Дневной дозор - Сергей Лукьяненко

— Странные вы люди, южане! — хмыкнул Матвей. — Здесь что, разве морозы? Вот в Сибири — там морозы. Знаешь, как говорят? Сибиряк — это не тот, кто не боится холода, а тот, кто тепло одет!

Я засмеялся. Верно подмечено, верно! Надо будет запомнить.

Матвей тоже заулыбался в бороду.

— Вон там ручей. Можешь умыться.

— Ага. — Я выбрался из палатки и совершил короткую прогулку к замерзшему ручью. В месте, где тропа подбиралась к самому бережку, кто-то аккуратно разбил лед; за ночь полынью опять прихватило тонким и почти прозрачным ледком, но Матвей его снова пробил. Вода была холодная, но не настолько, чтобы даже моя теплолюбивая душа побоялась плеснуть несколько горстей в лицо. Умывание меня взбодрило, сразу захотелось что-то делать, куда-то бежать…

А может, это и не умывание вовсе. Вчера я выложился перед аэропортом, почти полностью. И чувствовал себя соответственно. Потом хапнул Силы из портала и у волшебницы чуть-чуть взял, но снова почти все истратил. А за ночь я, похоже, подпитался от Когтя.

Сила его была правильной, темной. Энергия Светлых не доставила мне особой радости — это была непокорная и чужая сила. А Коготь — словно прикосновение матери для младенца. Его дыхание казалось чем-то сокровенным и до боли родным.

Я чувствовал себя в силах своротить горы.

— Вы когда сниматься собираетесь? — спросил я, вернувшись к палатке. Точнее, даже не к палатке, а к костру. Матвей колол дрова. Рядом вертелись обе собаки, плотоядно зыркая на висящий над кострищем котелок.

— Да вот проснется народ, плов разогреем, тяпнем еще для сугреву надцать грамм и снимемся. А что? Торопишься?

— В общем, неплохо бы поторопиться, — расплывчато сказал я.

— Что ж… Торопишься — иди. Куртку себе оставь… Я тебе Степкин адрес дам, потом как-нибудь занесешь. Знал бы ты, кому помогаешь, человече…

— Матвей, — сказал я негромко. — Я всерьез сомневаюсь, что у меня будет возможность искать Степку. Спасибо, я не замерзну.

— Не дури. — Матвей выпрямился, держа топор в вытянутой руке. — Не вернешь — значит не вернешь. Здоровье дороже.

Я постарался, чтобы улыбка получилась у меня мудрой и печальной.

— Матвей… Хорошо, что никого нет. Вообще-то я не человек.

Глаза бородача сразу стали скучными. Вероятно, он решил, что я из свихнувшихся контактеров или еще каких экстрасенсов. Что ж… Докажем.

Обе псины враз утратили жизнерадостность и, поскуливая, кинулись под ноги Матвею. Я поднял со снега еле заметную утреннюю тень и ушел в сумрак.

На Матвея, выпучившего глаза, смешно было смотреть. Он растерянно уронил топор, угодивший по лапе ньюфаундленду, и бедная собака оглушительно вякнула.

Матвей меня не видел. И не должен был видеть.

Я стянул куртку; ее Матвей тоже не увидит до тех пор, пока я не выброшу ее из сумрака. Нашарив в кармане рубашки деньги, я сунул две стодолларовые купюры в карман куртки. И метнул ее Матвею.

Матвей вздрогнул, неловко подхватил куртку, что по его разумению неожиданно возникла прямо из воздуха, и огляделся. Если честно, выглядел он несколько жалко, но я чувствовал: без подобной демонстрации мне его нипочем не убедить.

Ну не хотел я уносить с собой ничего чужого, даже эту паршивую куртку. У тех, кто не спрашивая помогает полураздетому незнакомцу, что выбрел ночью на костер, не нужно брать ничего, если можно без этого обойтись. Куртка ладная и явно недешевая. Не хочу. Я — Темный. Мне не нужно чужое.

Из сумрака я вышел за спиной Матвея. Тот продолжал слепо таращиться в пустоту.

— Я здесь, — сказал я, и Матвей резко обернулся. Теперь глаза у него были совершенно чумовые.

— А-а-а… — протянул он и умолк.

— Спасибо. Я действительно обойдусь без куртки.

Матвей кивнул. У него явно пропала всякая охота возражать. По-моему, он был сильно озабочен тем, что провел целую ночь в палатке наедине с неким монстром, способным исчезать из виду. И неизвестно на что способным, кроме этого.

— Ты вот что скажи: как отсюда уехать?

— Там. — Матвей махнул рукой в сторону тропы, по которой я пришел. — Электричка. Уже ходит.

— А шоссе там нет? Я бы лучше на попутке.

— Есть шоссе. Сразу за железкой.

— Замечательно! — обрадовался я. — Ну, бывай! Еще раз спасибо. Поздравь именинницу от меня… и вот что… передай-ка ей…

Удивительно, как легко мне удалось это несложное, но незнакомое заклятие. Я запустил руку за спину, коснулся обледенелой ветки, обломил… и протянул Матвею живую, только что срезанную с куста розу. На зеленых листочках дрожали капли росы, пламенели алые лепестки. Очень красиво смотрится свежая роза в заснеженном лесу!

— А… а… — прошептал Матвей, машинально принимая цветок. Интересно, вручит имениннице или закопает в сугроб от греха подальше, чтобы не вступать в долгие и странные объяснения?

Но выяснять я не стал. Снова ушел в сумрак. Не хотелось тащиться по морозу. И что было хорошо вчера, когда я думал, что убегаю от Гесера, не годилось для меня сегодняшнего, отдохнувшего и полного сил.

Что-то я еще забыл… Ах да! Шапка. Она ведь тоже не моя и до сих пор на мне. Бросим ее на куртку… И в путь.

Я двигался прыжками по сто—двести метров. Открывал слабенькие портальчики в пределах видимости и шагал, словно великан, проглатывая расстояния.

Днем просека выглядела совсем буднично, все волшебное очарование пропало безвозвратно. Не зря все-таки истинные романтики и свободолюбцы — Темные — избрали своим временем Ночь. Ночь, а вовсе не день, когда вся грязь и весь мусор настырно лезут в глаза, когда видно, какие наши города неприглядные и захламленные, когда на улицах полно бестолковых людей, а на дорогах полно смрадных машин. День — время уз и цепей, обязанностей и правил, а Ночь — время Свободы.

Свободы, которую истинному Иному просто не на что менять. Ни на эфемерный Долг, ни на служение дешевым расплывчатым идеалам, придуманным кем-то задолго до тебя. Все это миф, фикция, «ucho od sledzia», как говорят братья-поляки. Есть только Свобода, для всех и каждого, и есть только одно ограничение: никто не вправе ограничивать Свободу других. И пусть хитрецы и лицемеры Светлые отыскивают в этом кажущиеся парадоксы и противоречия — все, кто Свободен, прекрасно уживаются со столь же Свободными и нисколько друг другу не мешают.

Машину пришлось останавливать как Иному — почему-то человека без верхней одежды никто не хотел подбирать. Пришлось легонько коснуться сознания очередного водителя навороченной «девятки» цвета «мокрый асфальт». Естественно, он притормозил.

За рулем сидел коротко стриженный парень лет двадцати пяти, начисто лишенный шеи. Голова как-то просто и очень естественно примыкала к корпусу. Глаза были пустые; в общем, парень очень напоминал героя анекдота — боксера «а еще я туда ем». Зато рефлексы у него оказались фантастические. Я сильно подозреваю, что он смог бы вести машину, даже потеряв сознание.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});