Клуб Ракалий - Джонатан Коу

И наконец, самое странное. Рука Бенжамена сжимала нечто малопонятное. Неустановленный объект. Мягкий, мясистый, гладкий, если не считать странного утолщения, пожестче и пошершавее, хоть и поподатливее тоже. В первые несколько секунд пробуждения Бенжамен никак не мог понять, что это такое. Затем, когда ему удалось высвободить руку и пальцы его стали вновь обретать хоть какую-то чувствительность, он принялся ощупывать этот объект и обнаружил, что тот соединен с другими, несколько более знакомыми и узнаваемыми. С человеческой ключицей, к примеру, с плечом и рукой. И тогда он понял, что такое этот самый первый объект. Грудь. Женская грудь!

Но тут в темноте близ него прозвучал низкий женский стон:

— Оо, черт…

Послышался шорох — чья-то рука шарила по деревянной поверхности, — затем скрип пинком открытой двери, а следом появился и оранжевато светившийся прямоугольник. Теперь Бенжамену стала видна облитая тусклым светом уличного фонаря спальня, двойная кровать, на которой лежали под грудой одеял три полуголых, переплетенных тела. Рассвет еще не наступил. Бенжамен начинал припоминать, где он. В спальне Билла и Ирен Андертон. Билл с Ирен проводили зимний отпуск в Малаге, а Дуг, впервые в жизни оставшийся в доме за хозяина, воспользовался этим, чтобы устроить вечеринку. Вскоре вечеринка стала несколько неуправляемой. Винный буфет был вскрыт, содержимое его истреблено. Бенжамен единолично поглотил самое малое три четверти бутылки марочного портвейна. Вот это он помнил хорошо. И помнил также, что беседовал с какой-то весьма свойской девицей — у нее были короткие рыжие волосы и бледное веснушчатое лицо. Бенжамен рассказывал ей о группе «Нэшнл Хелс», объяснял, что это, собственно, «Хэтфилд-энд-Норт», только басист у них другой. Ее, помнится, это очень заинтересовало. На удивление, собственно говоря, заинтересовало. И все-таки странно, что он всю ночь проспал, держа в ладони ее грудь. Да и как вообще они оказались в одежном шкафу Билла и Ирен?

Открыв дверь гардероба, рыжая девушка с трудом поднялась на колени и выползла наружу. Одета она была в длинное темно-синее вечернее платье а-ля Лора Эшли — вот, правда, верх его был спущен до самой талии. Выбравшись в спальню и встав на ноги, девушка обнаружила, что потеряла лифчик, и начала оглядываться. Бенжамен нашел лифчик — белый, кружевной — на полу шкафа и протянул девушке, галантно и неловко. Девушка, прозаично приняв лифчик, пристроила его на положенное место, затем натянула на плечи платье, и Бенжамен, тоже выбравшись из шкафа, помог ей застегнуть молнию.

— Спасибо, — произнесла она чуть севшим от табака и спиртного голосом. Потом указала пальцем на ширинку Бенжамена, расстегнутую. Бенжамен привел ее в порядок. — Пошли, надо выбираться отсюда.

Он спустился следом за девушкой на кухню, переступая через все новые распростертые на площадке лестницы и в коридоре тела. Она включила на кухне свет, озаривший вполне предсказуемую картину опустошительного набега. Куда ни взгляни, повсюду валялись разбитые бокалы, пустые бутылки, разбросанные остатки еды. Чашу, в которой Ирен любовно приготовляла фондю, использовали под пепельницу, и теперь ее наполняли доверху десятки окурков.

Девушка обозрела свое отражение в кухонном окне и скривилась.

— Мне пора домой, — сказала она. Потом вгляделась в лиф своего платья. — Уфф.

— О, — произнес Бенжамен, приметив мозаику белых пятен, происхождение которых было вполне очевидным. — Что это?

— Да уж наверное, не молочный коктейль. Бенжамена услышанное потрясло:

— Это я наделал?

Девушка улыбнулась ему, впервые за утро.

— Не без моей помощи. — Она придвинулась к нему, просунула палец между пуговицами его сетчатой рубашки. — Не помнишь?

Воспоминания, по-прежнему размытые, неясные, с каждой секундой приобретали очертания все более четкие.

— Помню, — ответил он и поцеловал девушку в губы, чувствуя, как язык ее проскальзывает у него между губами и мягко оплетается вокруг его языка.

— И каков твой вердикт? — спросила она, отстраняясь и приглаживая волосы. — Не так уж и плохо — для снулой кефали?

Бенжамен, ничего не поняв, уставился на нее. Странные какие-то слова, хотя, если вдуматься, смутно знакомые.

— Пардон?

— У тебя расческа найдется? — спросила девушка, снова вглядываясь в свое отражение.

— Почему ты так сказала?

Она повернулась к Бенжамену, и на лице ее обозначилось выражение тихого торжества.

— В прошлом году, в это же самое время, я играла в «Отелло». Ты тогда заявил, что я источаю «эротическое обаяние и сексуальную энергию, способные сделать честь разве что снулой кефали». Так, где я бросила пальто?

Она ушла в гостиную, искать пальто. Бенжамен, которого вдруг охватила паника, последовал за ней.

— Так, значит, ты — Дженнифер? Дженнифер Хокинс?

— А ты меня не узнал?

— Я тебя только на сцене и видел. Девушка нашла пальто-из искусственного меха, доходящее ей до колен, но хотя бы прикрывшее худшие из пятен.

— Мне правда пора, — сказала она. — Родители с ума сходят. А твои как?

Родители беспокоили Бенжамена меньше всего.

— Я… сказал им, что останусь здесь на ночь, — ответил он, смутно припомнив, что примерно это матери и говорил. Сейчас перед ним стояла проблема куда более серьезная. Завтра начинается новый терм, и нынче вечером он должен присутствовать вместе с другими старостами на обеде, который устраивает в их честь директор школы. Пока же он чувствовал себя способным лишь на одно — поблевать от души и подольше, забраться в постель и умереть.

— У меня машина, — сказала Дженнифер. — Хочешь, подвезу?

— Эм-м, нет. Нет, спасибо. Отсюда я и пешком дойду.

— Как скажешь. — Она чмокнула его в щеку, коротко, но не без веселой нежности. — Ладно, пока, Тигр. В одежном шкафу я этим еще не занималась.

— А мы действительно… занимались этим? испуганно спросил Бенжамен.

— Не волнуйся, в смысле библейском ты меня не познал, — ласково ответила Дженнифер. — Так, подурачились немного. Хотя ты показал себя истинным мастером. Секунд тридцать-сорок, по-моему. Самый быстрый стрелок на Западе.

И после этого сомнительного комплимента она покинула Бенжамена, оставив парадную дверь приоткрытой, — быстрой и мелкой походкой ушла сквозь предрассветную синь к дороге. В Кофтон-парке пробовали голоса первые птицы. Рев ее машины показался оглушительным. Бенжамен сжал руками голову и понял, что до скончания дней своих в рот не возьмет портвейна.

* * *

Дом директора стоял на территории школы, между научными лабораториями и новым спортивным залом. Подходя к нему от Бристоль-роуд-Саут, Бенжамен увидел приближавшегося с другой стороны Стива Ричардса. Времени было семь вечера, и странным казалось очутиться в школе после наступления темноты, да еще и в каникулы. Школьная форма шла Стиву всегда, сегодня же он выглядел в ней подтянутым пуще обычного, хоть и немного нервничающим. Бенжамен сознавал, что у самого-то у него вид кошмарный, а Стив просто слишком вежлив, чтобы сказать ему об этом. Большую часть дня Бенжамен провел в постели и часов около четырех пришел к заключению, что никуда сегодня не пойдет, а возможно, и вовсе на ноги никогда больше встать не сумеет. Однако мать, безмолвная и обиженная, накачала его черным кофе, и теперь он полагал, что, пожалуй, и выживет, если до конца недели не станет притрагиваться к спиртному.

— Хереса, Тракаллей? — едва он вошел в холл, спросил, протягивая ему бокал, директор.

— О… м-м… Спасибо.

— Вид, должен признать, бледноватый.

— Да, сэр, я знаю. Плохо спал ночью. Думаю, от волнения.

— Нет-нет, я о моем несколько анемичном «Фино». Впрочем, раз уж вы затронули эту тему, в вашей бледности и вправду присутствует сегодня нечто от призрака, чрезмерное даже по обычным вашим меркам. Не желаете подняться наверх, полежать немного?

— Нет, спасибо, сэр. Все обойдется.

— Как вам будет угодно. А, Ричардс! Вот вас бледностью никому попрекнуть не удастся, а, что?

Такого рода шутливыми замечаниями директор развлекал своих гостей до обеда.

За длинным обеденным столом Бенжамен оказался между Ричардсом и мистером Наттоллом, благодушным заместителем директора, бывшим также и классным наставником Бенжамена в его первый школьный год, — отношения между ними всегда оставались хорошими. Кроме мистера Наттолла на обеде присутствовали восемь старост, сидевших по одну сторону стола, и семь — по другую. Сам директор помещался во главе стола, а его супруга, спокойная, внушительная дама с туго завитыми волосами и несчастливым тиком в правом глазу, — на другом его конце.

— Ну что же, Тракаллей, — произнес, разламывая булочку, мистер Наттолл, — мне, смею сказать, приятно, что вы попали в нашу команду.