Обратная сторона Японии - Александр Куланов

Русские тоже очень похожи на вагоны. На русские вагоны. Их основные признаки заключаются в заплеванности и пассионарности. Несмотря на многодесятилетние попытки стандартизировать их, они все абсолютно разные. Настоящая железнодорожная сеть не развита, и запуск первой дороги от Петербурга до Царского Села до сих пор вспоминается так явственно, как будто в каждой парадной живут очевидцы этого события. О грядущем пуске «русского синкансэна» – «Сапсана» рассказывают с упоением и слюной у рта, хотя на дворе XXI век, а из-за «Сапсана» отменили пригородные электрички. Для сведения – в Японии синкансэны ходят с октября 1964 года – с того самого времени, когда у нас лысый мужик в штанах-трубах заставлял всех сеять кукурузу. Веселится и ликует весь народ… Японский народ может позволить себе веселиться.

Текущее размыто. Наши «вагоны» едут не понять куда и не понять как. Одна дама-кондуктор, толкнув в меня грудью-буфером, сказала: «Мы по расписанию не ходим, мы его придерживаемся». Разбитые окна, заплеванные полы, затоптанные сиденья, все разнокалиберное, старое и грязное – это наше железнодорожное прошлое, настоящее, (будущее?). Наша жизнь – полоса отчуждения, но мы, как было принято говорить совсем недавно и будет, видимо, принято, говорить всегда, «с оптимизмом смотрим в будущее».

Смотреть в будущее с оптимизмом через грязное окно вагона проблематично. Его попросту не видно, и в этом ответ. Мы стремимся вперед по тем путям, которые уже есть, – к паровозу. Есть газ? Возьмите меня в «Газпром» – эх, порулю! Главное для нас в пассионарном стремлении – не быть «вагоном», главное – «Бутово рулит!»

Россия рулит! Куда? Не важно! Главное – вперед! Птица-Тройка с Чичиковым, который летит в светлое будущее, придерживая пухлой ручонкой «Самсонайт» с «борзыми щенками». Вперед – и каждый сам себе паровоз: старый, грязный, весь в мазуте, во лбу портрет Сталина, путей впереди нет, но вперед – в коммуне остановка…

Aftershock

11 марта 2011 года я надеялся быть в Токио. В начале января я вернулся оттуда с новогодних каникул и знал, что моя кандидатура рассматривалась в качестве одного из докладчиков на очередном симпозиуме. В последний момент по неизвестным причинам меня не оказалось в списке участников мероприятия, которое в итоге так и не состоялось. Но в отличие от тех, кто попал в список, я даже не поехал в Японию, о чем жалел тогда, жалею и сейчас – я не пережил лично Великого восточнояпонского землетрясения. Знаю, что многие меня не поймут или не поверят, но мне действительно хотелось увидеть это своими глазами. Понимаю, что особенно легко так говорить сегодня, зная, что в Токио никто не погиб, да и разрушений было очень немного, но тем не менее…

Шанс увидеть, как великий город сопротивлялся стихии и победил ее, оказался упущен, и все же работа и старые связи кинули меня в самую гущу событий, которые происходили после землетрясения и цунами – и в России, и в Японии, точнее, в прессе обеих этих стран. Это медиатрясение и волна того истерического безумия и специально подобранной грязи, которая захлестнула наш эфир, снова подтолкнули меня к мысли о том, что лучше бы я был там.

Кажется, что катастрофа произошла совсем недавно, но на самом деле те, кто не в Японии, уже очень мало помнят о ней. Поэтому перечислю вкратце только самые основные факты. Великое восточнояпонское землетрясение – Хигаси Нихон дайсинсай – произошло 11 марта 2011 года в 14 часов 46 минут по местному времени или в 8.46 по Москве. Несколько толчков подряд – самый сильный магнитудой 9,0 – и последовавшие за ними цунами унесли жизни более 23 тысяч человек погибших и пропавших без вести. При этом число пострадавших непосредственно от сейсмических ударов феноменально невелико. Те особенности японского строительства, о которых я упоминал, показали себя как единственно возможные и приемлемые для этой страны: мансен (даже старые!), построенные с огромным запасом сейсмической прочности, достойно выдержали подземные толчки, а маленькие апато и вовсе игнорировали их своими металлическими каркасами и неглубокими, плавающими фундаментами. Друзья рассказывали мне, что после землетрясения в квартирах «царил полный разгром»: попадала мебель, книги, телевизоры, компьютеры, побилась посуда. В тот же или на следующий день все было поставлено на свои прежние места. Самое главное – здания, стены, крыши выдержали. В европейской Испании 12 мая этого же 2011 года подземные толчки силой всего 4,4–5,2 балла разрушили множество каменных строений, нанеся огромный ущерб городу Лорка. Страшно себе представить землетрясения с магнитудой 9 где-нибудь на Кавказе или в Центральной Азии: все бы погибло. В Японии этого не произошло: Япония выстояла!

Главное и самое страшное последствие землетрясения – цунами. Именно гигантская, в некоторых местах до 39 метров высотой, волна стала основной причиной гибели десятков тысяч людей. Она смывала дома (некоторые потом, как корабли, путешествовали по океану), автомобили, аэропорт в Сэндае, пассажирский поезд, шедший вдоль побережья и бесследно исчезнувший. Именно под ударами гигантской волны перестали существовать несколько маленьких городков на северо-востоке главного острова – Хонсю, а сотни тысяч жителей остались без крова. Наконец, именно цунами стало физической причиной аварии на атомной станции «Фукусима-1». Цунами, а не землетрясение.

Это – всем известные и… мало вспоминаемые сейчас факты. Я хорошо помню, как начинался показ самых первых съемок цунами на российских телеканалах. Зрелище было настолько потрясающим, что поначалу даже особого ужаса не вызывало. Смотревшие телевизор японские журналисты тоже лишь время от времени восхищенно протягивали «сугой, нэээ!» – «круто!», не испытывая каких-то особенно печальных эмоций по поводу увиденного и продолжая строчить что-то из ранее запланированного. В сюжеты включались и кадры собственно землетрясения – главным образом снятые в офисе бюро NHK в Сэндае. Однако очень скоро стало понятно, что раскачивающиеся лампы и вывески не могут конкурировать по богатству кадра с цунами. К 12–13 марта постоянно обновляемые съемки последствий затопления побережья гигантской волной захлестнули эфир. СМИ начали говорить о землетрясении (не о цунами!) как о грандиозной катастрофе вселенского масштаба. Незаметно и очень быстро произошла подмена понятий: цунами и землетрясение, и это оказалось принципиально важно. Цунами выглядело явно эффектнее, но скоро выяснился и стал понятен журналистам его локальный уровень. А это резко снижало шансы на эксплуатацию образа глобальной катастрофы.

Дело в том, что Япония для большинства россиян – это прежде всего Токио. Это, если говорить о той «Японии», которая могла представлять интерес как жертва стихийного бедствия, высокоразвитый город-страна небоскребов и роботов. Самые ужасающие съемки сэндайского цунами наглядно свидетельствовали о том, что ни реальные небоскребы, ни роботы не пострадали – не пострадала мифическая Япония. В случае, например, с Филиппинами или Индонезией цунами как медиапроект само по себе оказалось бы самодостаточным: бедные страны, гигантская волна разрушила то немногое, что было, и так далее. С Японией же такой шаблон явно не годился. Представление о Японии как о великой стране требовало иных масштабов и ракурсов показа бедствия. Срочно надо было искать выход, чтобы показать ужасы стихии в рамках общепринятого японского образа, требовалась глобальная катастрофа, а не наводнение в каком-то никому в России не известном Тохоку, от которого до Токио даже непонятно сколько ехать. Кому в той же Японии могли быть интересны репортажи, например, о пожарах в Ивановской области России?

Тут очень к месту оказался миф о географической «ничтожности» Японии, чрезвычайно популярный в мире и придуманный, кстати, когда-то самими японцами. Страна нескольких тысяч островов, большая по площади, чем Германия или Великобритания, с протяженностью береговой линии около 20 тысяч километров, воспринимается нами как маленький клочок земли где-то в Тихом океане, на котором теснятся плечом к плечу 127 миллионов японцев. В самом деле, они разве не оттого все время требуют наши острова, что им жить негде – тесно? Оставалось только придумать, как соединить вместе цунами, Токио и большое количество жертв, которое предполагалось с самого начала. На выручку пришла идея объединить все это землетрясением, которое губительно для Японии вообще. Идея не говорить о том, что от Сэндая до Токио более трехсот километров, о том, что в Токио разрушено всего одно здание, а жертв нет вообще. Эта идея вряд ли принадлежит какому-то конкретному человеку – она порождение той журналистской системы, которая складывалась у нас все постсоветское время. Системы, при которой главная задача – продать. Для начала – информацию, шоу, рекламу.

Картинкой, спасавшей в первое время новостников, стали съемки горящих в ночи неких хранилищ топлива по соседству с Токио – до той поры, пока не стало известно об аварии на АЭС «Фукусима-1». А в японскую столицу тем временем полетели группы российских журналистов – телевизионщиков и радионовостников, судя по их репортажам, в Японии никогда не бывавших и ровным счетом ничего об этой стране не знавших. «У них тут вроде император, да? Как его зовут?» – таков был первый вопрос московской журналистки коллегам из токийского отделения ИТАР-ТАСС, которых просили оказать ей «всяческое содействие».