Кротовский, вы последний - Дмитрий Парсиев

разумеется, есть, с большой белой ванной, и в кранах течет как холодная, так и горячая вода.

— Отлично, тогда набирай мне ванну, будешь меня отстирывать и отмывать от тюремного амбре.

— Что касается стирки, позвоню вниз, — усмехается Гадюка, — Чтоб кого-нибудь прислали за твоей одеждой… ну а отмывать… деваться некуда, придется отмывать.

Она набрала мне в ванну воды и, когда я разделся, отнесла мою одежду за дверь и кому-то передала. Затем вернулась в ванную комнату и взяла в руки мочалку и мыло.

— Гадюка, ты же костюмчик свой ухайдакаешь.

— Ну извини, Кротовский, специальной одежды для твоей помывки у меня нет.

— Тогда просто раздевайся, — просто сообщаю ей и добавляю в шутку, — Но кружевной фартучек не помешает.

— Как прикажешь, — серьезно отвечает Гадюка и выходит из ванной.

Я хотел ей крикнуть, что могла бы раздеться и здесь, но не успел. Через минуту вернулась уже раздетая, держа в руках фартук, какой носят домработницы.

— У меня тут девка ходит убираться, — говорит Гадюка, — Кружевов на нем, правда, нет…

— Сойдет, надевай.

— А туфли? Туфли снимать?

— Как хочешь. Можешь, не снимать. Но если они потом станут влажными, претензии не ко мне.

Гадюкина начала меня намыливать. Фартучек быстро пропитался водой и прилип к ее телу.

— Кротовский, расставь немного коленки, — от горячего пара, идущего от воды, на лбу у нее выступила испаринка, — Я тебя там тоже намылю.

— Ради такого дела я готов подняться в полный рост.

Поднимаюсь на ноги, Гадюка мылит и «там тоже»

— Понежней, Гадюка… вот так… уже лучше… а вот так еще лучше… воду смой с него, а то мыла наглотаешься…

Через час я был отмыт и почти отомщен. Припомнил Гадюке все, что она вытворяла со мной в тюремной камере. Мою одежду еще не вернули, поэтому накинул Гадюкинский халатик, переместился в ее спальню и развалился на мягких перинах. Красота.

Гадюка притащила поднос с кофе и булками. Я бы съел чего посущественней, но и то неплохо. Ей я разрешил снять мокрый фартук, теперь она полностью голая, стоит передо мной чуть не постойке смирно.

— Присаживайся, чего ты из себя служанку безродную изображаешь.

— Может, мне так хочется. Чего ты, Кротовский, не понимаешь? Ладно, присяду… даже кофе с тобой выпью.

М-да. Гадюка у нас та еще любительница ролевых игр. Причем, она любит так, чтобы поострее… чтобы с перчиком…

— Что-то мне надоело тебя все время Гадюкой называть. Может, лучше уж по имени?

— Я ненавижу свое имя.

— О как. Ну давай придумаем тебе другое.

— Не нужно ничего придумывать, в детстве мне дали тайное имя… Ева.

— Красивое имя.

— Согласна.

Она подсела ко мне поближе и начала водить пальцем мне по груди и по плечам.

— Ты так окреп, — сказала она, — Раньше хилый был. А теперь такие мускулы.

Походы в межмирье даром не проходят.

— Расту потихоньку… Скажи мне, Ева.

— Спрашивай.

— Как так вышло, что никто, даже Филиппыч, не знал, что ты состоишь в клане Кротовских?

— Это случилось с моим прадедом давно еще до Войны Великих Домов.

— Так, минуту, — цепляюсь за сказанное, ибо я перечитал Белкинские конспекты, но ни про какую войну домов там даже не поминалось, — Что еще за война?

— Ты совсем не знаешь историю… своей семьи?

— Совсем. И в учебнике истории об этом не было.

— В учебниках о таком не пишут. Потому что учебники истории пишут победители.

— Спорить не стану.

— Было два великих дома. Дом Лица и Дом Изнанки. По названию можешь догадаться, как они делили сферы влияния.

— Догадаться нетрудно. И судя по тому, что Мышкин крышует добычу макров, лицевой дом победил?

— Все верно. Твой клан входил в Дом Изнанки и все потерял… почти все. Твоему деду оставили фабрику, чтоб совсем уж в нищету не загонять…

— Понятно, но жадный Мышкин хочет и это забрать.

— Хочет. И, я так думаю, заберет.

— А император? Он тоже входит в лицевой Дом?

— Нет. Императорский клан всегда стоял над домами. Вроде разводящего.

— Понятно.

— Кстати, Белкины тоже входили в Дом Изнанки. Я думала, ты в курсе, и поэтому опекаешь девчонку.

— Не в курсе. С Белкиной как-то само вышло.

— Видать, не совсем «само». Судьба свела.

— Ого, Ева, ты веришь в судьбу?

— А почему бы и нет… — отвечает неопределенно и нехотя.

— А Гадюкины? В какой Дом входили?

— Ни в какой. Гадюкины ходили своими тропами, — она усмехнулась, — Пока мой прадед не перешел дорогу твоему прадеду.

— И что потом?

— Ты же умный, Кротовский. Сам уже догадался… ну ладно. Твой прадед одержал верх, моему предку пришлось вступить в клан Кротовских.

— А что было потом? Это явно не вся история.

— Не вся, — Ева вздохнула, — Мой прадед был очень гордым и решил нарушить клановую присягу. Но добился только одного. Старый Кротовский согласился никому не рассказывать, что Гадюкины вошли в его клан.

— Так твой прадед легко отделался?

— Он-то, может, и легко. А вот на мне аукнулось. Теперь по женской линии у нас передается Гадюкинское проклятье «три семь».

Три семь… три семь… где-то мне попадалось сочетание этих цифр, ах да, конечно. Сама Ева у нас описана справкой: «магия ядов 3:7»

— Семерка — это магический потенциал, — продолжает она, — И я родилась с семеркой. Неслабый потенциал, как считаешь?

— Насколько мне известно, это очень большой потенциал. Сам император у нас имеет девятку.

— Все так. Потенциал отличный. А суть проклятия в том, что выше третьего уровня женщины в нашем роду не поднимаются.

Он оно что. А еще, помнится, подумал тогда, что Гадюкина не слишком старается развивать свою магию, а это довольно странно. Она дама весьма амбициозная. А тут оказывается, проклятие. Во мне зашевелился параноидальный червячок, и я поставил чашку с кофе обратно на поднос. А ну как там опять какая хитрая отрава?

Мой жест от нее не ускользнул.

— Напрасно ты так, Кротовский. Да я бредила мыслью, что если тебя убить, проклятие может исчезнуть, но… может и наоборот выйти. Может выйти боком, как это вышло моему предку.

— И все-таки ты решила рискнуть. И