Русь против Хазарии. 400-летняя война - Владимир Филиппов

Ну да бог с этими ляхами, дальше идет разбор похода князя Владимира на Волжскую Болгарию. Для начала поборник славянского единения в мировом масштабе делает попытку записать волжских болгар в славяне, а затем устраивается на стульчике поудобнее и продолжает вещание: «После первых же стычек Добрыня подходит к Владимиру и заявляет: «Посмотрел я пленных, все в сапогах, эти дани платить не будут. Пойдем, поищем лапотников». Владимир соглашается – и заключает мир с болгарами».

После таких откровений поневоле задашься вопросом: доколе языческий Лев будет нести всякую околесицу, подгоняя любое историческое событие под свои нестандартные теории? Во всех летописях прописано, что Владимир болгар победил и заключил с ними почетный мир, но Прозоров этого видеть не желает. У него свой подход к истории.

Провозгласив здравицу в честь языческих князей, писатель вновь сосредотачивает свое внимание на ненавистном персонаже: «А их наследник выбирает врага побезопаснее, ищет в противники безответных «лапотников». Что тут еще скажешь?»

А что по этому поводу говорит народная мудрость? Помолчишь – за умного сойдешь!

Если следовать этой мудрости неукоснительно, то тогда у вас, гражданин писатель, совесть будет чище, а у нас работы меньше. А так каждый раз приходится разбираться с этой канителью по новой. В данный момент хотим обратить ваше внимание на одну странность. Из длинного перечня противников князя Владимира, приведенного Прозоровым, тех, на кого он ходил походами в начале правления, внезапно выпал один – хазары. Ход мыслей литератора понятен – каганат уничтожил его кумир Святослав, а значит, Владимиру побеждать и облагать данью было некого. У чуда-юда должен быть только один победитель! А отсюда и все остальное, поскольку, по понятиям автора, что-либо полезное содеять для Руси Владимир Святославич был просто не в состоянии. И уж тем более добить столь ненавистный сердцу Прозорова каганат.

Однако при этом хочется отметить тот факт, что сами легендарные князья относились к Хазарии с куда большим почтением, чем их ярый поклонник из XXI века. Недаром они носили титул каган, который за ними признавали правители других держав. Причем носили они его достаточно долго.

Первое упоминание о нем мы встречаем в «Бертинских анналах», где сказано, что в 838 году к императору Феофилу II прибыли послы, «которые утверждали, что их, то есть их народ, зовут Рос; по их словам, они были направлены к нему царем их, называемым хаканом, ради дружбы». Затем об этом говорит Ибн Русте: «Что же касается ар-Русийи… У них есть царь, называемый хакан русов». Император Византии Василий I называет князя Осколда «прегордым каганом северных скифов», тем самым признавая за ним этот титул. Митрополит Илларион в «Слове о законе и благодати» вспоминает «великааго кагана нашеа земли Володимера, вънука старааго Игоря, сына же славнааго Святослава». А затем похвала «благоверьному кагану Ярославу, сыну Владимирю».

В Софийском соборе в Киеве есть граффити, датированное второй половиной XI века, в котором содержится просьба к Богу о помощи «кагану нашему».

Вряд ли бы князья огромного молодого государства приняли титул правителя той страны, которую презирали! Хазарский каганат был мировой державой, и это понимали все правители, чьи земли граничили с владениями Божественного кагана. Даже когда Хазария рухнула, память о ее величии осталась. Потому и приняли киевские князья титул своего восточного соседа.

Это понятно всем, кроме «ведущего историка языческой Руси».

Однообразие и предсказуемость его утверждений со временем утомляют. То, что язычники хорошие, а все остальные плохие, уже давно понятно всем, кто знаком с творчеством Прозорова. Ничего нового, судя по всему, он уже измыслить не в состоянии. Поэтому мы расстанемся с неугомонным Львом и посмотрим, сохранились ли в наших летописях какие-либо еще упоминания о хазарах. Такие сведения мы обнаруживаем. Итак…

Две рати застыли друг против друга на краю раскисшего поля. Моросил мелкий осенний дождь, по хмурому октябрьскому небу бежали обрывки туч, а резкие порывы ветра трепали десятки знамен и стягов, которые реяли над русскими полками. Здесь, на Нежатиной ниве, 30 октября 1078 года на одной стороне поля встали плечом к плечу дружины киевского князя Изяслава, его сына Ярополка, брата Всеволода и племянника Владимира Мономаха. А по другую сторону стояли полки его племянников – Бориса Вячеславовича и Олега Святославича.

Приз, который получал победитель, был поистине бесценен, поскольку на кону стояло Черниговское княжество. И с той и с другой стороны были собраны немалые силы, но для Олега и Бориса ситуация осложнялась тем, что нанятая ими половецкая орда еще не подошла. А вот их противники стянули все свои силы в кулак, и этот кулак грозил разнести вдребезги полки двоюродных братьев. Умница Олег все это прекрасно видел, а потому всячески отговаривал своего воинственного кузена от необдуманных шагов, предлагая решить дело с дядьями миром и выговорить себе достойный удел без пролитья крови. Но Бориса понесло, и он только скалился в ответ на разумные речи двоюродного брата: «Смотри, я готов и стану против всех»!

Это потом уже, когда итоги битвы станут всем известны, летописец задним числом впишет в свод свое суждение о князе Борисе и его поступках: «Похвалился он сильно, не ведая, что Бог гордым противится, а смиренным дает благодать, чтобы не хвалился сильный силою своею». Впрочем, не Борис Вячеславович первый и не он последний, кто забывал старинную русскую поговорку: «Не хвались на рать едучи». Князь рвался в бой, и Олегу, несмотря на все его старания, так и не удалось удержать своего родственника от неразумного шага. Как заметил Татищев: «И, так похвалясь, пошли на бой».

Князь Изяслав в окружении родичей наблюдал, как разворачивается вражеская тяжелая конница, как теснее сбивают ряды неприятельские пехотинцы, вот-вот готовясь пойти в атаку. Киевские дружинники готовы были достойно встретить этот удар и нанести в ответ свой. В островерхих шлемах, с червлеными щитами на левом плече, закованные в брони, молчаливые и насупленные, всадники ждали команды князя. Кони под ними переминались с ноги на ногу, иногда нетерпеливо встряхивая головами. Сам Изяслав сидел на коне подчеркнуто прямо и горделиво. Мелкий противный дождь холодными каплями брызгал в лицо, заставляя князя ежиться от сырости и холода. На бармице собрались капли, мешая князю сосредоточиться и немного раздражая. Быстрее бы уже начать. Он отер ладонью водный бисер и надел кольчужную рукавицу. Прежде чем дать последнюю команду, Изяслав еще раз окинул взором своих соратников – меченных шрамами, сечами испытанных, бедами проверенных. Такие не подведут. Отвлекаться больше было некогда. Время пришло. Было видно, как мелькнуло алое корзно Бориса, который выехал перед гриднями и, взмахнув мечом, повел дружину в атаку. Кони дружно ударили копытами в чавкающую грязь, начав медленно и тяжело брать разбег. Вытягиваясь в клин, они устремились на правое крыло великокняжеской рати.

Взметнулся над всадниками стяг Изяслава. Рев боевых рогов дружин Всеволода и его сына Владимира разорвал осенний воздух, и навстречу набирающему атакующую мощь клину двинулись закованные в броню переяславские гридни. С каждой минутой кони убыстряли свой бег, яростно хлопали на ветру княжеские стяги, а идущие в атаку бойцы опустили копья и прикрылись большими червлеными щитами.

Следом за конницей, увязая по щиколотку в грязи, оскальзываясь и матерясь, все больше отставая от своих главных сил, пошли в атаку пешие полки враждующих князей. Тысячи ратников, сжимая в руках боевые топоры, палицы, шестоперы и рогатины, ринулись навстречу друг другу. Две злые волны столкнулись на середине поля, и началась отчаянная рукопашная. Лязгало и гудело железо, трещало дерево, и только яростная ругань порой пробивалась сквозь весь этот невообразимый шум. От ударов раскалывались щиты, а копья, не сломленные в первой стычке, отбрасывались за ненадобностью, ибо только мешали рукопашной схватке. Теперь на поле боя царствовали кистень, булава, а то и засапожный нож. Десятки павших и раненых были моментально втоптаны в грязь озверевшими воинами, которые, кроме схватки и собственного врага, перестали что-либо замечать.

Конные дружины схлестнулись в жестокой рубке. Удача сразу же отвернулась от Олега и его воинства. В первой же сшибке от сильного копейного удара князь Борис вылетел из седла и тут же был затоптан копытами коней своих же, мчавшихся позади него, дружинников. Такой быстрой и нелепой смерти молодого князя никто из его людей не ожидал. Битва еще не успела начаться, а одна из сторон уже осталась без своего предводителя. Такого расклада Олег с воеводами даже предположить не могли! Дружинники растерялись, опешили, осадили коней и затоптались на месте. Ситуация сразу стала критической и могла обернуться полным крахом. Воеводы изо всех сил старались сплотить вокруг себя гридней, но им нужен был князь. Чтобы ободрил воинов и снова повел их в бой.