Русская дива - Эдуард Тополь

«Господи, — тут же подумала Анна, — это — он! Это он и никто другой!»

Судорожно закурив, она впилась взглядом в ровные и старательные, как у шестиклассницы, строчки:

«А первые русские князья были все насильники и распутники, например, какой-то князь, не то Владимир, не то Святослав, не то еще какой-то, в точности не помню, но именно тот, который крестился, был жутким бабником, трахал и насиловал все, что движется, даже беременную жену своего брата. И при этом он каждый месяц закатывал пиры на весь Киев, да такие, что люди приходили со всех краев, неделю жрали, пьянствовали и занимались сексом. А если умирал какой-нибудь русский, то его сжигали и вмеcте с ним сжигали его любимую жену, которая сама соглашалась пойти в огонь…»

Анна закрыла глаза и откинулась головой к стене своего крохотного кабинетика. Господи, конечно, это Рубинчик, Йося Рубинчик по кличке «Святой» и «Историк», которого она сама выбрала тогда, в пионерском лагере «Спутник», на высокую и почетную роль своего первого мужчины. Впрочем, нет, сначала это не было эдаким прямым и осознанным выбором. Сначала она просто влюбилась в него — первой, отчаянной, девчоночьей влюбленностью. Хотя «влюбилась» тоже не то слово, она возжелала его — да, вот точное слово, — слушая у ночных костров его вдохновенные рассказы о древних русах, славянах, хазарах и византийцах, она возжелала впитать в себя тот сухой и жаркий огонь, который горел в глазах Иосифа и который она потом всю жизнь искала в мужчинах и находила — в евреях.

Но тогда, семнадцать лет назад, в «Спутнике», — как случилось, что именно она пошла в ту последнюю ночь в палатку Иосифа, чтобы соблазнить его, застенчивого студента-вожатого, который на пляже смущался даже смотреть на своих голоногих воспитанниц, когда они нарочно дразнили его своими открытыми купальниками, томными взглядами и соблазнительно-эротическими позами?

«3наете ли вы, что такое быть русской женщиной?»

Конечно, когда после первой недели ее пребывания в элитном, для детей партийной и гэбэшной номенклатуры, пионерлагере на берегу Волги выяснилось, что в их дружине среди сорока четырнадцати-пятнадцатилетних девчонок она единственная девственница, это задело ее самолюбие. Но она сразу отвергла и недвусмысленные намеки, и прямые предложения мускулистых и дочерна загорелых пляжных спасателей, к которым остальные девчонки бегали по ночам «шпокнуться» — порой даже компаниями по трое и четверо. Она уже сделала свой выбор. И когда за день до закрытия лагеря девчонки стали разыгрывать между собой этого Йосю «Святого» — кто пойдет в его палатку и лишит его девственности — Анна громко, даже громче, наверно, чем следовало, заявила, что тоже примет участие в лотерее. Девчонки стали смеяться над ней, целкой, не хотели пускать ее в игру («Да как ты трахнешь его? Ты хоть раз член в руках держала?»), но она, разозлившись (или просто из ревности, что сейчас к ее возлюбленному Иосифу пойдет кто-то другой), настояла на своем праве тянуть жребий. И тогда…

Анна до сих пор не знала, как случилось, что именно она выиграла ту лотерею. Скорей всего, девчонки просто смухлевали и подсунули ей выигрышный билетик, чтобы повеселиться над ее фиаско. Не зря же они всей компанией проводили ее до его палатки. Но Иосифа не оказалось там и, прождав минут двадцать, они сбежали к своим спасателям, ведь то была их последняя ночь в «Спутнике».

Анна осталась. И дождалась Иосифа. И, глядя ему прямо в глаза, сказала, что выиграла его на всю ночь в лотерее. Он рассмеялся и ответил: «Что ж! Действительно, в последнюю ночь в лагере трудно уснуть. Пойдем побродим у реки и поговорим. О жизни, о будущем. Хочешь?»

Они пошли к ночной реке, к ее песчаным плесам и дальним огням плотов лесосплава на ее стремнине. Они гуляли час, два, три… Иосиф рассказывал ей о своем детдоме, о службе в армии и о мечте стать историком-археологом и найти исчезнувшую Хазарию, а потом Атлантиду…

А она слушала его и думала: ну когда же, когда же он поцелует ее?!

— Я устала, Иосиф. Мы далеко ушли.

— Ой, правда. Идем назад.

— Нет, давайте сядем. Здесь так тихо. И холодно…

— Ты замерзла?

Как случилось, что они поцеловались? Как случилось, что там, на сыром волжском плесе, на самом краю водной стихии, из которой, по словам Иосифа, вышла вся наша жизнь, они оба — и он, и Анна — впервые в жизни испытали чудо и блаженство соития? Соития, при котором дикая вековая полярность их рас вдруг разверзлась жадными молниями экстаза и ненасытной звериной энергией всенощного оргазма…

Наутро она уехала в Москву, а он — в свой Саратовский педагогический институт, а еще через два месяца она тайно, за двадцать рублей, сделала первый аборт. А потом сожгла и выбросила из памяти адрес Рубинчика, хотя думала о Иосифе и вспоминала его многократно. Но она числила его где-то в провинции, школьным учителем истории или, в лучшем случае, археологом в какой-нибудь далекой экспедиции. А он, оказывается, стал газетным журналистом. Но где? В какой газете? Она никогда не встречала в печати его фамилию. А может, это не он? Как мог тот «Святой» и застенчивый Йося превратиться в такого сексуального маньяка, монстра и Казанову?

Анна закрыла папку с грифом: «КГБ СССР. Следственное дело № 578/Е67», положила ее в свой сейф и вышла из кабинета. Еще через двадцать минут ее желтый «жигуль», проехав по душной августовской Москве, остановился на Суворовском бульваре перед чугунной оградой старинного трехэтажного особняка, в котором располагался Союз журналистов СССР. Показав вахтеру удостоверение члена коллегии адвокатов, Анна спросила, где тут сектор учета, и поднялась на второй этаж, в комнату, уставленную шкафами с картотекой. Посреди комнаты, за столом, заваленным папками, сидела над пишмашинкой пожилая толстая женщина в сильных роговых очках.

— Здравствуйте, — сказала ей Анна. — Я из Московской коллегии адвокатов. Мы разыскиваем журналиста Иосифа Рубинчика. Я думаю, он член вашего Союза.

— Уже нет, — сказала женщина.

— Почему? — удивилась Анна.

— Он подал на эмиграцию, — сухо сообщила женщина. — Как только нам сообщают про таких изменников Родины, мы их тут же исключаем из союза, автоматически.

— Но у вас остался его адрес?

— Конечно, — и женщина взяла какую-то карточку из стопки карточек на своем столе, протянула Анне. — Пожалуйста!

Карточка была крест-накрест перечеркнута жирным красным карандашом. Под этим крестом в левом нижнем углу была паспортная фотография Рубинчика десятилетней, наверно, давности и все остальные необходимые Анне данные:

Рубинчик Иосиф Михайлович, литературный псевдоним — Иосиф Рубин.

Место работы — «Рабочая газета».

Домашний адрес: Одинцово, улица Первых космонавтов, 24, кв. 67. Телефон [phone]

Дата вступления в Союз журналистов — октябрь 1970 г.

Исключен — 7 августа 1978 г.

Анна усмехнулась — вторая заповедь профессора Шнитке оказалась верна: ищите и обрящете! Но как ей найти хоть какой-нибудь компромат на полковника Барского? Теперь это уже смертельно важно, вдвойне…

33

— Извините, я не знаю никакого Рубина.

— Его настоящая фамилия Рубинчик. Иосиф Рубинчик. Вот его фотография. Два года назад, 17 января 1976 года, вы провели ночь в его номере в гостинице «Большой Урал» в Свердловске. А вот показания дежурного администратора и горничной, они видели вас тогда, а теперь опознали по фотографиям.

— Это ошибка. Я никогда не была в гостинице «Большой Урал». Кроме того, 29 января 76-го я вышла замуж.

— Вот именно! 17 января вы были в «Большом Урале», 29-го вышли замуж и тут же завербовались с мужем в Братск, а 18-го сентября родили ребенка. То есть через восемь с половиной месяцев после свадьбы, но зато ровно через девять месяцев после той ночи с Рубинчиком.

— Это ваши подсчеты, не мои. Я не знала, что КГБ следит за сроками беременности. В газетах пишут, что это бывает только в Китае.

— Минутку! Дорогая, не нужно лезть в бутылку. Поймите, лично к вам мы не имеем никаких претензий. Наоборот, мы хотим помочь таким, как вы. Подумайте: этот козел разъезжает по стране, совращает и бесчестит русских девушек — ваших сестер! Понимаете? Десятками! Вот их фотографии, смотрите!

— Мне ни к чему это смотреть, я не имею к этому отношения.

— Подождите! Ни ваш муж, и вообще никто не узнает о нашем разговоре, слово офицера! Но вы должны помочь нам остановить этого мерзавца! Все остальные уже признались! Смотрите, у нас даже есть его фотографии в постели с одной из них! Видите?

— Я вижу, что вы хотите втянуть меня в какую-то грязь и порнографию. Но вы обратились не по адресу. Ко мне это не имеет отношения. Извините, я должна идти.

Капитан Фаскин обескураженно проводил глазами очередную жертву Рубинчика. Это было уже шестое фиаско за пять дней поездки Фаскина по Иркутской области, богатой стройками коммунизма — Братск, Ангарск, Усть-Илим, Падун. Такие же результаты были у капитана Зарцева и у всех остальных, разлетевшихся по стране за показаниями жертв «любожида». И дело было вовсе не в том, что они не умели вести допросы с пристрастием. Умели. Они были профессионалами и выбивали показания из диссидентов, сионистов и просто уголовников. Но они никогда не допрашивали таких женщин. Как только очередная жертва Рубинчика переступала порог их кабинета в районном управлении КГБ, они понимали, что все, и тут — физдец!