Чёрный Магистр - Алексей Николаевич Рыжаков

княжее.

Обратились все взоры на Илью Муромца, витязи видят в нём собрата равного, только очи Алёши в сомнении; бояре смотрят да слова им молвить не велено; патриарх перешёптывается в сторонке с попами прочими, недоверьем ощерившись; Садко же смотрит на ему хорошо знакомого отрока и кивает с искренней радостью ли? Замыслил чего не иначе, Илюше подумалось, что ещё ждать от собаки, что торгует невольными. Выведу тебя я на воду чистую, не уйти тебе от суда справедливого…

Дал согласие Илья Муромец, ликовали всею дружной ватагою. Пировать, однако же бросили. Повелел Владимир в тотчас же в путь дорогу собраться всем – сам возглавить решил он поход орды супроти́в. Облобызался с женой своею Апраксией, получил от Левонтия благословение, и повёл дружину прочь из стольного города Киева, возвещая народу доброму:

– Иду на Вы я во славу русичей!..

Лишь Илья бросил взгляд на людей, рать провожающих, выискивая средь них Садко бородёнку холённую. Нет веры в нём змее подколодной сей, но не пришёл видать расквитаться с ним пока час…

7

Шла дружина князя Владимира туда, где вновь заполыхали пожарища, и страдал народ под пятою ордынскою. Изгнали они силу тёмную сначала с застав близ стольного Киева – из Курцовца, Ореховца и Крестьяновца. Да занемог вдруг князь в переходе последующем. Порешили Владимира вернуть в Киев, стольный град, под опеку княжеских лекарей, но наказ он дал, вперёд дружине идти, и с победой лишь возвратиться на Родину. И вернулся князь в родную сторонушку лишь племянником Вольгой Святославичем и Турай Батыром, иноземцем из‑за Камня когда‑то пришедшим, сопровождаемый.

Рать витязей во главе с Добрыней Никитичем отправилось дальше в странствие. Путь их лежал до ставки самого хана Воронко, ордынского ставленника на реке Сорочинке. Прознали про то силы татарские, стали ждать дружину с засадою у реки Сафаст, сам же Воронко ринулся в становище своё ждать подкрепления. Стали витязи в ночь совет держать, думы думают, как врага числом превосходного одолеть в бою. Слово взял Алёша молодец, сын патриарха Левонтия:

– Бился я уже в сих краях не раз, здесь был мной разбит Тугоркан злодей, кличут коего все Тугариным. И в тот раз числом меньшим мы бились с тьмой тьмущею…

Шепнул Илье Самсон Самойлович:

– Славной сеча была, слов иных не сказывать. Жаль тогда богу душа отдал славный молодец Еким Иванович. Знатный был рубака. Ох, не раз мы с ним били половцев у Чернигова, Путеря да на поле куликовом…

А Алёша Попович меж тем молвить дальше:

–…Мы тогда одолели врага, и сейчас, верую, силы хватит нам!

– Нет, не сладить нам с тьмою ворогов! – Подхватил слово Григорий, сын боярина Дюка Степанова. – В бой пошли мы с горячей головушки! Коль не припас Садко, с голодухи повымерли. След вернуться нам, да сызнова к походу готовиться…

– Трус! Собака ты вшивая! – В сердцах бросил Алёша Григорию.

– Коль Левонтия сын, удумал, господь сбережёт твою голову? – Крикнул Гришка на кинжал положивший руку свою. Ох, и склока пошла с криком, руганью! Уж и солнца рассвет осветил небо синее. И тогда слово взял Илья Муромец:

– Пóлно, братья мои, за зря время терять. След пойти нам путями окольными, дабы силой малою ставку хана взять!

Поднят на смех Илья Алёшей Поповичем:

– Что нам слушать его, коль он дитятко малое, что всё сказками тешится! Нам к Воронко скакать сотни вёрст пути!

Не проронил ни слова Илья Муромец, только сделал шаг и пропал во тьме. Диву дались все витязи, когда вышел он за их спинами.

– Решено! – Отрезал Добрыня Никитич. – Ты веди, Илья, за собою нас!

Разделилась рать на две части неравные. Силы большие во главе с Вавилою отправились биться на реку Сафаст. Им поручено было отвлечь орду своим отступлением, когда как силы малые пойдут путями каликов на хана татарского. В дорогу дальнюю пошли всемером: Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алёша Попович, Самсон Самойлович, Дунай Иванович, Михаил Потыка и Гаврила Долгополый, хоть колченогим он был, в отрочестве ему колено разбили половцы, но зато лучником был он самым лучшим из всех. Повелел Илья им связаться одною верёвкою и смотреть только под ноги, ни в коем разе очей не поднимая своих. И пустили витязи в галоп лошадей гнедых своих тропою каликов, за Ильёю следуя. Обагрило солнце небосвода край, как показалась пред ватагою ставка хана татарского. Обнажили мечи богатыри да наручи и на супостата бросились. Не поймут басурмане с какой стороны взялись русичи, все дозоры в сумятице. Громят богатыри рынки невольничьи, цепи бьют, в коих закованы пленники. Те же прочь не бегут, в атаку пускаются на татар вместе с дружиною.

Видит Илья хана Воронко верхом на чёрном, словно смоль, коне, в чешую кольчуги закованного, вспомнил, как убивал он и жёг карачаровцев, и пустил во всю прыть отрок муромский свою лошадь супротив ворога лютого. Стали биться они, и задрожала земля как под двумя исполинами. Кони пали бездыханно, сеча стихла вокруг уже, а их бой идёт – лишь булаты искрят яркой россыпью. И вдруг видят все – налетели войны друг на друга без мечей, в рукопашную, схватились в объятиях каменных. Тетиву натянул Гаврила, поразить дабы в сердце татарина, но покачал головою Добрынюшка – отроку след самому взять над недругом верх. И тут пред всеми взорами Илья оступился, казалось, и падает, но вмиг следующий Воронко лишь пустоту сжал в руках своих, да на землю валиться стал, потеряв равновесие. Но травы кровью зáлитой не коснулся он – Илья из неоткуда явившись, навалился сверху на басурманина, и пропал в сей же миг куда‑то хан. А потом узрели все и услышали, как Воронко рухнул с дозорной башни и ударился насмерть о ступени каменные.

Илья на колени пал, обессиливший, но подхватили на руки его соратники, возвещая всем криком радостным, что победа за русичами!..

8

Обратный путь витязей и освобождённых от плена соотечественников пролегал по землям именуемым царством Инищим, принадлежащим некогда князю Калину, прозванного в народе собакой, ибо нрава он был невероятно жестокого, и любимым делом его было собственноручно людей пытать да казни устраивать. Нередко он сам и приводил приговор свой в действие. На стены крепостные вешал головы людей им погубленных всем противникам своим в устрашение. Помогал во всём ему отпрыск его Перегуда, жестокосердечность унаследовавший от отца своего в мере полной; говаривали о нём, что упало яблочко гнилое недалече от яблони…

Молодому в ту пору Владимиру, князю киевскому, дабы одолеть собаку Калина, ехать пришлось за