Долгий сон - А-Викинг

Мужик больно смял ладонями груди:

— Ох, и хороши титьки! Прям-таки стояком стоят!

— Поглядим, как у тебя стоять будет, — словно не сама сказала, а из обиженного сердца рванулось. Уж и поняла через секунду, что лучше бы прикусить язык, да поздно.

Он убрал руки с грудей. Помолчал, глядя на беспомощно открывшуюся перед ним девушку.

— Значитца, в упрямки заново пошла? Ладненько. Мой стояк пока не про тебя будет. Мы тебе другой найдем. Чуток опосля… А ты пока отлежись, силушек поднакопи. Как бог свят, пригодятся…

P.S. Они не закончены. Ни рассказ, ни, самое главное — их Поединок.

2004 г.

Старые часы

«Любовь — зло есмь…»

Старые часы, бабушкина трепетная гордость, гулко отсчитывают девять медных колокольных басов. Им кажется, что они стучат грозно и сердито, потому что сегодня субботний вечер…

Но это им только кажется, потому что я уже перешагнула ту грань, за которой прятался глупый ребенок. Я стала взрослой девушкой, ну почти совсем-совсем женщиной — только не знают этого старые часы…

Не знает и Лина, одна из самых последних бабушкиных учениц: стройная, дьявольски красивая женщина с чувственным ртом вампирши и поразительно тугим, крепким телом. Не знает о том, что я выросла, и бабушка. Хотя наверное, они обе только делают вид, что все идет заведенным порядком и ничего не изменилось: их, с их умом и опытом — не проведешь…

Но мне сейчас думать некогда: старые часы закончили тянуть последнюю медную ноту. Значит, мне пора. Я закрываю свой толстый дневник с недописанными строчками, аккуратно убираю на столе, открываю высокие дверки темного, старинного шкафа со встроенными зеркалами. В зеркале во весь рост вижу вполне симпатичную девушку пятнадцати лет: вот ее руки скользят вдоль серебристых пуговиц перламутрового домашнего халата. Шелковая ткань послушно расступается гладкими волнами, соскальзывает с моих плеч — девушка в зеркале обнажена.

Нет, неправильно. Обнаженная — перед ванной, нагая — перед любовью… Поэтому девушка в зеркале просто голая. Я критически осматриваю ее фигуру, и со смешанным чувством гордости и строгости признаюсь своему отражению: ну вроде как действительно ничего. До Лины далеко, но это ведь совсем не мой тип, правда? Отражение согласно кивает, поправляет тонкий ободок на волосах, которые без него рассыпались бы по плечам и скрыли грудь. Поправляю ободок еще раз — все-таки это сейчас моя единственная одежда!

Открываю вторую дверку шкафа и, почти не глядя, снимаю с позеленевшего медного крючка Змейку. Здесь, в ряду нескольких своих друзей и подруг, она самая работящая. Шершень, вон тот, что свесил едкое жало почти до пола, трудится надо мной редко. Но каждый его «укус» запоминается надолго и даже по особому пахнет: резиновой грушей, которую надо глубоко затолкать в рот, потому что в доме кричать нельзя. Рядом с Шершнем отдыхает Швабра — она и вправду похожа на швабру, потому что состоит из множества толстых веревочных концов. Это настоящая пенька, легкая, прочная, но когда ее намочат… Мокрая, она драит меня так, что хоть сама проси у бабушки резиновую грушу. Между Шваброй и ее злобной сестрицей Кошкой перегнулся через медный крючок Драчун — у него нет рукоятки с петлей, за которую вешать. И вообще Драчун — просто метровый кусок зубчатого трехгранного ремня от какого-то мотора, местами черный от старой смазки. Имечко у него в самый раз: потому мы с ним друг друга не любим.

Он же не просто стегает, он же меня до костей дерет-продирает, словно зубами рвет. После него потом пару недель только и забот, что отметины залечивать…

Там еще много всего, но сегодня суббота, а это день Змейки. У нее три хвоста, каждый из которых на конце с двумя усиками — словно змеиный язычок раздвоенный. Кусает словно и вправду змея: треххвостым телом прижмется-прилипнет, словно полоской огня, а змеиными язычками коротко и злобно: кусь!!! И рукоятка у нее, между прочим, настоящей змеиной кожей обтянута…

Берусь за эту рукоятку и даже завидую Лине — как удобно она лежит в руке, как плавно перетекает ее основная часть в слегка шершавый нарост на конце, как плотно проложены петли змеиной кожи и как гибко изогнулись, опускаясь вниз, хвосты плетки со своими жалами — язычками.

Но восторгаться этим произведением воспитательного искусства уже не время: меня ждут. А у нас не приняты длительные ожидания.

Я становлюсь на колени, беру рукоятку Змейки в зубы, затем опускаюсь еще ниже, на четвереньки и… Спинку слегка прогнуть, коленки ставить ровно, руки плавно скользят вперед, создавая ритм «шага», а бедрами вилять не очень: иду на обязательное субботнее воспитание. На четвереньках и с плеткой в зубах прохожу — проползаю нашим длинным роскошным коридором, снова ловлю краем глаза отражение, на этот раз в трюмо: правильно иду, ровненько, носочки оттянуты, ноги в меру напряжены.

Правильно войти — это не просто так, это наука со смыслом: в такой позе можно как игривая кошечка, а можно как послушная собачка.

Сегодня я собачкой: вот и очередная дверь, поворот, и впереди — бабушкина кресло-коляска. Приближаюсь к самой коляске, спинку еще прогнуть, коленки вместе, руки ровненько вперед и в кистях сразу вперекрест, чтобы послушнее выглядеть. Низко к полу — так, чтобы сосками пола коснуться, но попа вверх, аккуратными полушариями. Из-под челки поглядываю, знака жду…

Вот бабушка благосклонно кивнула — поднимаю голову. Только голову, все остальное неподвижно — знаю, что строгие судьи сейчас оценивают и прогиб в талии, и носочки чтобы оттянуты, и соски слегка пола касаются, и попа вскинута повыше, и руки послушно сложены, и ляжки плотно вместе: никакой сексуальности, только старательная и аккуратная покорность. Голову подняла и снизу вверх на бабушку смотрю — но не в глаза, а на руки. Снова легкое шевеление ее руки — можно грудь от пола приподнять и лицом к ней поближе — плетку в зубах протянуть. Принимает рукоятку и легонько, просто в знак, ладошкой меня по щеке — хлоп! Я, в свою очередь, быстро и легко касаюсь губами ее руки: она старшая, именно в ее руках любое наказание, даже если плетка окажется в руке Лины.

Короткий ритуальный поцелуй бабушкиной руки и я снова склоняюсь ниже головой и плечами, снова легкое касание сосками пола, простираясь у бабушкиных ног, точнее, у колес ее каталки. Моя поза замечаний не вызвала — я все делала правильно и аккуратно. Слышу это даже в голосе Лины, которая сейчас получила разрешающий жест бабушки и командует:

— Пройдите на топчан, молодая леди!

Я выпрямляюсь. Еще раз коротко кланяюсь бабушке, потом Лине, которая перед поркой всегда называет меня только на «вы», и уже не ползу, а иду к месту своего воспитания. Иду шагом тренированной гимнастки: плечи расправлены, спина ровная, носочки при каждом шаге оттянуть, бедрами не раскачивать — чай не девка с панели!