Генерал-адмирал. На переломе веков - Роман Злотников

Я же воспринял его обращение совершенно спокойно. Да, итальянцу никто не говорил, к кому его привели. Но этот мошенник уже доказал, что обладает острым умом, и вычислить, что за человек сидит перед ним, ему не составило особого труда.

— Я понял вас — и я согласен. Какова будет моя доля?

Канареев снова дернулся.

— Десять процентов, — невозмутимо ответил я. — Для начала. Об изменении оной поговорим после того, как я увижу, насколько вы полезны.

— И как я ее буду получать?

— Ежемесячно. Одно ограничение. Ваша доля считается только от денег. Закладные, акции, патентные права и так далее — не учитываются. Однако если они будут проданы в течение года после того, как получены, вы так же получаете десятую часть от цены реализации.

— Насколько я могу быть свободен в своих решениях? — деловито уточнил итальянец.

— Ни на сколько, — отозвался я. — Деньгами, в том числе предназначенными для инвестиций, будет распоряжаться другой человек. И для того чтобы потратить деньги на что-то, вам придется убедить его в необходимости этой траты.

Губы Болло скривились в недовольной гримасе. Но я не обратил на это ни малейшего внимания. Если действительно понадобится — убедит. А так будет меньше соблазна что-то стырить.

— И кстати, не рекомендую вам покидать нас. Если вы попытаетесь это сделать, я… совершенно точно начну этот проект с другим человеком.

— Не сомневайтесь, ваше высочество, — Болло прижал к груди раненую руку, — я полон желания работать с вами.

— Вот и отлично, — снова усмехнулся я. — Значит, договорились. Что вы желаете в первую очередь — посетить врача или обсудить первоначальные вложения?

Итальянец несколько мгновений раздумывал, затем бросил взгляд на свою руку и решительно заявил:

— Сначала — финансы, рука подождет…

Когда он в сопровождении Каца покинул мой кабинет, Канареев осуждающе покачал головой:

— Зачем вы пообещали ему долю прибыли? Мы могли бы контролировать его…

— Может быть, — задумчиво прервал я его, — может быть, хотя совершенно уверенным в этом я бы не был. Он вполне способен выкинуть фортель и исчезнуть. К тому же без личной заинтересованности человека, ведущего проект… заинтересованности в чем угодно — в известности, в деньгах, всеобщем признании своих прекрасных душевных качеств или просто в возможности что-то доказать самому себе… любой проект обречен на крах. У этого типа самая простая личная заинтересованность: он жаден до денег. И я совершенно уверен, что синьор Болло очень скоро просчитает, что в случае, если этот проект реализует весь заложенный в него потенциал, дело станет приносить ежегодно до миллиона фунтов стерлингов прибыли, сто тысяч из которых будут его собственными. Хороший куш, просто очень хороший. Конечно, он будет страдать, что остальное проходит мимо него. Но я сильно сомневаюсь, что он отыщет в предложенных условиях хоть один шанс заработать больше.

Канареев понимающе кивнул. Он прекрасно понял подоплеку моего спектакля со стилетом. Болло ехал сюда, думая, что встретится с аристократом, ограниченным сотнями условностей, всякими там понятиями о чести и совести, правилами приличия, представлениями о том, что должно и позволено высокопоставленному аристократу, а что — нет. В принципе он был прав. Да, я такой и есть. Понятия «честь», «совесть» и, как ни странно, «добродетель» для меня не пустой звук, хотя, конечно, отличаются от идеально-христианских воззрений на них. (Именно поэтому, кстати, для руководства проектом плавающего казино я искал человека со стороны. Своих в это дерьмо погружать очень не хотелось…) Но вот Болло показывать эту свою сторону я совершенно не собирался. Наоборот, он должен был решить, что перед ним хищник, не имеющий никаких ограничений. Надо убить — убьет. Надо украсть — украдет. И любые законы, а также наличие полиции, судей и всего такого прочего — для него лишь досадные препятствия, которые требуют чуть более тщательного продумывания операций, ну и, возможно, чуть больших расходов на них. Это Болло понимал и уважал. И, как я надеялся, сделал для себя правильные выводы, а именно — пока он работает на меня, он может заработать, причем много; как только он перестанет работать на меня, сразу превратится в дичь, за которой пойдут многочисленные и безжалостные охотники. Так что, какие бы многообещающие аферы он ни пытался провернуть, сбежав от меня, ему всю оставшуюся жизнь придется оглядываться через плечо и нигде не задерживаться надолго. Ни первый мотив — возможность заработать, ни второй — опасность для жизни в случае предательства, по отдельности его не удержали бы. А вот вместе…

На следующий день я уехал в Магнитогорск. Там на 11 июня была назначена церемония закладки первой новой школы. Вернее, не только там. Всего, по всей стране, в этот день должны были заложить сто новых школ. Несколько в крупных промышленных городах — по три в Санкт-Петербурге, Москве и Варшаве, а также в Магнитогорске и по две в Одессе, Екатеринбурге, Челябинске, Киеве, Харькове, Лодзи, Тифлисе, Саратове и Баку. По одной еще в тридцати городах, а прочие — в сельской местности. Двадцать в крупных селах центральной России, пять в Сибири и остальные вокруг Магнитогорска и железнодорожных трасс Магнитогорск — Новониколаевск и Магнитогорск — Джезказган. То есть в тех землях, что скромно именовались моей «вотчиной». Полностью Обществом финансировалась постройка восьмидесяти школ. Еще двадцать строили частично за счет земств, которым понравились наши проекты, а частично за счет того же Общества. В этих двадцати наша доля составляла от пятнадцати до шестидесяти процентов…

Время пришло. За минувший год было открыто одиннадцать средних педагогических училищ, первый выпуск которых, планирующийся на июль следующего года, вместе с выпуском уже имеющихся учебных заведений педагогического профиля полностью закроет все вакансии учителей вновь строящихся школ. Кстати, в этом году число набираемых для обучения будущих педагогов как в новых училищах, так и в старых должно было еще увеличиться; кроме того, будут открыты еще два десятка учебных заведений. Закладываемые же сейчас школы откроются к 1 сентябрю 1900 года, который пресса тут гордо именовала «первым годом нового века». Даже лозунг такой появился: «В новый век с новой школой!». Впрочем, в покинутом мною времени журналисты тоже через одного совершали похожую ошибку, именуя 2000-й началом нового тысячелетия, хотя он являлся последним годом старого.

В принципе собранных комитетом денег хватило бы и на большее число школ, и это даже если не учитывать мои собственные ресурсы, которые я собирался выделить на образовательную программу. Но созданные за год производственные мощности пока не заработали в полную силу — мы не могли построить школьных зданий больше, чем уже заложили. А сто — очень красивое число. На будущий год, когда производства новых строительных материалов наберут темп, заложим уже двести, а то и двести пятьдесят. А уж там как деньги будут. Тем более что мы даже сто новых школ к началу учебного года еще не до конца доделаем. Их еще надо будет расписать (сказка так сказка) и оклеить ниши-арки многоцветными и многолистовыми литографиями, технологию производства которых сейчас отрабатывает Сытин. С сюжетами на тему русских сказок.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});