Кровные узы - Роберт Асприн

Поверхность воды снова зарябила, когда стая мелкой рыбешки пересекла большую медленно распространявшуюся полукругом волну. Отбросив размышления, Уэлгрин выпрямился. Его кожаная перевязь скользнула по спине, иллюзия равновесия тела и воздуха исчезла. Смахнув пот со лба, Уэлгрин вытер руки о влажную одежду. Рыба-фазан, развернув плавники, пролетела над поверхностью воды наперерез стае рыбешек. Поправив перевязь, Уэлгрин повернулся к городу.

Если бы существовала загробная жизнь, если бы Санктуарий не являлся самим Адом, возможно, он провел бы вечность, гоняясь, словно рыба-фазан, за рыбешкой. По крайней мере, рыбы не потеют.

Узкие извилистые улочки Лабиринта удерживали тепло. Свернув на улицу Проделок Странного Берта, Уэлгрин словно прошел через невидимую стену жаркого вонючего воздуха. Принюхавшись, он подумал о чуме и понял, что должен прислать сюда людей, чтобы они утром обыскали все закоулки в поисках трупов. С крыш изредка доносились звуки, говорившие о любви или страсти, одержавшей минутную победу над погодой, но в остальном Лабиринт был непривычно тих для этого часа

Положив руку на меч, Уэлгрин шагнул спиной вперед под арку и надавил плечом на висевшую на одной петле дверь Пройдя по усыпанному мусором полу помещения, которое до недавнего времени было одной из тайных квартир НФОС, он приблизился к оконному проему, свесился к теням от света звезд и попытался предположить, каким путем Кама придет на эту встречу.

Кама.

Размягченные от жары, мысли Уэлгрина вернулись назад во времени и на несколько сот ярдов вперед, в глубь Лабиринта, к перекрестку Тика и к другой ночи, почти такой же жаркой, как и эта, сегодняшняя. К ночи, когда он согласился сохранить Зипу жизнь, — по крайней мере, до тех пор, пока Темпус не покинет город через новые ворота Санктуария.

Сначала он услышал коня, двигавшегося слишком быстро по изрытой колеями навозной жиже, которой были залиты камни мостовой, и поспешил к перекрестку, чтобы успеть увидеть, как всадница вверх тормашками слетела на землю. Конь был прекрасно вышколен и с звезд. Просторная кожа туники свободно падала с ее плеч, а лицо было скрыто в тени.

— О демоны преисподней — ты даже не вспотела! — приветствовал он ее.

— Есть места и похуже Санктуария, и я жила в большинстве из них.

— Я провел пять лет у рагги на Наковальне солнца — там было очень жарко, но я по-прежнему потею, словно свинья.

Рассмеявшись, Кама заскользила вниз по стене до тех пор, пока не устроилась на полу.

— Только скажи, что я унаследовала это от отца.

Уэлгрин, не однажды имевший возможность убедиться, что Темпус и в лучшие времена представлял собой ношу более тяжелую, чем его собственный отец, в самом дурном расположении духа перешел к делу.

— Дела в Краю Земли становятся все хуже и хуже, Кама. С тех пор, как Ченаю выудили из гавани, она стала похожа на проклятую бейсибскую бутылку с гремучей смесью. Ее голова полна вздорных планов, любой из которых способен разорвать город на части. Факельщик должен что-то предпринять.

— Надо только дождаться своей очереди, не так ли? Я слышала, что это люди Джабала выудили Ченаю, и тот прочел ей нравоучение, высушившее на ней воду. Ты же знаешь Молина: он не из тех, кто будет тратить свои силы, когда вокруг полно других людей, жаждущих…

— Дело не только в Ченае, Кама, есть еще ее карманный жрец Рашан и его храм. Он часами сидит на самом пекле, не отрывая взгляда от тени Саванкалы. Он богом трахнутый и не пользуется любовью Факельщика.

— Богом трахнутый? — спросила Кама, напрягаясь.

Уэлгрин запнулся. То же самое определение он использовал в отношении Молина, после того как его посетил Буревестник, побывал в его рассудке. Уэлгрин еще раз стал свидетелем подобного превращения, и снова у него не нашлось для этого других слов, кроме как «богом трахнутый». Человек становится не просто непредсказуем, но совершенно неуправляем.

— Да, богом трахнутый, — повторила Кама, когда Уэлгрин погрузился в молчание. — Криту это понравится, возможно, как-нибудь я расскажу ему об этом. Ты считаешь, что Рашан тоже богом трахнутый?

— Если и нет, он великолепно убедил Ченаю, что ей предстоит выполнить работу богов в Санктуарии.

— Саванкала здесь не всемогущ, это тебе известно, — напомнила она Уэлгрину.

— Я не говорил о Саванкале. Это может быть любой из них. Этот чертов жрец бродит по ночам, таская камни из развалин храмов старых богов и укладывая их в основание своего алтаря.

— Ты начинаешь говорить как Молин, — задумчиво протянула Кама. — Ну хорошо, я попытаюсь убедить Молина отнестись к Рашану серьезно. Что-нибудь еще?

Подобрав ноги, Кама собралась подняться.

— Если он не прислушается, мы должны будем что-либо предпринять… сами.

Кама замерла на полпути, уравновесив тяжесть своего тела на полусогнутой ноге, затем мягко опустилась на пол.

— Например?

С трудом сглотнув, Уэлгрин почувствовал, как напряженность в горле залила болью уши.

— Например… убрать его.

— Вздор.

Она смотрела мимо него. Капибан надеялся, что правильно оценил направление ее мыслей, и Кама придет к тому же заключению, что и он; как надеялся, что ее чувства и преданность Малину Факельщику достаточно сильны. Кама, задумавшись, запустила руки в волосы и бессознательно закрыла ими лицо.

— Да, если дойдет до этого. Если…

Волосы упали с лица, и оно отразило бледное сияние звезд. Кама начала потеть и вынуждена была оторвать тунику от липкой кожи, словно простая смертная.

— Как твоя сестра, Уэлгрин? — спросила она, усаживаясь рядом с ним и, похоже, горя желанием занять голову другими мыслями.

— Так же, я полагаю.

Иллира оправилась от ран быстрее, чем они даже смели мечтать. Случайный взгляд брошенный на нее, сидящую у входа в кузницу, никогда бы не заподозрил, что она целую неделю была на пороге смерти, с гниющей раной в животе, от топора повстанца, убившего ее дочь. Но вот дух Иллиры — совсем другое дело.

— Она никогда не улыбается, Кама. У нее осталось только два воспоминания: день, когда погибла Лиллис, и день, когда на Бандару отплыл корабль с Артоном. Это уже не просто траур.

— Я пыталась объяснить это вам еще весной.

Напряжение покинуло Уэлгрина, его подбородок склонился на грудь. Это была деликатная тема. Молин тратил свои деньги на исцеление Иллиры, а когда выяснилось, что рассудок ясновидящей поражен больше, чем ее тело, настоял на том, чтобы почти легендарный талант Камы к перевоплощению спровоцировал выздоровление С'данзо. Никто не хотел говорить об этом, но все думали, что именно поврежденный рассудок Иллиры начал, а потом милосердно завершил весеннюю вспышку чумы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});