Песчинка на ветру - Светлана Щурова

Она вообще не замечала ничьих взглядов, слов, касаний. Люди подходили к ней, обнимали, брали за руку, что-то говорили. Она не ощущала ничего. Она помнила лишь тот миг, когда её сердце перестало биться. Это случилось три дня назад. Исчезло привычное «тук-тук, тук-тук, тук-тук». Всего на несколько секунд. И она поняла. Она сразу всё поняла – в этот миг его сердце остановилось. Их сердца остановились одновременно.

* * *

Когда этот день закончился и Валерия лежала, свернувшись калачиком, под холодным одеялом в их большой двуспальной кровати, пришло понимание. Больше никогда, никогда Максим не придёт домой уставший, не скажет: «Привет, малыш! Я так соскучился!» Не обнимет, не будет шептать: «Я без ума от тебя!» Не будет защищать, не будет ревновать, жалеть, улыбаться, смеяться, мечтать. Не будет. Ничего больше не будет.

Полгода назад она ощутила то же, что и сейчас. Но тогда она была не одна. Был Макс. Теперь же одиночество вцепилось в неё стальной хваткой и причиняло физическую боль. Под рёбрами, чуть левее, сдавило так, что пришлось сдерживать дыхание. Слёзы, никак не хотевшие показываться на похоронах, хлынули сильнейшим потоком из сжатого донельзя сердца. Боль, копившаяся с минуты предчувствия беды, освободилась и полностью поглотила Валерию.

19

Серов пришёл в дом Бахаревых спустя месяц после похорон, почти накануне Нового года. Дверь открыла Нина Александровна.

– Добрый вечер, – женщина внимательно смотрела на Дэна.

– Здравствуйте, я – Денис. Валерия дома?

– Да, проходите, – она нахмурилась и пыталась вспомнить, где же она видела раньше этого сероглазого блондина. Память молчала.

Она проводила Дениса в гостиную. На диване, расположенном в центре комнаты, поджав под себя ноги, сидела Лера. Мужчина сел рядом, обнял её. Она положила голову ему на плечо и заплакала. Он что-то шептал ей на ушко, гладил по голове.

Нина Александровна суетилась на кухне и время от времени пристально смотрела на светловолосого мужчину, пытаясь вспомнить, где она могла его видеть, при каких обстоятельствах. Она морщила лоб, потирала виски, но память прятала воспоминания. Она видела, как он бережно обнимает её дочку, будто бы хочет защитить от всего мира, и смотрит… Как он на неё смотрит! Она знала этот взгляд, так смотрел на Леру ныне покойный Максим.

«Любит», – констатировала память. «Не нравится мне всё это», – заключил разум. «Держись подальше от моей девочки!» – кричала интуиция.

Нине Александровне, по непонятным для неё причинам, Денис Серов совсем не нравился.

* * *

Ему выделили комнатку для гостей рядом со спальней Леры. Казалось, он всегда был рядом. Дни проходили однообразно: он варил ей кофе с утра, пытался накормить завтраком, к которому она не прикасалась, молча вытирал слёзы, говорил о погоде на текущий день. Уезжал на работу, оставляя Леру на её маму, которая до сих пор недоверчиво к нему относилась. Вечерами он выводил Валерию гулять, словно безвольную собачонку, вернее сказать, безвольное животное, не способное ни бегать, ни прыгать, ни тем более лаять. Но именно эти дни были самыми лучшими для Серова. Он был со своей любовью – открыто, не прячась! И утром, и вечером, и ночью! По будням и выходным! И не важно, что она пребывает в таком состоянии, – он надеялся, что всё пройдёт и она снова станет прежней.

Так и случилось. В один из апрельских дней, когда солнце светит особенно ярко и первые подснежники пробиваются сквозь островки ранней травы, Валерия проснулась, открыла окно в своей спальне и увидела, как природа пробуждается, оживая и набирая краски после бесцветной зимы. Вдохнув свежий воздух, она очнулась от своей скорби.

Да, всё, что случилось, – страшная трагедия, но это осталось позади. И как весна сменяет зиму, так и Валерия решила сменить свою скорбь. Жить как овощ? Ни за что! Разве Макс и дети хотели бы для неё такой судьбы? А родители: мама, Анатолий Иванович, Надежда Степановна? Подруги? Денис? Нет! Все любили её семью, все чувствуют боль, но они научились жить дальше. И она научится. Обязательно научится! Нужно перестать думать о мёртвых, нужно начать думать о живых. Конечно, боль утраты никуда не ушла, но из ноющей она превратилась в тупую, затем заняла укромное местечко в глубине сердца.

Валерия снова начала рисовать. Иногда можно было увидеть улыбку на её лице. А к следующему апрелю она совсем оправилась от горя. Так казалось со стороны.

Часть III

1

В стёклах дома, стоящего на холме, отражалось ярко-голубое небо с редкими облачками. От этого дом казался воздушным, словно парящим над землёй. Тот самый дом в посёлке Красноармейский, у подножия которого с одной стороны раскинулась роща, с другой – не спеша тёк ручей. Извилистая тропинка, ведущая к дому, почти полностью заросла травами. Кованая калитка чуть приоткрыта. Вдоль выложенной камнем дорожки до самого крыльца с двух сторон тянулись пышные кусты пионов и георгин. В прозрачном воздухе монотонно жужжали пчёлы, кружась над благоухающими цветами. Август уже вобрал в себя все краски лета, все упоительные ароматы этого прекрасного времени года. Хотелось смотреть, не отрываясь, на красоту последних летних дней, заполнить лёгкие терпким пьянящим воздухом, ощутить босыми ногами мягкость трав и – остановить время.

На крыльце, увитом розами, совсем недавно заменили ступеньки. Поменяли также и входные двери. Теперь они были не железными, а деревянными, резными, из тёмного морёного дуба. Над ними полукругом висела большая гирлянда из белых цветов. Двери были открыты настежь, и, заглянув внутрь дома, можно было увидеть невысокую напольную вазу, стоящую почти в центре зала. В ней расположился восхитительный букет только что срезанных роз.

Чуть поодаль, у огромного зеркала, занимающего треть стены, стояла Валерия. Кружевное белое платье до самого пола корсетом обхватило грудь. Тонкую талию подчёркивала широкая атласная лента. Плечи обнажены, на руках – белоснежные парчовые перчатки, уходящие чуть выше локтей. Волосы собраны в высокую причёску, украшенную мелкими белыми цветами. На щеках горит румянец. Необыкновенная улыбка, которая бывает только у романтических натур, озаряла её лицо.

– Какая ты у меня красивая! – Нина Александровна любовалась дочерью.

– Мамочка, я так счастлива! Я мечтала об этом двенадцать лет! – Валерия закружилась по комнате.

– Двенадцать лет? – Нина Александровна побледнела и села на диван. – Солнышко, о чём ты говоришь? Двенадцать лет!

Валерия подбежала к матери.

– Мамочка, дорогая! О, что же я наделала! Зачем сказала! – она обернулась, увидела графин с водой, спеша и роняя капли на пол, плеснула в стакан. – Вот, выпей.