Полночь мира (=Пепел Сколена) - Павел Буркин

  - Осколок Империи, - благоговейно прошептала фодирская принцесса. Эвинна ничего не поняла, но на всякий случай кивнула. - Может, зря мои отец, дед и их братья воевали со Сколеном? Жаль только, живут тут не имперцы, а кровожадные дикари, как и вокруг. Любопытно, кому мы достанемся?

  Спускаться было еще хуже, чем подниматься в гору. Ноги скользили на обледенелых камнях, в спину дул и дул ледяной ветер, норовя скинуть вниз и переломать ноги о камни. Но близость отдыха, еды, а может, бани придавала сил. Даже самые слабые шли, как на крыльях.

  Кетадрины не обманули ожиданий: несколько часов спустя все блаженствовали - ели, отогревались, мылись. После холода и грязи лазания по горам нет большего счастья. Но все хорошее однажды кончается. Когда солнце исчезло за нагромождениями скал, им велели снова одеться и выйти на людную улочку. Там девушек должны были раскупить хозяева.

  В отличие от Баркина, тут работорговля шла без проволочек. Видимо, каждый кетадрин-покупатель заранее сделал заказ, может быть, даже заплатил вперед - по крайней мере мешочков с деньгами Эвинна почти не видела. Наконец к ним с принцессой подошел богато одетый мужчина лет двадцати - двадцати пяти, с аккуратно заплетенной в косички бородой. Властные серо-стальные глаза, порой темнеющие от гнева, порой лучащиеся весельем, уставились на обнаженных рабынь. Сейчас как раз такой случай. Пухлые, холеные руки выдавали в нем непривычного к труду аристократа, быть может, одного из тех, кто правит долиной испокон веков. По отсутствию привычной уже воинской выправки Эвинна догадалась: перед ней человек, никогда не державший в руках меч. Торговец-перекупщик? Едва ли: нет в глазах свойственного Нэтаку алчного блеска и жажды наживы. Жрец? Зачем жрецу рабыня, он обязан служить божеству, а не с девчонкой развлекаться!

  И все-таки, скорее всего, жрец. Руки холеные - наверняка из старинного, богатого рода, в котором нет нужды ни трудиться, ни воевать.

  - Почтенный Моррест ван Вейфель! - дружинник прямо-таки расплылся в улыбке, показав крепкие желтые зубы. - У меня есть две девчонки, все как вы просили. Одна - обыкновенная сколенка, маловата, правда, но уже пригодна для любой работы, главное - плетей не жалеть. Зато вторая - фодирская принцесса. С ней тоже надо построже, все-таки фодирка. Она, конечно, больше годится для постели, чем для кухни. Но все равно, самые подходящие рабыни для молодого, но уже мыслящего, как подобает служителю Богов, мужа.

  - Благодарю, - кетадрин ответил так же церемонно. - Вы добыли подходящих девчонок, доблестный Беррад, я помолюсь за вас пред ликом великого Кетадра. Деньги я вам дал еще раньше, а теперь позвольте забрать рабынь. Ну, вы, скот двуногий, пошли!

  Эвинна съежилась в ожидании удара, но вскрикнула от боли принцесса. Эвинна была лишь рабыней, в каком-то смысле жертвой обстоятельств. Принцесса Хидда - представительница народа злейших врагов, да еще дочь князя одного из племен. По сравнению с тем, что ее ждало в кетадринском рабстве, положение Эвинны можно назвать завидным.

  Отгорело неяркое северное лето, отплакала дождями осень. Дни стали короткими, морозными, здесь, в долине, даже в полдень висел синеватый полумрак: зимнее солнце не поднималось выше резной кромки гор. Перевалы занесло снегом, почти до весны долина отрезана от мира.

  После пережитого в Фаддаре и в пути Эвинна думала, что хуже и быть не может. И правда, хуже не стало. Иное дело, и лучше тоже. Кетадрины ничем не отличались от фодиров, а ужасы, которые по дороге рассказывала Хидда, не сбылись. Как те, так и другие относились к пленникам как к рабочему скоту - но никто не спешил их убивать. Алкам и балграм, фодирам и кетадринам, кенсам, браггарам, лирцам, крамцам, хорадонитам, обитателям далекого и таинственного острова Борэйн - всем одинаково нужны рабы. Невольники, смирившиеся со своей участью - это имущество. А кто станет портить свое, кровное? Конечно, стоило в чем-то провиниться или хотя бы серьезно заболеть, или покалечиться...

  Хуже приходилось Хидде. В день, когда над ней надругались прямо на свадьбе, Хидда погибла для своего клана, превратилась в презренную рабыню. Даже вернись она на родину, ей бы никто не обрадовался. Скорее, ее предпочли бы казнить, как уронившую честь клана - разве что не стали бы особенно мучить.

  Но для кетадринов она осталась знатной фодиркой, одной из тех, чьи родичи веками свирепо враждовали с их народом. Где бы не появлялась бывшая принцесса, женщины стремились отвесить ей пощечину, плюнуть в лицо, облить кипятком или помоями, ей поручали такую работу, от которой берегли даже других рабов. Любой проступок служил поводом для жестокого избиения - рубцы на теле бывшей принцессы никогда не заживали. Само собой, не находила она сострадания и у других пленников: наоборот, им доставляло особое удовольствие издеваться над бывшей рабыней. Ну и, конечно, мужчины клана не упускали возможности "использовать" молоденькую пленницу наравне с остальными. Особенно жесток к ней почему-то был молодой хозяин, Моррест ван Вейфель. Может, он не остался равнодушен к ее красоте и теперь пытался это скрыть?

  Вот и в этот запредельно морозный зимний вечер, когда пар изо рта оседал ледяной пылью на щеках и убогой одежде невольников, среди набившихся в подвал невольников не было Хидды. Мужчины клана Вейфелей снова собрались на пир. Хидда там всегда была желанной гостьей - в смысле, над ней можно было вволю наиздеваться, а потом пустить по кругу и к утру, замученную до беспамятства, запереть в подвале.

  Хидда не вернулась и под утро. Эвинна могла бы предположить, что ее наконец выкупили и отправили на родину - отходить от пережитого кошмара. Могла бы, если бы уже не узнала нравы Севера. Тревожась за новую подругу, Эвинна ворочалась с боку на бок, пытаясь поудобнее устроиться на грязном, ледяном каменном полу в тесном подвале. Завтра предстоит новый тяжелый день - а у невольницы северян они легкими и не бывают - но сон не шел. С улицы доносились вой вьюги, далекий лай собак, скрип снега под ногами часовых. Ближе к утру, приглушенный каменными стенами, с улицы донесся жуткий вой. Самое же страшное заключалось в том, что голос Эвинне был смутно знаком. Она не помнила, кто это и где она слышала голос - слишком исказило его страдание.

  Похоже, на улице кого-то знакомого убивали - медленно и жутко. Может быть, не потому даже, что этот кто-то провинился. Просто так захотелось свободным кетадринам. Между прочим, вполне достаточный повод расправиться над рабом.

  Эвинну разбудили до рассвета. Можно сказать, ласково - не вытянули плетью, а вполсилы пнули сапогом под ребра. Похоже, надсмотрщик, коренастый светлобородый крепыш, в хорошем настроении. С чего бы? Выпил? За пьянство на страже тут запросто можно умереть, да и не тянет от него перегаром... Значит, точно замыслил какую-то гадость.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});