Есть такой фронт - Николай Полудень

— Обождите, товарищ Середа, — перебил полковник. — Значит, безосновательно оскорбили пассажира Григулу, да еще и с поезда сняли? А теперь продолжайте… Но не спешите, — полковник усмехнулся и этим как бы поддержал Середу.

— В кожаном чехле транзистора «Селга» у Григулы обнаружено письмо на польском языке.

— Письмо изъяли? — полковник слегка придвинулся к Середе.

— Нет. Вот фотокопия. После проверки Григула на несколько минут отлучился, а один из таможенников решил послушать звучание «Селги»… и обнаружил письмо, которое сразу же передал нам. Григула об этом не знает.

Полковник углубился в фотокопию документа. Какой-то Янек писал своему дяде. Благодарил за полученные известия и подарки, за новый адрес. Он просил организовать дальнейшую переписку через друзей в Польше, рекомендовал присмотреться к «сестре Лесе», с которой Янек когда-то учился в гимназии. О себе автор сообщал, что работает, как и раньше, «на пользу общего дела», но, к сожалению, дети теперь не те и уже давно перестали слушаться родителей. И все же он, несмотря на трудности, не теряет надежд на будущее. Ожидает племянницу, которую очень хочет увидеть. По его мнению, она могла бы приехать в гости как туристка в июле или августе. Он был бы очень полезен племяннице… Обычное письмо. Сколько таких пишут ежедневно? Для простого глаза — ничего интересного, подозрительного в письме нет. Но адресовано оно в город Нюрнберг…

— Солдатенштрассе, 84, Андрею Шусту! — многозначительно подчеркнул Середа. — Вот почему я и хотел доложить лично.

— Да, снова Шуст, — медленно выговорил полковник…

Для обоих не было секретом, что адрес подставной и используется американской и западногерманской разведками в качестве «почтового ящика» для переписки с бывшими оуновскими головорезами на Украине. Знали они и человека, стоящего за никчемным пьяницей Шустом.

— А обратный адрес указан? — спросил полковник.

— Да. Варшавский. Вымышленный. На письмо надо было только приклеить марку и опустить в почтовый ящик в Варшаве.

— Значит, письмо предназначено К-3, «референтуре связи с краем», а точнее Ивану Паськевичу. Григула… Кто он такой? Вы поинтересовались?

— Ему 44 года, — четко, но спокойно докладывал Середа. — Работает бухгалтером на одном львовском заводе. В Польшу едет третий раз по приглашению сестры. Она в Зеленой Гуре живет. Вот пока что все…

— Когда Григула должен выехать в Польшу?

— Завтра в четырнадцать тридцать.

Полковник снял трубку.

— Пригласите ко мне майора Панчука! — Посмотрев на письмо, добавил: — Вместе с ним срочно займитесь проверкой личности Григулы. Главное — как можно скорее определить его бывших и нынешних друзей. Нужно разобраться, кто же автор письма, выступающий от имени Янека. Письмо и вправду с начинкой…

*

Конечно, можно было бы сразу конфисковать письмо, ибо перевозить корреспонденцию за границу запрещается, и приступить к допросу Григулы. Но что бы это дало? Ведь нет никаких гарантий, что он знает Янека, его «дядю», «племянницу». Возможно, он их и не знает, а человек, выступающий от имени Янека, использует Григулу через вторых, а то и через третьих лиц. Нет, это не подходит…

К вечеру майор Панчук и капитан Середа доложили о Григуле интересные сведения. Оказалось, что во время оккупации этот солидный немолодой человек с тоненькими усиками, смотревший с фотокарточки на полковника, служил в организованной гитлеровцами сельской полиции. До 1947 года Григула находился в банде оуновского палача Серого, который бежал в Западную Германию с награбленным на Львовщине золотом и драгоценностями. Когда банда Серого была блокирована со всех сторон и бандитов начали вытаскивать из схронов, в Каменко-Бугский райотдел милиции пришел с повинной бандит Григула, носивший тогда кличку Волохатый. Он даже показал несколько пустых бандитских бункеров, в которых раньше прятался Серый. Работники милиции и государственной безопасности не сразу поверили откровенности Волохатого, но помогли ему начать новую жизнь, устроиться на работу. Вскоре Григула выехал во Львов, поступил работать на завод, получил квартиру. Он ничем не отличался от других рабочих предприятия. Его никто не упрекал прошлым, и он жил так же, как и другие рабочие и служащие завода.

«Так почему же он снова начал вредить государству, которое было к нему столь гуманным? — спрашивали чекисты. — Почему его снова потянуло к садисту Серому, к Шусту, ведь на их руках кровь невинно замученных женщин, детей и стариков, которых находили в колодцах на протяжении еще двух десятилетий после разгула фашистских наймитов?»

Ответа на это пока что дать никто не мог.

…Город уже спал, когда Чубенко пошел к начальнику управления. В большом, просторном кабинете спокойно, по-дружески беседовали два поседевших чекиста. Каждая деталь задуманной операции анализировалась, оценивалась, сопоставлялась. Взвешивались все «за» и «против». Проведение операции, которую тут же назвали «Выстрела не будет», начальник управления решил поручить Панчуку и лейтенанту Загайному.

К КОМУ ВЕДУТ СЛЕДЫ

Мирно стучат колеса. Пролетают рощи, овраги, дома, заводы, фермы, линии электропередач. Под стук колес легче думается, особенно когда у человека хорошее настроение. Поезд мчался к станции Мостиска, и Григула, возвращаясь домой, радовался не только тому, что везет подарки жене, дочери, родственникам. Третья поездка тоже окупится. Кое-что можно будет продать. Это не беда, что нашли перстень с бриллиантом. Сумел провезти главное — письмо Профессора. Незаметно опустил его в Варшаве. Теперь Профессор должен стать добрее. Рисковал же собственной головой не он, а Григула… Попробуй не выполни — поплатишься жизнью! Вместе же когда-то за «соборну и самостийну» боролись. И всплыла в памяти картина из прошлого, 1946 год. Холоевский лес.

Григула содрогнулся… Тогда привели в схрон молоденькую учительницу. Всего несколько дней как она приехала с Житомирщины в соседнее село, обходила дворы крестьян и записывала детей в школу, выступила на митинге. Профессор, который тогда укрывался на базе банды Серого, приказал схватить ее. А за неделю до этой «акции» Серый ограбил аптеку и вместе с лекарствами принес сорок ампул быстродействующего яда. Профессор обрадовался: «Уничтожим коров во вновь созданных колхозах, а заодно и некоторых активистов на тот свет отправим…»

И когда Оксана Петренко, придя в себя после бандитских истязаний, попросила воды, Профессор, глядя зелеными, будто стеклянными глазами на Волохатого, велел подать ей кружку.

Девушка выпила… Ее крик разрывал Григуле душу, но Профессор приказывал не отворачиваться, чтобы «укреплять силу духа». С тех пор Григула не мог смотреть на своего главаря. А глаза девушки не дают ему покоя и сегодня.

Поезд остановился. Григула еще не успел поставить на перрон чемоданы, как попал в объятия старшей дочери и жены.

— Таточку, а мы для тебя уже заказали такси! — суетилась жена. — Страшно скучали! Целый месяц ждали тебя…

Настроение было хорошее еще и потому, что на этот раз таможенники не долго рылись в содержимом чемоданов, а в конце еще и пожелали всего наилучшего. Уже под вечер, после вкусного обеда с чаркой и рассказов о жизни родственников в Польше, Григула вышел на прогулку. Вместе с младшей дочерью он долго гулял по аллеям Высокого Замка. Сидели на лавочке, весело шутили, а когда наступили сумерки, возле телевизионной вышки с Григулой поздоровался высокий, представительный мужчина.

— Ты, доця, иди вперед, немного побегай, а я с дядей поговорю…

До десяти вечера ходили они по аллеям парка, но, конечно, и не подозревали, что утром об этой прогулке будут детально докладывать полковнику Чубенко.

Докладывали майор Панчук и лейтенант Загайный. Майор положил на стол фотокопию письма, написанного Янеком, образцы рукописей и заключение эксперта, что все это исполнено одним человеком. А Владимир Загайный добавил к делу несколько фотоснимков двух солидных граждан, которые вчера вечером гуляли по аллеям старинного парка.

Чекисты уже знали: новый знакомый Григулы — Петр Стасив, которого когда-то в банде величали Профессором. С ним полковник Чубенко познакомился еще летом 1948 года. Сынок богатого львовского адвоката, имевшего несколько собственных жилых домов, как и отец, злобно ненавидел «советы». Адвокат мечтал о «самостийной», в которой он был бы, по крайней мере, министром. А сыночка своего начинял писаниной донцовых, маланюков и прочих националистических вдохновителей, готовивших в Галиции почву для «твердой власти» — фашизма и неплохо на этом гревших руки.

Сынок был «патриотом». Входил в состав так называемой экзекутивы юношества, носил «мазепинку» и постепенно возвышался в националистических кругах. А во время войны и совсем превзошел своих сообщников, вступив в батальон «Нахтигаль».