Смерть на выбор - Марианна Баконина

Нина посмотрела на мужчин. Оба слегка опешили. Вполне могли сейчас хором затянуть: «Три карты, три карты, три карты». Задавать какие-то другие вопросы казалось кощунством.

— Добрый вечер, молодые люди, — первой нарушила зловещее молчание хозяйка дома. Голос у старухи тоже оперный.

— Здравствуйте… — завороженно ответили Глеб и Нина.

Разрушил очарованный мир милиционер:

— Добрый вечер, Наталия Михайловна, я оперуполномоченный из вашего отделения, по поводу заявления. Меня зовут Коля Горюнов. А это, так сказать, мои консультанты, ученые. Дело в том, что ваша история уже не первая. Где кинжал?

— Полюбуйтесь, — кожаные ножны были извлечены из кружевных пеньюарных складок, — никогда не видела ничего подобного.

— Я видел, к сожалению. — Коля передал кинжал своим экспертам. Нина тихо охнула. Именно такие ножи и показывал Сергей Валентинович Перцев. Только золотой узор на рукоятке куда более причудливый: какие-то ромбы, круги, квадраты — словно чья-то физиономия. И для отделки использованы не монеты, как на тех, а просто кружочки, на каждом буква, вполне узнаваемая буква арабского алфавита. Ра, ба, ха, нун. Очень интересно.

— Посмотри. — Нина протянула джанбию Глебу.

— Именно, посмотрите! Посмотрите на сей предмет, молодые люди. Какой-то янычарский инструмент в моем доме! Доколе можно терпеть подобные издевательства! Я вас спрашиваю, доколе? — Старуха воздела глаза и руки к небу. Декламировала она просто замечательно. Вибрирующие интонации пробирались в душу, так же как скупые жесты и мимика. Плюс очевидная начитанность. «Доколе, о Катилина» и тому подобные ассоциации.

— Как и когда вам подкинули этот кинжал? — Вопросы задавал оперативник Горюнов. Нина и Глеб свято блюли данное слово.

— Я уже говорила, — с достоинством и все так же театрально ответила Вешневецкая.

— И все же? — Дежурные по отделению обычно не утруждают себя запоминанием подробностей и тем более не передают их заинтересованным соратникам. Посвящать странную заявительницу в маленькие милицейские тайны Коля Горюнов не хотел. Он просто улыбнулся как можно ласковее. На престарелых женщин улыбка, как правило, действует.

Улыбка правоохранительных органов не выбила Наталию Михайловну из образа. Она просто потупилась, снова вцепилась в подлокотники и перешла ко второму акту драмы «Кинжал в моем доме». Звуковая палитра, пошла в ход полностью от «а» до «я»: шепот, вскрики, причитания, паузы и вздохи.

— Я плохо сплю, молодые люди. Очень плохо… Прошлой ночью тоже не могла уснуть, Так, дремала немного в кресле. И вдруг — шорох, странный, словно крадется кто… Потом стихло, потом опять. И неожиданно совсем близко, прямо за моей спиной… Я оглянулась — он стоит. И в руке нож… — Здесь пауза была длиннее, чем предыдущие, как и положено по законам жанра. Колю Горюнова тонкости не волновали.

— Вы что, здесь были, когда кинжал подкинули? Или я чего-то не понял?

Старуха поджала губы. Трудно беседовать с чурбанами безмозглыми.

— Я же говорю, молодой человек, я услышала шорох… Обернулась и увидела его.

— Кого? — Оперуполномоченный упорно пытался перевести полный драматизма монолог на сухой язык казенного протокола.

— Черного человека!

Нина чуть не пискнула от удовольствия. Коля же по-прежнему упорствовал:

— Как он выглядел?

— Черный, лицо перекошено, огромные глаза сверкают серебряным огнем, и двигается странно — словно марионетка.

— Одет как?

Пиковая графиня издевки не поняла, но говорить стала чуть менее патетично.

— Я его не разглядела толком. Он, безусловно, был одет… во что-то черное, брюки, я думаю, брюки.

— А еще? — продолжал наступать оперативник.

— И куртка, да, точно, блестящая такая, тоже черная.

Коля Горюнов удовлетворенно вздохнул, черная марионетка потихоньку превращалась в человека. Поверить в то, что странная черная кукла разносила кинжалы по петербургским квартирам, да еще пачкала полы кровью, он, проработавший пять лет в милиции, никак не мог. Старая дама же продолжала вспоминать:

— И нос у него был такой огромный, черный. А двигался тихо, почти бесшумно. У меня очень тонкий слух, и то я его еле услышала.

— А кто-нибудь еще из жильцов слышал, как он входил? Или, там, уходил?

— Никого не было. Моя дочь с мужем и сыном на даче сейчас живут, а Валентина, это наша домоправительница, она ночует дома.

— Ясно-понятно. А как он вышел?

— Я полагаю, через балкон, — сурово ответила Вешневецкая, — так же, как и пришел. У нас в столовой большой эркер и балкон. Я, увидев его, естественно, спросила, что надобно незваному ночному пришельцу…

— Так прямо и спросили? Может, испугались?

Старуха оскорбленно замотала головой:

— Помилуйте, я? Испугалась? Это он испугался! И как заяц бросился прочь, только нож свой туркестанский уронил. Причем так перетрусил, что не сразу в дверь попал, ткнулся в стену сначала, будто слепой…

— Очень интересно. А пятен никаких на полу не осталось?

— Нет. Я же вам рассказываю.

— А что, дверь на балкон открыта была? Вы потом проверили?

— Я? Проверять? Мне трудно ходить… — презрительно отрезала старуха. Да так отрезала, что следующий вопрос Горюнов решился задать не сразу.

— Почему же вы решили, что он ушел через балкон, а не через входную дверь?

— Молодой человек, я живу в этом доме всю жизнь. По-вашему, я не могу отличить хлопок входной двери от двери балконной? — Она была великолепна и пренебрежительна. — Я вам русским языком сказала, — в этот момент стало ясно, что сама она могла бы объясниться с преглуповатым милиционером хоть по-французски, хоть на древнегреческом, — мне ходить трудно, а слышу и вижу я прекрасно. И потом Викентий сказал, что дверь балкона в гостиной была закрыта, но не заперта.

— Я пойду осмотрю ее… С вашего позволения.

Старомодные манеры и архаичная речь Наталии Михайловны Вешневецкой оказались заразительными. Вот и оперуполномоченный стал выражаться витиевато. Коля бодро отправился в гостиную. Следом послушно потекли Нина и Глеб. Он попутно шепнул:

— Сразу видна порода. Сама Вешневецкая в кружевах и на графиню похожа, и Викентий — явно родовое имя…

— Викентий — мой внук. У нас в роду мужчин называли либо Михайлами, либо… — Старуха еще раз продемонстрировала, что тугоухостью не страдает.

Коля выбрался на балкон, глянул вниз:

— Вообще-то, залезть не проблема. Бельэтаж, черт его дери. Нормальный акробат просто допрыгнет. Или тут, мимо водосточной трубы… Решеток нет, сигнализации тоже… Эх, люди. Говорят им, говорят. Все равно ума нет.

— А еще говорят, что сигнализационные милиционеры, у которых ключи, тоже любят пошарить в подведомственных квартирках. — Нине сказочная графиня понравилась, и она решила вступиться за ее умственные способности. — Потом граждане, исправно платившие за охрану, могут сколько угодно бегать по вашим инстанциям. Им там вполне квалифицированно объяснят, что они просто забыли, куда засунули ту или иную дорогую для них вещицу или пачечку долларов. Взлома нет, открытого грабежа тоже. Пишите письма, вернее, заявления мелким почерком.

Коля Горюнов нисколько не обиделся:

— Даже Папа Римский не может выписать надежный пропуск в рай. Пошли, я еще бабку порасспрашиваю и объяснение возьму.

Слух у Вешневецкой как у рыси. Она, видимо, тренировала его, подслушивая светские сплетни и злословие в дореволюционных гостиных.

— Никаких объяснений. Мне и в голову не приходило, что я у вас вроде обвиняемой-подозреваемой.

— Что вы, Наталья Михайловна!

— Наталия, — поправила его старая дама.

— Наталия Михайловна, — послушно повторил Горюнов, — я просто вынужден взять у вас объяснительную записку. Посмотрите сами, этот бандит с кинжалом вас напугал, потом еще куда-нибудь ворвется, а там человек с больным сердцем. Мы просто должны зафиксировать происшествие на бумаге, чтобы начать расследование.

— Вот и фиксируйте, Бога ради! Я-то тут при чем? Что же касательно испуга, то это он перепугался, я же говорила, дверей найти не мог! Я натура не нервическая. И писать ничего не буду. Даже не уговаривайте.

Сразу стало ясно, что поколебать ее не удастся. Никто и не пытался.

— Тогда спасибо, — сухо ответил оперативник, — кинжал я приобщу к делу.

— Спасибо вам большое и до свидания. — Нина попробовала скрасить прощание. Впрочем, старалась она напрасно. Старуху не так просто сбить с толку.

— До свидания, молодые люди. Надеюсь, я не зря сотрясала воздух. И наши милиционэры… — именно так, на петербургский манер, Вешневецкая произнесла это слово, — сумеют остановить черного человека.

Последнее слово было произнесено Наталией Михайловной Вешневецкой.

Максим скакал возле подъезда собственного дома, как кролик или, скорее, как архар. В этих прыжках было больше злобы и бараньего напора, чем мягко-пушистой кроличьей игривости. И зол был невероятно. Почти десять вечера, а дома от жены ни слуху ни духу, ни записки. Понимай как знаешь. Он же собирался обсудить с нею новые обстоятельства дела. А она болтается неведомо где. Может быть, даже рассказывает конкурентам детали их кинжальной истории.