У подножия Мтацминды - Рюрик Ивнев

Никому не хотелось уходить, на террасе было уютно.

Поблизости журчали волны Супсы. Сгустились сумерки, и только тогда все поднялись из–за стола. Смагину была отведена отдельная маленькая комнатка на втором этаже.

Сквозь окно опустевшей веранды вливался голубой свет лунной ночи. На горах темнел затихший лес.

Жизнь казалась настолько полной, что ничего нельзя было ни прибавить, ни убавить. В такие минуты человек чувствует, как у него вырастают крылья; он готов согреть своим теплым дыханием тех, у кого не хватает тепла, дать счастье тем, у кого его нет, жить для других и радоваться радостью тех, которые хотят того же, что и он; полного торжества добрых и чистых побуждений. Такую минуту переживал Смагин, стоя у окна опустевшей веранды, залитой синим светом луны.

Главa V

Московский поезд

До отхода московского поезда оставалось еще более четырех часов, но Варвара Вахтанговна начала уже волноваться.

— Хорошо, что хоть вы пришли, — заулыбалась она вошедшему Смагину. — Подумайте, скоро надо ехать, а никого еще нет. О чем они думают? Ведь поезд не телега, ждать не станет.

— Помилуйте, дорогая Варвара Вахтанговна, но ведь до отхода поезда еще целых четыре часа…

— Да, но ведь надо же уложиться.

— Вот они и укладываются. И я уже собрал свой несложный багаж, а Гоги, зная, что вы будете беспокоиться, просил меня зайти к вам и успокоить. Ровно через час они прибудут, и даже на автомобиле…

— Ах, Саша, как хорошо, что вы пришли раньше, я успею показать вам одно письмо. Вы не можете себе представить, как оно меня расстроило, — и она протянула Смагину листок почтовой бумаги. — Я не знаю, как им помочь. Одна надежда на вас. Помните, как вы спасли Гоги, но тогда вы действовали согласно своим убеждениям, а теперь вам будет значительно труднее, я это знаю, я чувствую, но ведь и я должна действовать…

Пока Варвара Вахтанговна говорила все это взволнованно, прерывающимся голосом, Смагин успел прочесть подпись Нины и заметил, что некоторые строчки письма расплылись от слез.

— Милый Саша! Прочтите и потом скажите мне — можете ли вы помочь мне или… станете на точку зрения Гоги.

— Но, Варвара Вахтанговна, вы же еще не знаете точки зрения Гоги по делу, о котором я догадываюсь.

— Ах, Саша, ведь я же знаю моего Гоги. Это чудесное существо, но в некоторых вопросах он прямо непоколебим. Читайте же, а я пока приготовлю чай.

Смагин прочел письмо.

«Дорогая мама! Почему я не послушалась Александра Александровича. Боже мой! Куда мы попали! Кем мы окружены! Аркадий ходит, словно в воду опущенный. Что я говорю — «в воду», нет, как опущенный в ведро с помоями. Ты знаешь, как он чист душой. Он возненавидел этот сброд, эти отбросы. Никакие лекции, никакие разговоры и увещевания его не могли убедить, но жизнь среди эмигрантов его убедила сразу, что он сделал большую ошибку, когда я хотя и без всякого энтузиазма, но все же передала ему мой разговор с Смагиным. Я ждала его ответа. Он сказал — нет. И мы уехали. Теперь он в отчаянии, что вверг вместе с собой и меня в этот константинопольский вертеп.

Первая мысль, которая у тебя мелькнет, когда ты будешь читать это письмо, что мы страшно нуждаемся, но это не так. Представь себе, что Аркадий, конечно, благодаря слепой случайности, очень хорошо устроился, ему помогло знание английского языка, но не в этом дело. Сейчас у него только одна мысль, только одно желание: вернуться в Грузию, к тем самым большевикам, от которых он бежал.

Представь себе этот парадокс.

Но как это сделать? Мы же эмигранты, мы вроде как бы преступники… Кто нас примет обратно, кто поймет, что произошло в прекрасной душе Аркадия, кто поверит, что мы хотим вернуться не потому, что нуждаемся, а потому, что поняли, что были введены в заблуждение теми, кто распространял всякие нелепости про большевиков?

Одна надежда на тебя, вернее, на Александра Александровича, который душой сроднился с нашей семьей и который так полюбил тебя и Гоги. На Гоги я не рассчитываю, хотя люблю его не меньше, чем любила. Но ты его характер знаешь. Одна надежда на тебя и А. А.

Жду весточки от тебя; как дать мне знать — научит тебя Теймураз Арчилович, если А. А. с ним поговорит.

Целую тебя,

твоя Нина».

Смагин опустил письмо и задумался.

— Что вы теперь скажете? — услышал он взволнованный голос Варвары Вахтанговны.

— Вы еще спрашиваете? — воскликнул Смагин, вскакивая с тахты. — Конечно, мы его вызволим оттуда. Ведь он не враг, а просто сбитый с толку человек. Знаете что, Варвара Вахтанговна, время не терпит, разрешите мне взять это письмо и отлучиться на час.

— Боже мой, как же нам быть? Ведь поезд отходит через три с половиной часа.

* * *

Когда Смагин вернулся, все были уже в сборе.

— Александр Александрович! Где вы пропадали? — воскликнул Гоги. — Мама уже решила, что вы раздумали ехать в Москву…

— И сбежали от нас, — со смехом докончила Мзия.

— Гоги! Ты всегда что–нибудь придумаешь, — с ласковым упреком сказала Варвара Вахтанговна.

Смагин взял ее под руку и отвел в сторону, бросив на ходу присутствующим:

— Оставьте, у нас свои секреты.

— Как всегда, — пробасил Гоги.

— Да, как всегда, — ответил Смагин и тихо сказал: — Варвара Вахтанговна, успех необычайный. Но я только этого и ожидал…

— Не томите меня. Где вы были?

— Я был у Амояна, прочел ему письмо. Он понял все без моих объяснений. Все будет сделано. Вот вам письмо Нины. Спрячьте его на память, чтобы перечесть вместе с ней…

— О чем вы там шепчетесь? — не удержался Гоги, подходя к ним.

Смагин положил на его плечо руку и сказал с напускной серьезностью:

— Я дал слово маме, что буду хорошо смотреть за ее детьми.

Гоги засмеялся.

— Мзия, слышишь?

— Не слышу, но чувствую, — проговорила Мзия и тоже подошла.

Варвара Вахтанговна засуетилась.

— Однако пора собираться…

— Поезд не телега, — закончил за нее Гоги.

— Вот будешь смеяться, когда опоздаешь! Варвара Вахтанговна потушила свою керосинку.

— Теперь, по старинному обычаю, сядем.

Гоги присел на чемодан и посадил на колени Мзию. Смагин поместился на тахте рядом с Варварой Вахтанговной. Вершадский опустился на стул.

— Ну вот, — произнесла Варвара Вахтанговна после минутного молчания, — теперь должен подняться самый младший.

— Мы однолетки, — сказал Гоги, вставая с чемодана вместе с Мзией и вытягиваясь во фронт.

За ними поднялись и другие. Два фаэтона, нанятые заранее, уже ожидали их у ворот дома.

Когда они выгрузили свои чемоданы и вышли на вокзал, посадки еще не было. Вслед за ними на вокзал приехала Ольга Соломоновна и сообщила, что у Теймураза Арчиловича сейчас заседание, но он постарается приехать.

Поезд был подан. Мзия, Гоги и Смагин отыскали свое купе и вошли вместе с Варварой Вахтанговной и Ольгой Соломоновной. Через минуту появился и Теймураз Арчилович в сопровождении какой–то молодой девушки.

— А все–таки успел? — произнес он, будто с кем–то держал пари. И добавил: — Гоги, неблагодарное существо, не узнаешь Нателлы?

Гоги вспомнил лицо медсестры той больницы, в которой лежал год назад.

— Нателла сейчас работает машинисткой в нашем наркомате, — объяснил Куридзе. — Она выразила желание принять, так сказать, участие в проводах…

Гоги подошел и пожал ей руку:

— Большое спасибо вам за все!

— Что вы!.. — смутилась Нателла.

— Я никогда не смогу забыть вашего внимания и вашего…

— Ну, оратор ты никудышный! — засмеялся Куридзе. — Целуй ручку у Нателлы — и баста. А теперь нам надо пробираться к выходу, иначе мы укатим с вами в Москву, и тогда нам с Нателлой не миновать строгого выговора за нарушение служебной дисциплины.

Все двинулись к выходу и на площадке вагона простились еще раз.

Нателла взглянула на Гоги, который обнял Мзию за талию, резко отвернулась и направилась прочь от вагона.

Поезд тронулся…

Варвара Вахтанговна прижала к своим глазам платок. Теперь она уже не боялась огорчить своими слезами Гоги. Куридзе взял под руку жену и Варвару Вахтанговну и, видя убегавшую Нателлу, крикнул:

— Нателла, куда вы ретируетесь?! Мы вас довезем до дому.

Нателла обернулась:

— Доктор, мне нужно навестить больную подругу. Она живет здесь рядом…

…Нателла шла по опустевшему перрону и думала только о своем. Ее сейчас не интересовало ни то, как складываются человеческие судьбы, ни то, что никто не застрахован ни от ослепительного счастья, ни от потрясающего горя. Не думала она и о том, что ее ожидает впереди целая жизнь и что через какой–нибудь год ей может показаться смешным то, что сейчас кажется трагичным. Она не думала и о том, что все движется вперед, что и через цветущие равнины и через мертвые пустыни намечается и прокладывается широкий путь к большому человеческому счастью, в котором найдет свое место и маленькое счастье отдельных людей.