Александр Дюма Великий. Книга 2 - Даниель Циммерман

В 1854 году начинают выходить также «Парижские могикане», написанные вместе с Полем Бокажем. Это нескончаемый роман, самый длинный из всего написанного Александром, примерно пять тысяч страниц, то есть в три раза больше, чем в «Графе Монте-Кристо»; публикация его растянется почти на пять лет. Действие происходит в последние годы царствования суперкороля и выводит на сцену все классы общества — от аристократии до социального дна. Невозможно пересказать все его интриги и их неожиданные повороты, но с полной уверенностью можно утверждать, что почти полное неведение сегодняшних читателей относительно этого гигантского произведения являет собой одну из самых очевидных несправедливостей, допущенных потомством в адрес Александра. Причина этого неведения, без сомнения, в том, что между 1907 и 1976 годами роман ни разу не переиздавался на французском языке, и последнее его издание стало библиографической редкостью[130]. Разумеется, «Могиканами» Александр намеренно вступал в соперничество с «Парижскими тайнами». Разумеется, он в гораздо меньшей степени, чем Эжен Сю, был озабочен социальными проблемами, но вместе с тем гораздо в меньшей степени и мизерабилизмом, и манихейством в пользу расширения исторического и политического масштаба, в пользу изобретательности в построении сюжета, приподнятости и юмора, не говоря уже о стиле — страшно громоздком у Сю и динамичном у Александра. Тем не менее это не помешало Александру сказать, пусть и с некоторыми оговорками, много хорошего о «Парижских тайнах»: «Творение, достойное поспорить с тем лучшим, что создали самые великие творцы», «громадная книга, и народ сыграл в ней свою роль, великую роль»[131]. Интересно, если бы Эжен Сю к 1857 году не умер, признал бы он столь же высокие достоинства и за «Могиканами»?

Зато для театра год 1854[132] выдался неурожайным. «Ромул», одноактная комедия, написанная тремя годами раньше за одну ночь, наконец, поставлен в Комеди-Франсез. Большой успех, в особенности лично у Александра. «Он сидел в ложе, — рассказывает Уссей, — сияя весельем, одновременно добродушным и насмешливым; он хохотал; один мрачный зритель партера, ни разу не улыбнувшийся и выведенный из терпения этим весельем, не выдержал и спросил у него, почему он смеется; — «Да, черт побери, вы что не видите, что я смеюсь за вас?» Мы скромно упоминаем «Мраморщика» Но Коцебу (перевод Горица), первое слияние Поля Бокажа с Брауншвейгом. И сообщаем о «Консьянсе» по Иффланду не потому, что Изабелла Констан сыграла там маленькую роль, но потому что пьеса посвящена Гюго, то есть публично заявлена позиция Александра по отношению к изгнаннику, символизирующему собой совесть республиканцев. 4 ноября, в вечер премьеры, Александр приезжает в Одеон. Толпящиеся перед входом студенты узнают его и устраивают ему овацию. Александр скромно отвечает на приветствия, аплодировать следует не ему, а пьесе, если потребуется. Студенты безденежны по природе своей. И поскольку негр из Виллер-Котре помнил о своих пустых карманах по прибытии в Париж, он пропустил их в театр бесплатно. И они смущенно рассыпались в благодарностях, совестливые предки тех, кто во время Революции в мае 1968 года, ни у кого не спрашивая разрешения, штурмом возьмут Одеон[133], чтобы там сыграть друг для друга свой спектакль.

Впервые за восемнадцать лет Александр в 1855 году не публикует нового романа, если не считать «Мадам дю Дефан» и «Дамы для наслаждения», произведений графини Даш, которые он представляет в качестве слегка «поправленных» подлинных мемуаров, к которым он сам якобы не имеет никакого отношения. Сказать, что его романический источник исчерпан, было бы преждевременным, поскольку он занят титаническими «Парижскими могиканами» и одновременно заканчивает «Графиню де Шарни» (две тысячи страниц). Не говоря уже о ежедневных статьях в «Мушкетере» на самые разные темы: история, путешествия, поэзия, живопись на проходящей в Париже всемирной выставке, некрологи — только что умершей дорогой Дельфине де Жирарден, или Мари Дорваль, о превращении временного пристанища которой в постоянное следует теперь позаботиться. И в этом же году он заканчивает необъятные «Мемуары», хронологически завершаемые знаменитым маскарадом 1833 года. В мае он прерывает их написание, пообещав своим верным читателям вскоре вернуться к ним вновь. И в определенном смысле сдерживает слово в последующие месяцы.

Прежде всего, возвращаясь к тридцатым годам в биографии Жерара де Нерваля, предназначенной исключительно для Эммы Маннури-Лакур и где он рассказывает о смерти своей матери, о крушении своей веры в бога, о путешествии в Германию с Жераром и Идой. Затем в «Беседах с читателями о собаке, двух петухах и одиннадцати цыплятах», то есть в первой части «Истории моих животных», воспоминаниях, относящихся к сороковым годам, — чистое наслаждение для читателей, сравнимое лишь с тем, что испытываешь от «Жака-фаталиста». То же, что и у Дидро, свободное письмо, где искусство отступлений доведено до высочайшей точки совершенства, тот же блистательный юмор, то же лукавое простодушие. Кроме того, «История моих животных» открывает нам одну из сторон личности Александра, слишком часто таящуюся во тьме. Столь привычный по описаниям добродушный гигант внезапно уступает место существу грубому, жестокому, иногда даже садисту. Как, например, в эпизоде, в котором собака Мутон губит георгин в саду Монте-Кристо. Александр наказывает ее за это ударом ноги по причинному месту. Мутон в ярости кидается на хозяина. Александр, засунув ему в пасть кулак, другой рукой сжимает ему шею. Мутон прокусывает Александру руку. Александр удушает его. Вот и другой пример. Собака Катилина проявляет слишком большую слабость к курам. Дабы исцелить ее от этой губительной страсти, Александр и ученый садовник Мишель мучают ее, доводя до бешенства. Есть и еще примеры плохого обращения с собаками, избиения обезьян или жестокой дрессировки грифа Джугурты, но особенно вызывает протест судьба кота Мизуфа II. Однажды сбежавшие обезьяны открыли дверь вольера. В результате Мизуф II решил, что Александр хочет, чтобы он навсегда освободил его от этих глупых птиц, шум от которых не дает хозяину спокойно работать. Но вместо того чтобы отблагодарить кота, Александр учинил над ним чрезвычайный суд, в составе судей как бы случайно оказывается его сын и несколько друзей. Прокурор требует смертной казни, назначенному адвокату удается найти смягчающие обстоятельства, и Мизуф II осужден на пять лет каторги в одной клетке с обезьянами, решение вдвойне одиозное. К счастью, в результате революции 1848 года и крушения Исторического театра Александр вынужден расстаться со своим зверинцем. Мизуф II сочтен «политическим заключенным» и выпущен на свободу. Тем не менее преступление против «кошачности» налицо. Именно по этой причине «История моих животных» не переиздается с 1949 года.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});