Дети войны. Народная книга памяти - Коллектив авторов

Отца я не помню совсем. Из моих довоенных фотографий сохранились две. Фотографий с отцом нет. Или их не было, или отец взял их на войну. Война разрушила эту, как я понимаю, счастливую семейную жизнь.

Как-то, уже студентом медицинского института и наслушавшись «страшилок» о «позднорожавших», я спросил у мамы, почему я появился на свет только через одиннадцать лет их совместной жизни. «Некогда было!» – честно ответила мама. Она продолжала заниматься спортом, ездила на соревнования, активно участвовала в общественной жизни, активно внедряла в школы своего Нарвского района новые методики физического воспитания. В те годы коллективизации и индустриализации армия и спорт были приоритетными направлениями идеологической работы партии. Отца после окончания консерватории приняли артистом (скрипачом) в Симфонический оркестр Ленинградской филармонии. Постоянные репетиции, концерты, гастрольные поездки по стране, активная общественная работа. Мама говорила, что он был членом партийного бюро и относился к общественным обязанностям очень ответственно. Мама, родственники отца, выжившие в войну, соседки по квартире, особенно три бывшие актрисы Мариинского театра, рассказывали мне, каким жизнерадостным и жизнелюбивым человеком был отец. Каким чувством юмора он обладал. В доме родителей до войны часто бывал еще не ставший тогда «звездой эстрады» Аркадий Райкин, которому отец не уступал ни в чувстве юмора, ни в умении владеть мимикой. Они разыгрывали перед друзьями сценки из жизни и быта знакомых, известных актеров, копировали Чарли Чаплина так, что и через много лет очевидцы вспоминали об этом со смехом… или со слезами.

Группа альтов. В центре в верхнем ряду – Меер Аронович. Нижний ряд 2-й слева – Антон Чернушенко

Отца я не помню совсем. Из моих довоенных фотографий сохранились две: на одной я – трех-четырехмесячный, лежу голый на животе, на другой – сижу на руках у мамы рядом с бабушкой, на набережной Крюкова канала на фоне задней стены Мариинского театра. Фотографий с отцом нет. Или их не было, или отец взял их на войну.

30 июня 1941 года мама была назначена воспитателем в детский интернат № 19 с эвакуацией в Челябинскую область, как гласит запись в ее трудовой книжке. В тот же день только что созданный интернат с мамой, мной и ее матерью, моей бабушкой – Ивановой Елизаветой Васильевной, которая все предвоенные годы жила с родителями, выехал по месту назначения. Я смутно помню толпу плачущих родителей у вагона, провожающих своих детей в неизвестность, и себя, сидящего на полу теплушки и вымазанного шоколадом, которым меня щедро угощали эвакуированные ребятишки.

Со слов мамы, интернат поместили в деревне Биликюль. О жизни там до мая 1943 года я ничего не помню, кроме воспоминаний бабушки и мамы о том, что приходилось есть картофельные очистки. Много раз на картах СССР и РСФСР я пытался найти эту деревню, и только недавно моя одиннадцатилетняя внучка на своем планшете за три минуты нашла и Биликюль, и одноименное озеро, на берегу которого он расположен.

С мая по октябрь 1943 года мы жили в Соликамске у младшей маминой сестры, тети Ани, муж которой служил там в НКВД. Старший их сын, мой двоюродный брат Юра, заканчивал авиационное училище, и два раза я летал на «кукурузнике», когда заболел коклюшем. Считалось, что высота помогает при этом заболевании. Не знаю, он ли сидел за штурвалом, но восторг от полетов я запомнил на всю жизнь. И коклюш, как говорила мама, прошел очень быстро.

Меер Аронович с родителями, 1935 год

В октябре, по уже замерзающим рекам, мы доплыли до Калинина, где старший брат мамы – Константин Николаевич Иванов – работал главным механиком Волжского речного пароходства. Я помню толпы людей с мешками и чемоданами, осаждающих пристани и причалы, но слова о том, что мать Константина Николаевича едет к сыну, служили волшебным пропуском на речные пароходы, катера и самоходные баржи.

Дядю Котю знали и уважали все речники Поволжья. С декабря 1943 года до июня 1944-го мама работала в отделе кадров судоремонтных мастерских города Калинина.

Со слов мамы, услышав по радио о нападении фашистской Германии на Советский Союз, отец пошел в военкомат записываться добровольцем, уверяя, что через три месяца вернется с победой. «Он даже гвоздь не умел забить», – рассказывала бабушка. «Он, кроме скрипки, ничего никогда в руках не держал, а о винтовке и говорить нечего, к моему стыду», – подтверждала мама. Сохранилась справка от 2 июля 1942 года: «Настоящим удостоверяется, что член ВКП(б) артист Симфонического оркестра Ленинградской ордена Трудового Красного Знамени филармонии тов. АРОНОВИЧ М. Л., согласно поданному им в парторганизацию заявлению 3 июля 1941 года вступил добровольцем в ряды действующей Красной армии, в которой находится по настоящее время. Секретарь парторганизации Афанасьев. Председатель месткома Островский».

Сохранилось поздравление из филармонии: красноармейской семье Ароновича – Ивановой с 25-й годовщиной Дня Красной Армии. Заканчивается поздравление фразой «Смерть немецким оккупантам!». Подписи: директор Филармонии А. Пономарев, Афанасьев, Островский.

Мама много лет ждала и надеялась: ведь «пропавший без вести» – это необязательно «убит».

Сохранилось извещение для возбуждения ходатайства о пенсии из НКО Соликамского районного военного комиссариата Молотовской области от 6 августа 1943 года: «Ваш муж красноармеец Аронович Меер Лейзорович, уроженец гор. Гомеля, Гомельской области Белоруссии в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, пропал без вести 6 августа 1941 года».

Очевидно, благодаря именно этому извещению, через год, с 1 июля 1944 года по 1 ноября 1955 года мне была назначена пенсия. Когда мне оформляли паспорт в ноябре 1955 года, я впервые увидел свое свидетельство о рождении и с удивлением узнал настоящее имя отца.

Дома и среди родных и знакомых нашей семьи все называли отца Митей, и я, когда от меня требовались какие-то данные о себе, всегда говорил и писал свое отчество Дмитриевич. Умудренная жизненным опытом пожилая паспортистка предложила мне взять фамилию матери.

«С фамилией матери вам будет легче жить», – посоветовала она. Я посчитал изменение фамилии предательством отца и при всем уважении к маме отказался сменить фамилию. Так получился Аронович Олег Меерович. Русский. Как у Высоцкого в песне: «Русский я по паспорту».

Елка 3 января 1946 года

Мама бережно сохранила два письма от отца – от 17 и от 20 июля 1941 года. В самодельных конвертах, с грифом на первом «воинское», на втором «красноармейское». На обоих адрес: Москва. Ст. Болшево, п/я 4109, лагерь МВИУ. Письма написаны на листках, вырванных из блокнота среднего формата, чернильным карандашом, четким убористым почерком с легким уклоном, крепкой рукой скрипача, ежедневно часами держащего смычок. Отец беспокоится о родителях, живущих в Смоленской области, о судьбе которых не имеет никакой информации, успокаивает маму, уверяя, что разлука будет недолгой, целует Олежку, передает привет Елизавете Васильевне. О себе очень коротко: «Живем в палатках… все хорошо… народ прекрасный, хотя не похож на наших филармонистов».