Утраченный символ - Дэн Браун

Его личное рабочее пространство состояло из анфилады небольших комнаток — у каждой свое предназначение. Попасть туда можно было лишь из гостиной, по хитро замаскированной крутой лесенке, так что возможность обнаружить подземелье практически исключалась.

Малах спускался по лесенке, и разнообразные знаки и символы, вытатуированные на его теле, казалось, оживали в лазурном свете особых ламп. Он шагнул в голубоватую дымку и миновал несколько закрытых дверей, направляясь в конец коридора, в самую большую комнату.

«Святая святых», как ее называл Малах, представляла собой квадрат размером двенадцать на двенадцать футов.

«Двенадцать знаков составляют зодиак. Двенадцать часов составляют день. Небесных врат тоже двенадцать».

Посреди помещения возвышался каменный стол — квадрат семь на семь.

«Семь печатей из Откровения. Семь ступеней в Храме».

Над столом висел светильник, чередующий определенные цвета и отрегулированный так, чтобы проходить весь цикл за шесть часов, в соответствии со священной Таблицей планетарных часов. Час Йанора — синий. Час Наснии — красный. Час Салама — белый.

Теперь шел час Калерны, и комната освещалась мягким пурпурным сиянием. В одной шелковой набедренной повязке, прикрывающей ягодицы и оскопленный половой орган, Малах начал приготовления.

Аккуратно смешал благовония — они понадобятся позже для воскурения, чтобы освятить и очистить воздух. Свернул ни разу не надетую шелковую накидку — он облачится в нее после, вместо набедренной повязки. Под конец очистил склянку воды — для омовения жертвы. Все подготовленное сложил на отдельном столе.

Затем достал с полки и добавил к собранным вещам небольшую костяную шкатулку. Ее черед пока не пришел, однако Малах не удержался и открыл крышку — полюбоваться сокровищем.

Нож.

В шкатулке из слоновой кости поблескивал на черной бархатной подушке ритуальный жертвенный нож, который Малах приберег специально для сегодняшней ночи. Нож был приобретен в минувшем году за один миллион шестьсот тысяч долларов на черном рынке ближневосточного антиквариата.

«Самый знаменитый нож в истории человечества».

Невероятно древний, считающийся утраченным, драгоценный клинок был сделан из железа и снабжен костяной рукояткой. За прошедшие века он сменил бесчисленное множество могущественных владельцев. Однако в последние десятилетия будто бы сгинул, отлеживаясь на самом деле в частной коллекции. Малаху стоило неимоверных трудов его заполучить. Годами — нет, пожалуй, даже веками — этот клинок не обагрялся кровью. Но сегодня он вновь вкусит сладость жертвоприношения, исполнив свою миссию.

Малах бережно вынул нож из бархатного гнезда и благоговейно протер шелковой тканью, смоченной в очищенной воде. Со времен своих примитивных экспериментов в Нью-Йорке он продвинулся далеко вперед. Темное искусство, которым овладел Малах, у разных народов носило разные названия, однако наукой от этого быть не перестало. С незапамятных времен эта первобытная технология служила ключом к вратам силы, однако потом оказалась под запретом и нашла прибежище в таинственном мире магии и оккультизма. Тех немногих, кто еще занимался этим искусством, считали сумасшедшими, однако Малах не спешил с ярлыками.

«Недалеким людям сюда соваться нечего».

Древнее темное искусство, как и современная наука, требовало точных формул, определенных препаратов и скрупулезного расчета времени.

Искусство не имело ничего общего с беспомощными потугами сегодняшней черной магии, которую вяло пытались освоить на досуге любопытствующие. Искусство, подобно ядерной физике, располагало безграничной мощью, поэтому неосторожных строго предупреждали: «Неискушенному адепту грозит гибель, буде не избегнет встречного удара изливающейся силы» или, говоря современным языком, «Неумелое обращение чревато выбросом обратной энергии и летальным исходом».

Закончив любоваться священным клинком, Малах обратился к одинокому листу пергамента, лежащему перед ним на столе. Пергамент он изготовил сам из шкуры ягненка. Согласно установленным правилам, ягненок был чистым, еще не достигшим половой зрелости. Рядом с пергаментом лежало перо, которое Малах сделал из вороньего, стояло серебряное блюдце, а вокруг медной чаши выстроились три мерцающие свечи. В чашу была на дюйм налита густая алая жидкость.

Кровь Питера Соломона.

«Кровь — тинктура вечности».

Взяв перо, Малах прижал левой рукой пергамент, обмакнул перо в чашу с кровью и аккуратно обвел контуры ладони и разведенных пальцев. Затем изобразил на каждом из нарисованных пальцев по одному символу Мистерий древности.

«Венец — знак властителя, которым я стану.

Звезда — знак небес, определивших мою судьбу.

Солнце — знак озарения моей души.

Фонарь — тусклый свет человеческого познания.

И ключ — недостающее звено, которое сегодня я наконец обрету».

Малах закончил рисовать и воздел руку с пергаментом, любуясь своим шедевром в мерцании трех свечей. Дождался, пока высохнет кровь, и трижды сложил толстый пергамент. Затем, читая нараспев заклинание, Малах поднес сложенный рисунок к третьей свече. Он моментально вспыхнул. Малах оставил его гореть на серебряном блюдце, где выделанная кожа превратилась в рассыпчатую черную золу. Как только огонь погас, Малах осторожно пересыпал пепел в медную чашу с кровью и размешал вороньим пером.

Жидкость потемнела, обретая почти черный оттенок.

Обеими руками Малах поднял чашу над головой и произнес древнюю благодарственную молитву. Затем, стараясь не расплескать, перелил почерневшую жидкость в стеклянный пузырек и закупорил. Эти чернила Малах нанесет на оставшуюся девственно чистой макушку — и тогда шедевр будет завершен.

Глава 82

Вашингтонский национальный собор занимает шестое место в мире по величине, возносясь своими башнями выше тридцатиэтажного небоскреба. Этот готический шедевр, украшением которому служат двести с лишним витражей, звонница из пятидесяти трех колоколов и орган с десятью тысячами шестьюстами сорока семью трубами, способен вместить свыше трех тысяч прихожан.

Однако сейчас, поздним вечером, огромный собор был пуст.

Преподобный Колин Галлоуэй — декан собора — казался древним, как вечность. Согбенный, ссохшийся, в простой черной сутане, он шел вперед шаркающей походкой слепца, не произнося ни слова. Роберт и Кэтрин послушно следовали за ним по темному четырехсотфутовому центральному нефу, который, казалось, чуть заметно изгибался, смягчая перспективу. Дойдя до средокрестия, декан провел своих спутников за крёстную перегородку, отделяющую мирскую часть храма от святилища.

В алтаре витал аромат ладана, и царила темнота, если не считать отсветов в складках высокого свода. Над хорами, украшенными резными алтарными перегородками с изображением библейских событий, висели флаги пятидесяти штатов. Декан Галлоуэй уверенно двигался дальше, зная этот путь наизусть. На мгновение Лэнгдону показалось, что они идут прямо к главному алтарю, перед которым покоятся десять камней с горы Синай, но старик, свернув влево, отыскал ощупью неприметную дверцу, ведущую в административный придел.

Короткий коридор вывел их к двери кабинета с медной табличкой, гласившей:

ПРЕПОДОБНЫЙ ДОКТОР КОЛИН ГАЛЛОУЭЙ ДЕКАН СОБОРА

Галлоуэй открыл дверь и зажег свет — сказывалась привычка не забывать о нуждах гостей. Впустив их внутрь, он притворил дверь.

Кабинет у декана, хоть и небольшой, отличался элегантностью. Высокие стеллажи, письменный стол, резной гардероб, личная уборная. Стены украшали гобелены шестнадцатого века и несколько картин на религиозные сюжеты. Декан жестом указал на два кожаных кресла напротив стола, и гости уселись. Лэнгдон порадовался, что можно наконец поставить на пол тяжеленный портфель.

«Приют и ответы», — в который раз повторил он мысленно, устраиваясь в удобном кресле.

Престарелый декан с шарканьем обошел вокруг стола и опустился в кресло с высокой спинкой. Затем, тяжко вздохнув, обратил к гостям невидящий взгляд затянутых белой пеленой глаз. Однако голос его, когда он заговорил, оказался неожиданно звучным и ясным.

— Мы не встречались, — начал он, — и все же у меня возникает чувство, будто я знаю вас обоих. — Он промокнул платком уголки рта. — Профессор Лэнгдон, я читал ваши труды — в том числе и замечательную статью по символике нашего собора. А с Питером, мисс Соломон, мы уже много лет состоим в масонском братстве.

— Питеру грозит большая опасность… — откликнулась Кэтрин.

— Мне так и сообщили, — снова вздохнул старик. — И я сделаю все от меня зависящее, чтобы вам помочь.

На пальце декана Лэнгдон масонского перстня не обнаружил, однако многие масоны, особенно из числа священнослужителей, предпочитали не афишировать свою принадлежность к братству.