Параллельные миры (СИ) - "YSelch"

— Э, босс, я чисто навязываться не хочу, ты не подумай там чего, но мне вот интересно, а почему именно наемница?

— А что не так?

— А как же мировоззрение?

— Том, повторюсь, что не так?

— Ну наемницы там, типа, должны обворовывать, бить в спину, добивать слабых…

— Нести чушь перестань, — доселе сидящий с полуприкрытыми глазами, Молчун, удивил нас всех резкой отповедью в адрес полурослика, — у вас, неумирающих, в отличие от нас, мировоззрение проявляется на пятом уровне развития.

— И? — кажется, Том всерьёз заинтересовался поднятой им и получившей неожиданное продолжение темой.

— Вот тебе «и», — передразнил Муграб, — наемник не обязан быть добрым и законопослушным. Единственное, что действительно обязательно для воина образов — следовать мировоззрению выбранного бога. Нести волю своего образа. Ну и собственное понятие справедливости. Правда, последнее по желанию.

— А паладины, там, монахи, друиды?

— Паладин не обязан быть добрым, бард не обязан склоняться к хаосу. Образы сами подтолкнут своего избранника по уготованному пути.

— Это как так? — при мысли о том, что меня кто-то как-то к чему-то будет подталкивать, да ещё и не посоветовавшись предварительно со мной, волосы встали дыбом. На всех местах.

— Например, — продолжил наш жрец, — наемница Андаинга изначально нейтрален. Потому как смерть нейтральна — она не добрая и не злая, и в урочный час придёт за каждым. И, значит, такому наемнику будут чаще встречаться просьбы о помощи в упокоении немёртвых. Эльфы ночи тоже, по сути своей, нейтральны, как и жрецы Ваукина. Потому как деньги нужны всем — и плохим, и хорошим.

— А разбойники, там, воры, убийцы? — мне кажется, что Том прямо-таки кровно заинтересован в развитии данной темы.

— Вставшие на путь грабежей, убийств, насилий так или иначе открывают свою душу для хаоса и тьмы. Хотя и тут бывали исключения, — Молчун задумался о чём-то своём, попивая остывающий взвар.

— А что за исключения?

— Например, был когда-то в нашем мире такой разбойник — Робин Хороший Малый. Тот ещё прохвост. Так вот, он грабил. Грабил умело, с огоньком да с выдумкой. Но только богатых, тех, кто, по его мнению, наживался на простом люде. А затем раздавал деньги неимущим, нищим, обиженным. И простые разумные его очень любили и уважали. И помогали часто. Так вот, тот разбойник, был добрым, но хаотичным.

Я аж поперхнулась от такой интерпретации древних английских баллад, переложенных Вальтером Скоттом на прозу в виде романа.

— А что, например, с друидами, лесными ведьмами и прочими?

— А это правду говорят, что призванные могут, представ перед образами, избрать свой собственный жизненный путь, свою судьбу? — вопросом на вопрос ответил Муграб.

Э-э-э, это он сейчас про выбор класса и расы? Пока я туго соображала, ответила Алаун:

— Да, правда, жрец. Мы действительно выбираем себе уготованную судьбу — в теле сына или дочери какой расы родиться и кем стать в начале нового пути.

— Вот видите, — вздел палец Молчун, — это я к тому про ваш выбор, что среди нас, местных жителей этого мира, бытует мнение, что каждый из призванных выбирает себе ту судьбу, которая ему ближе по духу. Если разумный любит природу, станет друидом, или рейнджером, если звуки битвы ему милее всего на свете, то варваром скорее всего будет или боевым шаманом, если предпочитает решать вопросы ударом отравленного клинка из тени — убийцей либо шпионом, а если, например, разумный, считает, что любой конфликт можно уладить деньгами и разговорами, то выберет путь торговца или дипломата. Душа разумного, представшего перед Образами, предельно обнажена, так у нас говорят. Ведь от себя не убежишь и не спрячешься…

Мы все на какое-то время замолчали, каждый думая о своём. Я, например, думала о том, что сподвигло меня стать на путь наемника. Да не просто банального воина света, защитника угнетённых, а наемница Андаинга, священного воина смерти, выражаясь пафосным языком. Ведь, действительно, я и в рилайфе то добротой не отличался. Как, впрочем, и конченой сволотой не был никогда. Всегда любил масштабные пьянки-гулянки, но при этом никогда пьяных дебошей не поощрял. Что-то пришло ко мне с возрастом, что-то ушло безвозвратно, а что-то жило во мне изначально. Защищать угнетённых? Упаси образы от такой глупости! Угнетённые пусть защищают себя сами, если духу хватит. Помогать слабым? А в честь чего?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Если ты настолько слаб, что не можешь отстоять свою точку зрения и право на свободу, пусть даже и ценой собственной жизни, то тебе прямая дорога в рабы — верно служить господину, радоваться его милостям и не скулить. Почему именно Андаинг? Ну изначально из-за бонуса к владению оружием — мечу-бастарду. А если вдуматься, копнуть глубже, то, Андаинг — один из пантеона Смерти. А смерть — великая уравнительница, она никому и ничего не должна. Это тоже весомая причина быть именно её наемником, на мой взгляд. Для меня мир уже давно поделился на свой, чужой и все остальные. Немного простоватая система ценностей, как некоторые считают. Возможно. Но это моя система, я так живу, мне так нравится. А каждый, кто надумает меня учить жизни или навязывать свою собственную систему ценностей и своё мировоззрение… что же, тот познакомится с моим клинком. Принцип прост — я не лезу к тебе, ты не лезешь ко мне. Все довольны, все счастливы. Ну а если кто-то не доволен, то пусть разговор клинков разрешит наш конфликт.

— А я люблю лес, — прервала Эйлер затянувшееся молчание, смотря куда-то поверх костра, — может, я и не чистокровная эльфийка, но лес для меня всё, да и не только он, природа, сама жизнь, вот такие моменты, когда можно тихонько посидеть у костра, поговорить.

И она с вызовом посмотрела на нас, будто ожидая, что сейчас над ней будут смеяться либо оттолкнут. Никто не смеялся, только Алаун улыбнулась тепло:

— Сестрёнка, такие моменты любят все, даже закоренелые злодеи и преступники. Любой, даже самой чёрствой душе, нужен отдых и покой. Пусть даже кратковременный и мимолётный.

И с этими словами ночная эльфийка встала со своего места и подсела к полуэльфийки, легонько её приобняв.

А Том не унимался, хотя теперь его голос звучал тише, отстранённее:

— Муграб, скажи, это что получается, что именно образы в итоге нас поведут по уготованному пути?

— Не совсем, разбойник, не совсем, — Молчун тоже о чём-то крепко задумался, но, собравшись продолжил, — образы дали всем разумным две самых ценных вещи в этом мире — собственно жизнь и право выбора. Право самому определять свою судьбу. А то, служишь ты свету или поклоняешься тьме, предпочитаешь пламя безумной яростной битвы или покой мудрых вековых чащоб, поклоняешься ты Тиморе или Ваукину, Андаингу или Вершалаину, Огневолосой или Маску — суть не самое важное. Главное — что у тебя внутри, твоя душа. Ибо за свою душу, за свои поступки и действия каждый в ответе сам. Вор не обязательно должен быть жестоким негодяем, палач — маньяком, паладин Келемвора — бездушным, а варвар — ярым хаоситом. Каждый определяет свой путь сам. А образы лишь судьи на этом пути и, иногда, помощники.

И снова каждый задумался о своём. Ох, и непростую тему завели жрец и разбойник. А солнце скрылось совсем, да и время сумерек прошло, на весенний лес опустилась ночь. И весь мир будто сжался до размеров не самой большой полянки, освещённой костром, на которой пятеро разумных на какое-то время задумались о вечном. А лес за периметром лагеря жил своей жизнью — был полон гомона ночных птиц, стрёкотом насекомых, если вслушаться, то можно было различить, как кто-то кого-то догоняет… Или это лишь воображение разыгралось? В любом случае, пора на боковую. Хотя, признаться, что особо сильной усталости я не ощущаю, но это знакомо — стоит лишь прилечь, как сам не заметишь, что уснул. Обратила внимание, что все начинают потихоньку отходить от задумчивости, и вскоре взгляды всей команды скрестились на мне.

— Ну что же, команда, ещё раз поздравляю всех с первой нашей успешной схваткой, ошибки разберём завтра, а сейчас всем спать, Том твоя стража первая, а у меня одно маленькое дельце ещё имеется, — и с этими словами я встала и, достав из рюкзака заговорённую соль, проданную мне Осью, двинулась в обход полянки, насыпая этой солью аккуратную, едва видимую полоску.