Последняя женская глупость - Елена Арсеньева

А впрочем, окажись сегодня даже не понедельник, их бы так быстро все равно не зарегистрировали. Надо подождать предусмотренный законом месяц, надо проверить свои чувства. Да плевать, что вы, граждане, желающие немедленно вступить в брак, находились в интимной связи целых пять лет. Всякое бывает на свете! Пять лет вы любили друг друга. Но вот вы, гражданка Тихонова Р. Н., однажды встречаете молодого человека с сияющими черными глазами и веками, напоминающими голубиные крылья, – и все, и теряете голову, и гражданин Бронников Г. А. для вас более не существует…

Да, всякое бывает на свете.

– Все равно, давай хотя бы отпразднуем мой развод, – предложил Григорий. – Пошли в «Пиросмани», что ли.

Они замечательно посидели в этом отделанном голым камнем подвальчике, где все было отлично стилизовано, от картин и фонариков на стенах до кубачинских бокалов, в которых золотилось любимое Риммой «Твиши». И кухня была великолепная, особенно хачапури и кучмачи, а впрочем, и лобио весьма удалось, да и язык в томате – тоже. Вот только с национальной музыкой «Пиросмани» оплошал. Томный долговязый парень с невероятно длинными пальцами весьма хорошо играл на синтезаторе всякие блюзы, а когда он уходил, включали почему-то запись Первого концерта Чайковского для фортепьяно с оркестром. С другой стороны, если весь вечер слушать какую-нибудь лезгинку, можно ведь и одичать, как сказал в конце концов Григорий.

Ночевать пошли к нему – в разоренную Мариной квартиру. Беспорядок здесь царил такой, что Римме стало дурно еще в прихожей. Страшно было даже разуться и ступить на этот замусоренный пол. Тогда Григорий взял ее на руки и унес в свою спальню (уже несколько лет супруги вели вполне самостоятельную жизнь не только днем, но и ночью). В этой комнате Римма, помнится, бывала раза два или три – когда Марина отъезжала на летний отдых в свой любимый Геленджик. Здесь оказалось более-менее прибрано.

Давно Римма так тихо, так спокойно не проводила вечер. Особенно если сравнить его, к примеру, с вечером воскресным! Да и вообще – если вспомнить жуткую нервотрепку, в которой она пребывала последнее время. Ей было так хорошо! «Твиши» и обильная еда явились замечательными транквилизаторами. Наверное, и Первый концерт Чайковского тоже оказал свое благотворное влияние – это вам не какой-нибудь там приснопамятный «Dance me to the end of love»!

Дома Григорию почему-то снова захотелось есть. Он принес из кухни поднос, и, сидя прямо на кровати, они поели сыру, яблок и севрюжки горячего копчения. Потом Григорий все убирал, а Римма в это время рассматривала новые авторучки. Что-то они вместе покупали в Париже, что-то Григорий приобретал в Нижнем, благо теперь в его доме открылся новый потрясающий магазин «Консул», с огромным отделом авторучек. Римма полюбовалась главным сокровищем – перламутровым с черными прожилками «Паркером Дуфолд», покрутила его, разобрала, снова свернула…

– Что за страсть у тебя все раскручивать? – удивился Григорий. – Совершенно мальчишеская черта, между прочим. А ты все-таки девочкой была. В детстве машинки игрушечные не разбирала на колесики-винтики?

– Как ты правильно заметил, я была девочкой, – усмехнулась Римма. – А значит, играла не в машинки, а в куклы. Нет, им я руки-ноги не откручивала, как ты мог подумать. Но у меня была губительная страсть расплетать им косы и мыть головы. Горячей водой с мылом. Представляешь, на что они потом были похожи?

– Теперь я знаю, почему ты так любишь каждый день голову мыть! – Григорий взъерошил ей волосы, которые только после многократного мытья самыми лучшими шампунями начали приходить в себя от пытки темно-рыжим париком.

Не думать. Не вспоминать!

Она сосредоточенно крутила «Паркер Дуфолд».

– Ты что вытворяешь? – возмутился Григорий. – Сокровища ищешь, что ли?

– А почему бы и нет? Почему бы не сделать такой приз покупателям – алмазы в «Паркере»? Недавно видела рекламный щит – дамам рекомендуют покупать какую-то там косметику – якобы в одном из тюбиков могут быть захованы камушки. Как бы выигрыш такой, понимаешь? Очень длинная лапша на уши доверчивых покупательниц.

– Почему ты думаешь, что лапша?

– Да потому, что эта косметика какая-то второ – или даже третьеразрядная. Была бы там реклама «Элизабет Арденн», или «Готино», или «Ланкома», какое-нибудь солидное имя, я бы поверила в эти алмазы.

– Между прочим, не все то золото, что блестит, – усмехнулся Григорий. – Слышала такую поговорку? И какая-нибудь неприметная фирмочка вполне может разориться на такой вот сверкающий приз для своих постоянных покупательниц. Кстати, насчет сверкания. Самые великолепные алмазы, которые я когда-либо в жизни видел, имели весьма неприглядный вид.

– Как это может быть?

– Да так. Блестят ведь бриллианты – то есть обработанные, ограненные камни. А алмазы, особенно когда они еще не очищены и не огранены, особенно алмазы «в рубашке», смотрятся очень невыразительно.

– А где же это ты видел необработанные алмазы? Бывал на копях?

– Нет, не бывал. Я их видел у… у одного человека.

– У какого?

Римма спрашивала без особого любопытства, но она ощущала, что рука Бронникова, мягко поглаживающая ее ногу, становится все более настойчивой, а потому хотела отвлечь его. Хотя бы ненадолго отсрочить ту минуту, когда надо будет лечь с ним в постель и…

Вот странно! Умом она сознавала, что изменила Григорию с Никитой, но глупое, дурацкое сердце этого понимать не хотело: оно уверяло Римму, что нельзя изменять Никите с Григорием, оно болело, оно боялось этой приближающейся ночи, оно суеверно уповало, что если удастся сохранить на своем теле прикосновения любимого, то он вернется по своим старым следам, рано или поздно вернется!

Ведь она не забыла тогда, в «Барбарисе», последовать совету Марка и намазала лоб… И если то странное, бесстыдное средство и в самом деле действенно, значит, еще все возможно!

Забудь. Это бред, чепуха. Никита не чувствует к тебе ничего, кроме ненависти. Все это сон, который больше никогда не приснится.

Григорий. Единственная реальность в ее жизни – отныне, и присно, и во веки веков. Аминь!

Но… в постель с ним пока не хочется. Спать – это да, но ведь он сразу не уснет. Не убаюкать ли его разговорами?

– Рассказывай, рассказывай.

– О чем?

– Об этих, ну алмазах необработанных. Где ты их видел?

– Говорю же, у одного человека. Как и ты, между прочим.

– Я? Нет, что ты. Я видела брюлики только на витринах ювелирных магазинов да на картинках.

– Видела, видела. У Резвуна.

При упоминании этой фамилии Римма чуть не подскочила. Она совершенно забыла о полученном сегодня письме! Надо будет рассказать Григорию об этом забавном совпадении: ее родной отец – дважды тезка и однофамилец с Николаем Александровичем Резвуном! Интересно, отец все еще живет в Хабаровске? Забавная все-таки история – узнать, что ты не полная и окончательная сирота-сиротинушка. С другой стороны, своему отцу, известному или нет, она все равно никогда в жизни не была нужна. Еще удивительно, что этот неведомый Резвун расщедрился подписать «Свидетельство о признании отцовства»… Как воспримет эту новость Григорий?

– Помнишь, мы встречали у него Новый год? Марина тогда умотала в Геленджик, а мы с тобой пошли к Резвуну. Помнишь, в шахматы играли?

– Новый год помню, а шахматы нет, – ответила Римма с острым сожалением.

Нет, она не о том жалела, что шахматы не помнила. Она жалела, что воспоминание об этой ночи, долгое время бывшее самым драгоценным ее воспоминанием, теперь потускнело по сравнению с новыми впечатлениями жизни, словно цитрин или фианит – рядом с подлинным бриллиантом.

– Ну бог с ними, не помнишь, и не надо, – нетерпеливо сказал Григорий. – Я их и раньше сто раз видел. Они уникальные – костяные, вернее, из клыка моржового. Николай сказал, это память от деда, который работал долгие годы в Якутии, поэтому фигурки вырезаны не как обычные пешки-ферзи, а в виде туземных богов. Вместо коней – олени, тура – юрта, ну и все такое. Очень забавно, хотя работа не бог весть какая тонкая. И в тот вечер я как-то впервые обратил внимание, что во всех фигурах в головы вставлены какие-то камушки. Сам не знаю, почему я раньше этого не замечал. Впрочем, игрок из меня никакой, шахматы я вообще не люблю. А в тот раз начал Резвуну проигрывать – и дай, думаю, его отвлеку от доски. Начал ковырять один камушек и спрашиваю: зачем, мол, они здесь, это что, национальная якутская традиция – шахматы серыми камнями украшать. «Не столь уж они и серые, – сказал загадочно Коля. – Они очень даже разноцветные!» Взял белого ферзя, развинтил корону и вынул камушек. И я увидел, что с нижнего конца это – алмаз, да какой! Показал камни и в других фигурках. Мне таких и видеть в жизни не приходилось. Практически с горошину величиной, некоторые больше. Коля сказал, они все с одной стороны зачищены, хоть и не огранены. Камни редкостного качества! Белизна их, судя по тому, что я видел, удивительная. На языке ювелиров это называется «файнист вайт» – «отличнейшие белые». Чистота – «флоулесс», то есть самые лучшие, без малейших черных пятнышек или точек. Прозрачность – «лууп клин», то есть «чистые под лупой», абсолютно прозрачные, без видимых включений. Это мне Николай уже потом рассказал, все эти ювелирные тонкости. «Откуда дровишки?!» – начал я спрашивать. Он сначала отнекивался, потом, подвыпив еще, рассказал. Вы с Нинкой тогда концерт по телевизору смотрели. А я слушал про алмазы…