ИМЕЮ СКАФАНДР - ГОТОВ ПУТЕШЕСТВОВАТЬ! - Роберт Хайнлайн

— Дайте мне еще послушать.

Мне пошли навстречу. Слушал я рассеянно, пытаясь вспомнить, что же я наболтал такого, что могут сейчас использовать против человечества? Крестовые походы? Рабовладение? Газовые камеры в Дахау? Что еще я там наболтал?

Трансляция все продолжалась. Еще бы, ведь записывали целыми неделями. Мы могли здесь простоять до тех пор, пока не упадем от усталости.

— Да, это мой голос.

— Вы все подтверждаете? Вы не хотите внести поправки либо дополнения?

— Можно прослушать это все сначала? — осторожно спросил я.

— Если вы так желаете.

Я хотел уже было сказать, что желаю, что надо всю эту запись стереть и начать все сначала. Но согласятся ли они? Или сохранят обе записи, чтобы потом их сравнить? Ложь не вызвала бы у меня угрызений совести. «Говори правду и посрами дьявола», — девиз малоподходящий, когда на карту поставлена жизнь твоих близких, твоих друзей и всего человечества.

Но сумеют ли они поймать меня на лжи? Мэмми советовала говорить правду и ничего не бояться. — Но ведь она не на нашей стороне! Нет, на нашей!

Надо было отвечать. Но я так запутался, что плохо соображал. Я ведь пытался рассказать профессору Джо все по правде… Ну, может, я что и позабыл, не останавливался подробно на всех страшных газетных заголовках. Но в принципе все говорил правдиво. Сумею ли я изложить более приемлемую версию сейчас? Позволят ли они мне начать все сначала и проглотят ли состряпанные мной выдумки? Либо меня уличат во лжи, сверив обе ленты, и это погубит род человеческий?

— Я все подтверждаю.

— Запись приобщается к делу. Патриция Уайнант Рейсфелд.

У Крошки на эту процедуру много времени не ушло, она просто последовала моему примеру. Машина промолвила;

— Факты обобщены. Исходя из их собственных показаний, это дикий и жестокий народ, склонный ко всякого рода зверствам. Они поедают друг друга, морят друг друга голодом, убивают друг друга. У них совсем нет искусства, а наука самая примитивная, тем не менее их характер так сильно заражен насилием, что даже столь малый запас знаний энергично используется ими, чтобы истреблять друг друга, причем с таким рвением, что могут хорошо в этом преуспеть. Но если они перестанут это делать, то со временем неизбежно достигнут других звезд. Именно этот аспект и должен быть тщательно рассмотрен: как скоро они смогут достичь нас, если выживут, и каков к тому времени будет их потенциал.

Голос снова обратился к нам:

— Это — обвинение против вас, против вашей, собственной дикости, сочетаемой с вашим разумом. Что можете вы сказать в свою защиту?

Глубоко вздохнув, я пытался успокоиться. Я знал, что мы проиграли, но все же считал себя обязанным бороться до конца. Я вспомнил, как начинала свою речь Мэмми,

— Милорды-собратья!

— Поправка. Мы не являемся вашими «лордами», и также не было установлено, что вы нам ровня. Если хотите найти правильную форму обращения, можете называть меня «председатель».

— Хорошо, мистер Председатель, — я отчаянно пытался вспомнить, что говорил своим судьям Сократ. Он знал заранее, что его осудят, так же, как и мы сейчас, но хотя его и заставили выпить сок цикуты, победил все же он, а не его враги.

Нет! Сократ здесь не подходит, ему нечего было терять, кроме своей собственной жизни, а сейчас речь шла о жизни всего человечества.

— …Вы сказали, что у нас нет искусства. Видели ли вы наш Парфенон?

— Взорванный в одной из ваших войн?

— Лучше взгляните на него, прежде чем нас «развернете», потому что иначе много потеряете. Читали ли вы нашу поэзию? «Окончен праздник. В этом представленье актерами, сказал я, были духи. И в воздухе, и в воздухе прозрачном, свершив свой труд, растаяли они. Вот так, подобно призракам без плоти, когда-нибудь растают, словно дым, и тучами увенчанные горы, и горделивые дворцы и храмы, и даже весь — о да, весь шар земной».

Продолжать я не мог. Рядом всхлипывала Крошка. Не знаю, что заставило меня выбрать этот отрывок, но утверждают, что подсознание никогда ничего не делает случайно.

— Весьма вероятно, что так и будет, — заметил безжалостный голос.

— Я думаю, что не ваше дело судить, чем мы занимаемся, если мы вас не трогаем, — я запинался, еле сдерживая слезы.

— Мы считаем это своим делом.

— Мы не управляемся вашим правительством и…

— Поправка. «Три Галактики» не являются правительством: столь обширное пространство и такая разнородность культур не дают правительству возможности функционировать. Мы всего лишь создали полицейские формирования в целях самообороны.

— Но даже если так, мы ведь никак не мешаем вашим полицейским. Мы жили, на своей окраине, я, во всяком случае, спокойно гулял на собственных задворках, как вдруг появились корабли этих червелицых и стали причинять нам неприятности. Но ведь мы ничего плохого не сделали!

Я остановился, не зная, что говорить дальше. Я ведь не мог гарантировать, что весь род человеческий в будущем будет вести себя хорошо: машина знала это, и сам я тоже это знал.

— Вопрос, — снова заговорил сам с собой голос. — Эти существа кажутся идентичными с Древним Народом, учитывая мутационные поправки. В каком районе «Третьей Галактики» находится их планета?

Машина ответила на собственный голос, приводя координаты, ничего не говорящие мне.

— Но они не принадлежат к Древнему Народу, они эфемерны. В том-то и опасность, они слишком быстро меняются.

— Не исчез ли в том районе корабль Древнего Народа несколько полураспадов тория-230 назад? Не объяснит ли это тот факт, что образцы не совпали?

И твердый ответ:

— Происходят они от Древнего Народа или нет — значения не имеет. Идет процесс, следует принять решение.

— Решение должно быть обоснованным и не вызывающим сомнений.

— Таковым оно и будет, — бестелесный голос вновь обратился к нам: — Хотите ли вы оба добавить что-либо в свою защиту?

Я вспомнил их слова о примитивном состоянии нашей науки и хотел возразить, сказать, что всего за два века мы прошли путь от мускульной энергии до атомной, но испугался, что этот факт, наоборот, может быть использован против нас.

— Крошка, ты ничего не хочешь сказать?

Резко шагнув вперед, она выкрикнула:

— А то, что Кип спас Мэмми, не считается?

— Нет, — ответил холодный голос, — это несущественно.

— А должно было бы быть существенным! — Она плакала снова. — Сволочи вы трусливые! Подонки! Вы еще хуже червелицых.

Я дернул ее за руку. Содрогаясь от рыданий, Крошка уткнулась мне головой в плечо и прошептала:

— Прости меня, Кип. Я не хотела. Я все испортила.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});