Двуликий Берия - Борис Соколов

Стоит добавить к этому только то, что, когда речь шла о близких ему людях, Георгий Константинович проявлял неожиданную мягкость. Например, его бывший соратник по Халхин-Голу и бывший порученец Иван Михайлович Афонин в 1944-м, уже командуя корпусом, творчески развивая приказ № 227, ни с того ни с сего расстрелял начальника разведки дивизии. Так Жуков предлагал не предавать генерала суду военного трибунала, а ограничиться «мерами общественного и партийного воздействия». И Афонин благополучно довоевал до конца войны, командовал 18-м гвардейским стрелковым корпусом при освобождении Чехословакии, а потом еще участвовал в Параде Победы!

По поводу генерала Афонина начальник Главного управления кадров Красной Армии генерал-полковник Ф.И. Голиков писал секретарю ЦК КПСС Г.М. Маленкову 30 апреля 1944 года: «Маршал Советского Союза тов. Жуков (шифровкой № 117396 от 28 апреля с. г.) донес на имя Народного комиссара обороны Маршала Советского Союза тов. Сталина о собственноручном расстреле командиром 18 стрелкового корпуса генерал-майором начальника 237 стрелковой дивизии майора Андреева.

Представляю Вам по этому вопросу копию моего доклада на имя тов. Сталина».

Сталину же Маленков сообщал днем раньше, 29 апреля: «Маршал Жуков Вам донес о собственноручном расстреле командиром 18 стрелкового корпуса генерал-майором Афониным начальника Разведывательного отдела 237 стрелковой дивизии майора Андреева.

Несмотря на то, что этот самочинный расстрел был совершен 12 апреля с. г., донесение было сделано только 28 апреля, т. е. через 16 суток.

Вопреки ходатайству маршала Жукова — не предавать Афонина суду Военного трибунала, а ограничиться мерами общественного и партийного воздействия, я очень прошу Вас предать Афонина суду.

Если, вопреки всем уставам, приказам Верховного Главнокомандования и принципам Красной Армии, генерал Афонин считает для себя допустимым ударить советского офицера, то едва ли он вправе рассчитывать на то, что каждый офицер Красной Армии (а тем более боевой) может остаться после такого физического и морального оскорбления и потрясения в рамках дисциплины, столь безобразно и легко нарушенной самим генералом.

К тому же после убийства Андреева едва ли можно принять на веру ссылку генерала Афонина на то, что тот пытался нанести повторный удар и вел себя дерзко. Что же касается положительных качеств генерала Афонина, из-за которых маршал Жуков просит последнего не судить, то генерал-полковник Черняховский дал мне на днях на Афонина следующую характеристику (устно): легковесный, высокомерный барин, нетерпимый в обращении с людьми; артиллерии не знает и взаимодействия на поле боя организовать не может; не учится; хвастун, человек трескучей фразы.

Тов. Черняховский (по его словам) все это высказывал об Афонине лично маршалу Жукову.

У маршала Жукова Афонин работал порученцем в начале 1943 года и в штабе группы на Халхин-Голе».

Интересно, что в своих мемуарах Георгий Константинович Жуков дал Ивану Михайловичу Афонину совсем иную характеристику. Вспоминая бои у Халхин-Гола, он писал: «Перед рассветом 3 июля (1939 года. — Б. С.) старший советник монгольской армии полковник И.М. Афонин выехал к горе Баин-Цаган, чтобы проверить оборону 6-й монгольской кавалерийской дивизии, и совершенно неожиданно обнаружил там японские войска, которые, скрытно переправившись под покровом ночи через реку Халхин-Гол, атаковали подразделения 6-й кавдивизии МНР. Пользуясь превосходством в силе, они перед рассветом 3 июля захватили гору Баин-Цаган и прилегающие к ней участки местности. 6-я кавалерийская дивизия МНР отошла на северо-западные участки горы Баин-Цаган.

Оценив опасность новой ситуации, Иван Михайлович Афонин немедленно прибыл на командный пункт командующего советскими войсками… и доложил сложившуюся обстановку на горе Баин-Цаган. Было ясно, что в связи с неорганизованным отходом 6-й монгольской кавдивизии в этом районе никто не может преградить путь японской группировке для удара во фланг и тыл основной группировки наших войск».

Здесь Иван Михайлович предстает толковым командиром, способным правильно оценить обстановку. И не подумаешь, что это легковесный и высокомерный человек, не способный организовать управление войсками, зато способный ни за что ударить и пристрелить подчиненного.

Из письма Голикова картина происшествия проясняется. Афонин за что-то съездил по морде Андреева, майор не стерпел и дал сдачи. Тут бравый генерал, видно, понял, что в рукопашной здоровяка разведчика ему не одолеть, схватился за револьвер и пристрелил на месте строптивца.

Жуков заступался за Афонина, возможно, еще и потому, что незадолго до того, в марте 1944-го, на 1-м Украинском фронте, который он принял после ранения Ватутина, у него был точно такой же инцидент, к счастью, закончившийся не столь трагически. Начальник инженерных войск фронта генерал Б.В. Благославов вспоминал, как Жуков, только вступив в командование, собрал командиров ночью на совещание. Там, на основании кратких докладов, одних он готов был представить к наградам, других снять с должности, третьих отдать под суд, а четвертых просто расстрелять. При этом маршал широко использовал непереводимые русские выражения и ко всем обращался исключительно на «ты», хотя брудершафт прежде ни с кем не пил. Благославов Жукову сразу же не понравился. Когда же генерал попросил обращаться к нему без мата и угроз, маршал выхватил маузер. Благославов в ответ схватился за парабеллум (оба предпочли трофейное оружие). Возникла неловкая пауза. Благославов напомнил Жукову, что ждет его выстрела. Это был не просто генерал, но генерал инженерных войск, человек куда более образованный, чем обычный пехотный генерал, и имевший хорошо развитое чувство собственного достоинства. Но дуэль не состоялась. Жуков сообразил, что за расстрел на месте столь высокопоставленного генерала его по головке не погладят. Это ведь не какой-нибудь командир полка или даже дивизии. Георгий Константинович убрал маузер в кобуру и пообещал, что расправится с Благославовым. Однако у Жукова не дошли руки до строптивого генерала, возможно, единственного в Красной Армии (другие и не такое сносили молча). Видно, пределы его власти не распространялись на бессудное снятие с должности командующих армиями и им соответствующих во фронтовом звене. Благославов благополучно закончил войну на прежней должности на 2-м Белорусском фронте у Рокоссовского, с которым у него сложились прекрасные отношения. Для чинов же пониже, вроде майора Андреева, подобное «сопротивление злу силой» обычно оканчивалось гибелью.

Вообще же сцены «маршал Жуков против генерала Благославова» или «генерал Афонин против майора Андреева» напоминают даже не вестерн средней руки, а рядовую разборку на бандитской малине, где паханы, в роли которых выступают Жуков и Афонин, утверждают свою власть над братвой — подчиненными офицерами и генералами. Над всеми же красноармейцами, офицерами, генералами и маршалами был главный пахан — Сталин. Генералы, командовавшие корпусами и выше, и маршалы его боялись, потому что только «отец народов» мог распорядиться их расстрелять, разжаловать или засадить в тюрьму (в штрафбаты генералов не посылали, опасаясь, что попадут в плен или перебегут к противнику). Офицеры и генерал-майоры, которые командовали дивизиями, Сталина не боялись и искренне любили, порой обращались к нему или к его фактическому заместителю по партии Маленкову с жалобами на притеснения и несправедливости со стороны вышестоящего начальства, а порой и с форменными доносами на это начальство. Зато офицеры боялись и нередко ненавидели своих непосредственных начальников — от командира роты до командующего фронтом, каждый из которых мог в любой момент их расстрелять или отправить в штрафбат. При этом, конечно, угроза со стороны собственного командира батальона была куда реальней, чем от далекого командарма и тем более командующего фронтом, шансов попасть которым под горячую руку было немного. Вот по отношению к своим солдатам командиры взводов, а в какой-то мере и рот вынуждены были быть более осмотрительными и без особой нужды их не расстреливать и в штрафные роты не отправлять — иначе от товарищей осужденных свободно можно было получить в бою пулю в спину. Исключением, как мы убедились, были лишь штрафные части и подразделения, где постоянный (офицерский) состав расстреливал переменный (штрафников) за милую душу, хотя порой и сам получал от них пулю в спину или нож в бок (последнее уркам было привычнее). Все равно им завтра в бою погибать, а офицерам вместе со штрафниками в атаку не ходить, а стоять сзади в качестве заградотряда. В обычных же частях солдат расстреливали не непосредственные начальники, а вышестоящие, начиная от штаба батальона, или заградотряды и комендантские роты из бойцов НКВД. Им-то пуля в спину не грозила.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});