом ответила Лиза. — Ты какая-то другая совсем стала: ровно в тебе и прежняя Васса осталась и новая появилась — подобрее, попроще.

А Борис, перекинувшись несколькими словами с Топольским, с философии перешел на архитектуру.

— Мне Свердловск ваш очень понравился… В нем сочетание строгости и силы. Может быть, во мне говорит промышленная романтика. Или я, как и все, знаю, что значит Урал в смысле индустрии для всей страны. Отсюда и уважение к нему… А в архитектуре, между прочим, я ни черта не разбираюсь. Верно, Васса?

— Не совсем, — серьезно возразила Васса. — У тебя есть вкус, по-моему, и…

— Дело не во вкусе, — перебил Топольский, — а в компетенции.

— Издали нам с Вассой очень понравился этот шпиль над вашим горсоветом, а, когда подъехали ближе, смотрим, что-то вроде мечети получается…

Лиза расхохоталась. Топольский махнул рукой:

— Ничего ты, Борис, не понимаешь, шпиль — хорош! Это выражение силы и…

— Единственное украшение нашего города, — сказала Лиза. — Мрамор Урал дает, чугун дает, а вы доброго памятника в Свердловске не увидите, фонтана настоящего не найдете — обидно даже… Шпиль я принимаю на горсовете, куранты — тоже, свердловчане с удовольствием прислушиваются к их бою, а вот фигуры, бродящие по крыше…

— Скульптура любое здание оживляет, — наставительно произнес Топольский. — Ты ничего не понимаешь в архитектуре, а тоже берешься судить…

— Позволь, позволь… — заговорил было Борис, явно не желая оставлять интересную тему, но Васса остановила его:

— Хватит об архитектуре. Песню забыли, эх вы!

Наблюдательная и умная Васса давно поняла и оценила Топольского. Сегодня ей хотелось только одного, чтобы последний день их пребывания в Свердловске закончился мирно.

Но день не закончился мирно, и даже не удалось допеть песню.

— Что за черт! — воскликнул Топольский, шурша на коленях газетой. — Я в буфете покупал это за жареную баранину, а это — самая настоящая и притом скверная говядина… Как вы считаете, а?

Борис с недоумением посмотрел на свой бутерброд:

— Не знаю. Но вообще довольно вкусно. Ты не огорчайся, Аркадий. Да я, например, после стопки вина, да еще на озере, съел бы целого барана вместе с копытами.

— А по-моему, это баранина, — сказала Васса, почему-то нюхая бутерброд. — И хорошо прожарена, с луком. Впрочем, не все ли равно!

Топольский, не скрывая презрительной усмешки, спросил, протянув руку к Вассе:

— Это баранина? Ты посмотри, какие крупные волокна? А, когда я покупал, он меня уверял — баранина. Я еще спросил его. Безобразие! Вот вернемся на берег, я обязательно разыщу этот киоск…

Лиза не выдержала:

— Ну слушай, Аркадий, перестань… сколько же можно одно и то же… Вернешься на берег, возьмешь жалобную книгу и все изложишь…

— А ты — без издевки! Попридержи язык, если хочешь продолжать поездку, — прикрикнул на жену подвыпивший Топольский. — Я всегда был и буду за правду. А если нравится, что вам всякое дерьмо подсовывают, то и жуйте на здоровье. Я не могу! Я — за уважение к покупателю.

— А я, Топольский, за уважение к человеку вообще, — спокойно сказала Васса. — Боря, греби к берегу.

4

В сосновом бору, около водной станции, на озере в этот же выходной день особенно много было соколовцев.

Семейным кружком сидели Говоровы и Шатровы. Белоснежным пятном сверкала на примятой траве скатерть Марии Андреевны. На скатерти закуска, бутылка коньяку — для мужчин, легкая наливка — для женщин.

Немножко в стороне под старой березой, спускавшей свои зеленые косы почти до земли, близнецы Шатровы и Андрейка Говоров были заняты большим муравейником. Они бросали туда крошки печенья, ставили палку посредине и спорили: заползет ли хоть один муравей на самый конец ее.

Степан Петрович с Говоровым завел «политический» разговор. Мария Андреевна хлопотала, извлекая добавочные закуски из корзины. Шатров, глядя на ее возню, улыбнулся не без ласки:

— Везде-то она устроится по-домашнему. Да ты, Маша, сядь, отдохни… И куда столько всякой снеди натащила? Кто ее будет есть?

— А кто знает, может быть, какие-нибудь гости подойдут… — Она вдруг приподнялась на коленях, приложила козырьком ладонь к глазам.

— Что ты, Маша, вглядываешься? — спросил Говоров, сам изредка посматривая туда же.

— Да на лодку на озере смотрю… Не то она движется, не то нет.

— Не движется, Маша. На месте стоит, — ответил Говоров и улыбнулся сестре.

— Я, Степан Петрович, от англичан тоже не в восторге. Мне больше понятны французы. Непосредственнее. Англичане педанты. Мне рассказывал