Детонация - Василиса Раса

Я кружила по дому всю вторую половину дня. И только к закату, когда свет в доме окрасился густым красным золотом, решилась открыть шкатулку.

Не лучшее время. А может, напротив. У самой грани. Быть может, как раз и услышу. Всё это сумасшествие, конечно. Дурацкие, мои собственные фантазии и эксперименты. И ничего паранормального в мире не существует.

Угу. А бабушка и прадедушка, да и ты сама — из весёлых детских сказок на ночь… Усмехнулась грустно. Спросить всё равно не у кого. Да и помощи попросить — тоже.

Единственный, кто, возможно, и смог бы помочь, тоже назначил мне цену… Но думать об этом не стану Порез ещё слишком свежий, слишком живой.

Вчера, когда захлопнулась дверь, я запечатала своё сердце, возможно, навсегда — его время закончилось. Но и моё. Почти тоже. Глупо обманывать себя. Да и что отрицать — я всегда была к этому готова. И я должна суметь выполнить условия сделки. А для этого нужны знания и ясная голова. Чувства в этом раскладе участвуют только инстинктом. Вот и буду им следовать. Пусть ведёт меня дедушкин зов. Пусть направит к нужному мои дрожащие пальцы.

Я прикрыла глаза, обратившись внутренним взором к тонкой призрачной грани, и открыла шкатулку.

Оно нашлось сразу. Точнее, и искать не пришлось. Я просто знала наверняка, что это оно. Осторожно подцепила, освободила от тонких прядей какого-то ожерелья и так и держала на вытянутой ладони, знакомясь. И так же, в белёсом оцепенении, медленно продела в широкий ободок указательный палец.

Сначала вообще ничего не было. То есть вообще ничего. Ни звуков, ни ощущений, ни мыслей, ни чувств. И это было так не похоже на то, что случилось со мной в прошлый раз. Открыла глаза и изумилась. На улице была ночь…

Когда я успела так надолго отключиться?

Действительно, спать хотелось ужасно, и страшно затекла шея. Я поморгала и улеглась тут же, на диване, где до того сидела. Только натянула на плечи тонкий акриловый плед. И мгновенно выключилась.

Солнце палило беззлобно и ровно. Душно томя стоячим послеобеденным зноем.

— Ты зол и оттого безнадёжен, мой мальчик, — сухощавый мужчина устало потёр лицо узкой ладонью — а вот и широкое кольцо на пальце — и тряхнул головой. Взглянул на малыша с интересом. — Меткость рождается спокойствием, — ободряюще улыбнулся и легко послал дротик в очень заметную цель на стене конюшни. Неспешно опустился на белую каменную скамью. — Иди-ка сюда, Николаша, покажу тебе что-то, — вытянул вперёд длинные ноги и откинулся на ограждение загона. Разогретый, сухой, слабо пахнущий конской мочой ветер доносил тихое фырканье лошадей и вялое бормотание конюхов.

— Не люблю Николашей, — ребёнок притворно надулся.

— Знаю. — Мужчина похлопал по своему колену рукой и лукаво улыбнулся. — Иди же. Ну? — И когда маленький Николай удобно устроился на руках, сказал уже совершенно серьёзно: — Слушай, мой мальчик. Слушай и помни об этом всю жизнь. — Потрепал внука по спутанным светлым волосам. — Всё, что тебе будет когда-то доступно, ты никогда не сможешь обратить против людей. И использовать для себя никогда не сумеешь. Тебе — шесть. И это немало. Ты запомнишь. Когда придёт твоё время, сможешь останавливать движение событий. И времени. Но сделать это сможешь только самим собой. Если Гришка, — дед ткнул в Николенькиного крестьянского дружка, тот подслушивал, прячась и оттого дёргаясь в стороне, за загоном, — упадёт опять с черёмухи и сломает ногу, ты не сможешь просто захотеть, чтобы стало иначе, и все исправить — вместо Гришкиной ноги сломается твоя. Хоть и срастётся тогда очень быстро. Но это всё равно будет больно. Ты понимаешь? — он заглянул в недоумённо расширившиеся ребячьи глаза. — А ты как думал? — улыбнулся и подкинул парня на колене. — Тяжёлый какой стал! — засмеялся довольно. — А если решишь, чтобы Тальянка принесла всем на завтрак не ленивых вареников, — мальчишка поморщился и брезгливо почесал нос, — а оладьев, — заулыбался отсутствием передних зубов, — будь готов, что рыжая кобылка сбросит тебя в ручей следующую субботу.

Мальчик обдумывал сказанное с минуту. Дед только помалкивал и не мешал.

— Именно в субботу?

— Ну, может быть, и во вторник, — пожал плечами старший Сневерг. — Тут, видишь ли, уже никак не узнаешь, — и к уголкам его глаз, веселясь, скользнули морщинки.

— Зачем мне всё это, дедушка Ксандер? — спросил, наконец, мальчик серьёзно.

— Потому что теперь твоя очередь заботиться о государе, Николай, — добро улыбнулся мужчина.

Холодно. Морозные серые нити растеклись, сковали стены белого замка. Трещинами рассыпались по фасаду, брызнули осколками стекла, поползли вверх по склону, проминая сад, скручивая последних, самых стойких, стражей осени. Равнодушно уничтожая светлое, счастливое, живое.

Аннушка (откуда я знаю, что она Аннушка?) сжимала побелевшей рукой узелок с тем, что успела схватить, убегая. Не знает ещё, что из проклятого дома вынести ничего нельзя. Плакала. Всхлипывая и судорожно вздыхая. Больно. И страшно. Тяжестью налилась душа, и призрак неизбежности навис над притихшим людом, отрезая стойкие мысли.

— Скит Великой матери примет всех. — Николай в мрачной тревоге окинул челядь взглядом. — Настоятельница знает, что делать. Монахини защитят, — и выдохнул теперь свободнее: выбрались все. Благо их и не было много — с праздника вечернего ещё из Весны не вернулись. И добавил теперь уже грозно: — Бегите.

— Батюшка… — шёпотом всхлипнул кто-то.

— Батюшка наш! — ему вторя, завыл хрипло бабий голос, да и заткнулся, вдруг оборвавшись, когда послушно и медленно качнулась, сдвинулась замершая обречённо толпа. И толкнулась синхронно к конюшням. Люди потекли прочь, всё верней поспешая.

Николай дождался, пока последняя подвода скроется за изгибом дороги, и ломано осел на треснутые ступени террасы.

Скольких же у него получится сберечь? Скольких сможет ещё очистить от проклятия? Восемнадцать человек челяди было в доме в момент удара. Почти семья. И слава Всеобщему, что только почти. Им он помочь успеет. Александра бы ещё хоть разок увидеть. Род обречён…

Невидимая обычному глазу тьма клубилась, неспешно растекалась над поместьем, отравляла уставшую землю. Безнадёжная пелена заставила пространство и старого Сневерга содрогнуться, сжала горло графа незримой рукой.

— Придите, Светлые… я… верю… Саша…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});