Десять десятилетий - Борис Ефимов

Литвинов возглавлял советскую внешнюю политику в течение целого десятилетия, с 1930 по 1939 год, в период, характерный усилением партнерства с западными демократиями, совместными с ними конференциями по разоружению, стремлением к укреплению мира в Европе. Одновременно в центре Европы разгорался очаг опасной агрессии — гитлеровский рейх готовился к войне. Литвинов — решительный сторонник усиления антигитлеровской пропаганды и укрепления отношений с Англией и Францией против возникшей «оси» Рим — Берлин — Токио.

Свой вклад художника-сатирика в разоблачение и осмеяние гитлеровского расистского мракобесия решил внести и я. Мною был задуман большой альбом сатирических рисунков «Фашизм — враг народов», построенный на общепринятом в Советском Союзе научном определении этого зловещего явления. Закончив осенью 1937 года эту работу, я, как и было положено, принес объемистый альбом рисунков на утверждение к Литвинову. Максим Максимович, не торопясь, внимательно посмотрел все рисунки и, подумав, сказал:

— Ну, что ж. Хорошая работа. Полезная и своевременная.

Затем вынул из бокового кармана самопишущую ручку и поставил на титульном листе свою подпись.

— Кстати, — сказал он, — я слышал, что вы и ваш брат жили в Белостоке и учились там в реальном училище. Выходит, что мы с вами земляки и соученики. Ведь я учился в той же «реалке» в Белостоке.

— Вот как! — воскликнул я. — А при вас, Максим Максимович, уже был директором Александр Ефимович Егоров, по прозвищу Лысый?

— А как же, — засмеялся Литвинов. — Правда, тогда он только начинал лысеть, но мы его тоже именовали Лысым. Теперь вот что: как мой земляк и тем более соученик, примите от меня маленький презент. Последнее достижение техники — бритва, которая не требует ни мыла, ни горячей воды, а работает от электричества. Я привез две штуки из Женевы, и теперь мы двое во всем Советском Союзе будем бриться электричеством.

Альбом рисунков «Фашизм — враг народов» с авторитетной визой народного комиссара по иностранным делам был незамедлительно сдан в производство и вскоре вышел в свет.

Я был хорошо знаком с Иваном Михайловичем Майским, академиком, писателем, дипломатом. И вот что он мне спустя много времени рассказал. В апреле 1939-го будучи послом в Лондоне, он был вызван вместе с Литвиновым в ЦК к Сталину, присутствовал и Молотов. И Майский был поражен грубостью и недоброжелательством, которые там проявили по отношению к Литвинову. А через несколько дней Литвинов был отправлен в отставку и пост народного комиссара по иностранным делам занял Молотов. Это стало, разумеется, отражением крутой перемены в ориентации Сталина — уже не на противостояние, а на дружбу с Гитлером. И предвестником пресловутого пакта «Молотов — Риббентроп». Максим Максимович остался не у дел и ничего хорошего для себя не мог ждать. Отставкой Литвинова, несомненно, был очень доволен Гитлер, но далеко не все на Западе разделяли это мнение.

События шли своим чередом. В Москве собрался пленум ЦК партии. На нем Литвинов счел нужным выступить со своей оценкой международного положения. Его слушали в напряженной тишине — ждали, как на эту речь отреагирует Сталин, который по своей привычке прогуливался взад и вперед вдоль президиума. Выступление Литвинова Хозяину явно не понравилось, и он резко его раскритиковал.

— Товарищ Сталин! — неожиданно и дерзко сказал Литвинов. — Что же, я, по-вашему, враг народа?

Такого смелого вопроса Сталин явно не ожидал. И, помолчав, медленно ответил:

— Нет, Папаша, врагом народа не считаем. Считаем честным революционером.

(Папаша — партийная подпольная кличка Литвинова до революции.)

Однако никто не сомневался, что дело на Литвинова в ведомстве Берии уже готовится. Несдобровать бы Максиму Максимовичу, но прошло немного времени и Гитлер обрушился на Советский Союз. В новой ситуации Сталин понял, что без Литвинова ему не обойтись. Действительно, вскоре из Вашингтона пришла просьба президента Рузвельта прислать Литвинова послом в США.

…Сталин Литвинова недолюбливал, как недолюбливал всех тех, кто имел собственное мнение и руководствовался в своей деятельности здравым смыслом, а не раболепным послушанием Хозяину. Со своей стороны, Максиму Максимовичу претило холуйское пресмыкательство перед «мудрым и любимым Вождем». Как-то после возвращения Кольцова из Испании мы были в гостях у Максима Максимовича. Он с интересом слушал рассказы брата о войне в Испании, а потом речь зашла о пресловутых политических процессах той поры. И я припомнил, как небезызвестный Мехлис, придававший большое значение мнению Лиона Фейхтвангера об этих процессах, узнав, что известный немецкий писатель усомнился в искренности признаний подсудимых «врагов народа», вскипел и рявкнул:

— Сомневается в их искренности? А пошел он к… матери!

Максим Максимович расхохотался.

— Что ж. Для таких, как Мехлис, это главный и неопровержимый довод, как гласит латинское выражение — «ультима рацио».

В это время по радио передавали из Большого театра трансляцию какого-то собрания, на котором присутствовал Сталин. Зачитывалось традиционное приветствие со стандартными фразами типа: «Дорогой товарищ Сталин! Шлем тебе, нашему гениальному, мудрому и любимому вождю и учителю…»

Литвинова буквально передернуло.

— А зачем посылать, — с раздражением вырвалось у него, — ведь он сидит тут же. Все это слушает. Византийское раболепие! Но, видимо, ему это по вкусу.

Последние годы своей жизни Литвинов был не у дел, нигде не показывался публично. Можно не сомневаться, что ему грозила суровая участь, но судьба, к счастью, избавила его от этого страшного испытания — он ушел из жизни под новый, 1952 год, не став добычей бериевских палачей.

…И опять Рим 1933 года. Друзья-соавторы впервые попали в Вечный город, и нетрудно себе представить, сколько замечательного, невиданного, удивительного предстало перед их глазами. Мы добросовестно исходили почти все знаменитые места Рима. Не повезло только с Сикстинской капеллой — она почему-то была закрыта. Ильф никак не мог успокоиться.

— Новое дело, — ворчал он, — Сикстинка закрыта на учет… Ресторан закрыт на обед… Ватикан закрыт, так как Папа дал обет…

Заходили мы и в сравнительно менее известную, но довольно любопытную церковь Санта-Скала, то есть Святой лестницы, где установлена очень высокая и крутая каменная лестница, привезенная из Иерусалима. Согласно свидетельству папских археологов, по этой самой лестнице Христа водили на допрос к Понтию Пилату. Верующие католики обязательно раз или два в год совершают восхождение по Святой лестнице, замаливая свои грехи. Однако не просто ногами, как по всякой нормальной лестнице, а на коленях, с попутным чтением установленных на сей предмет молитв. При этом, между прочим, строго охраняется общественная нравственность, о чем свидетельствует большой плакат с четкой надписью: «Запрещается восхождение по Святой лестнице дамам и девицам в коротких платьях». Святая лестница заинтересовала меня с чисто спортивной точки зрения, и мне взбрело в голову попробовать такое упражнение.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});