Магия мозга и лабиринты жизни - Наталья Бехтерева

Помолчала Ванга, откинулась на стуле, что-то недовольно пробормотала (кажется, о науке) и вдруг слегка отклонилась влево, лицо стало заинтересованным. «Вот сейчас твоя мать пришла. Она здесь. Хочет тебе что-то сказать. И ты ее можешь спросить».

Зная, что Ванга нередко говорит о недовольстве ушедших в иной мир родственников, о том, что они сердятся из-за невнимания детей к их могилам, я, ожидая того же ответа, сказала Ванге: «Мама, наверное, сердится на меня». (Мама умерла в 1975 г., я у Ванги была в 1989-м. Я после смерти мамы ездила пять лет подряд к ней на могилку.) Ванга послушала-послушала и вдруг говорит: «Нет. Она на тебя не сердится. Это все болезнь; она говорит: это все болезнь». (Кстати, мама при жизни часто именно так и говорила.) И далее – мне, одновременно показывая руками: «У нее же был вот такой паралич. – Руки Ванги имитируют дрожание. – Вот такой». – «Паркинсонизм, – комментирую я. – Да, да, правильно, паркинсонизм. Так и было, мама двенадцать лет болела тяжелейшим паркинсонизмом…»

«У матери к тебе две просьбы: сходи к монахам и закажи, чтобы ее поминали. К монахам». – «В Ленинграде, – спрашиваю я, – в Москве?» – «Да нет, к монахам». – «Загорск?» – «Да, да, Загорск. А вторая просьба – поезжай в Сибирь». – «Навсегда? Когда? Куда?» – «Куда тебе сказано, в Сибирь. Не навсегда. Когда? Сама поймешь, скоро… А что это – Сибирь? – Ванга смеется. – Город? Место?» – «Да никого у меня в Сибири нет. И зачем я туда поеду?» – говорю я. Ванга: «Не знаю. Мать просит».

Кстати, совершенно неожиданно по приезде в Ленинград я получила приглашение в Сибирь на чтения, посвященные моему деду – академику В.М. Бехтереву. И не поехала. И жалею об этом до сих пор. Значительно более поздняя поездка оказалась просто приятной: Байкал красив и с пологой и со скалистой стороны.

Может быть, если бы… Но кто может сейчас ответить на этот вопрос?!

А дальше Ванга начала меня спрашивать: «Где твой отец?» – «Не знаю», – не совсем правду ответила я. «Как же ты не знаешь, ведь это же было убивство, убивство! А где гроб? (Гроб – это могила.) Гроб его где?» – «Не знаю». – Здесь уже правда. – «Как же ты не знаешь, ты должна знать, ты постарайся – и будешь знать».

Ах, Ванга, Ванга, подумала я, ну кто же мне скажет, где лежат кости моего расстрелянного отца!

Сказали. Переспросила через другие каналы. Подтвердилось. Весьма вероятно, что вместе с такими же несчастными мой отец похоронен вблизи Ленинграда, в Левашово…

«А ты зачем ходишь к замминистра? Не твой это человек, пообещает – и ничего тебе не сделает, ходи к министру. Это – твой человек» (Ванга). Действительно, в последнее время я пробовала решать организационные, строительные и денежные вопросы с заместителем министра здравоохранения СССР. Ничего из этого не вышло. Позже я к нему, по крайней мере систематически, не обращалась. Трудна директорская должность, особенно директора вне Москвы. От этой непролазной бюрократии я уставала больше, чем от всего остального. Поэтому и решила избавиться от директорства к 65 годам. О чем объявила в 64 года вполне официально. Чем и развязала в институте яростную борьбу за власть. Но об этом – в другом месте.

Мне казалось, что о моих походах к замминистра тетушка Ванга уж никак не должна была знать. Догадалась случайно? Сейчас полагаю – догадаться об этом невозможно: мои приезды в Москву были в разное время.

Дальше: «Что-то я очень плохо вижу твоего мужа, как в тумане. Где он?» – «В Ленинграде». – «В Ленинграде… да… плохо, плохо его вижу». Несколько месяцев спустя мой муж умер в весьма трагической ситуации. Имели ли слова Ванги отношение к страшным моим личным событиям? Не знаю. Не думаю.

«А несколько лет тому назад рядом с тобой было три смерти». Я как-то не сообразила и сказала: «Да, дед, отец, мать». – «Ну что ты об отце и деде, те погибли много раньше. Трое – почти рядом». Правда, подумав, молча согласилась я, было так. Моя мать, жившая с нами, мать первой жены моего мужа и моя единственная, очень любимая мною подруга. С расстоянием между смертями около двух лет. Но почему вдруг об этом?! Хотя сейчас я бы ответила себе: а почему бы и нет? Ведь я не задала определенного вопроса Ванге, я просто хотела ее послушать. Да, смертей было три. И вдруг: «А ты, может быть, о себе беспокоишься? Так у тебя со здоровьем все в порядке. Вот сестра твоя не выздоровеет, так и будет болеть, не поправится никогда». Да, мне нездоровилось, а сестра моя лежала, уж не знаю который раз, в больнице. И сейчас она хворает, и все то же, то же, что и было. Моложе меня на девять лет, в 55 лет вышла на пенсию, теперь – инвалид первой группы. А что с ней? Трудно сказать. Язва голени – то есть, то нет. Хроническая язва голени. Нет сил. Замедленность движений. Не всегда может встать. В давние времена про таких говорили – сглазили. Сглазили – и что тут гадать докторам, тем более что ни лучшие, ни просто хорошие доктора помочь ей не могут. А была она в юности редкой красавицей: высокая, стройная, белокурая, зеленоглазая. Да недолго была. Уже к тридцати – тридцати пяти стала просто миловидной женщиной, а к пятидесяти поверить в прошлую красоту было уже невозможно. Очень любила ее мать, и она была дочерью, душевно близкой матери. И вот прошло десять лет после моего разговора с Вангой. Моя сестра, слава Богу, жива. Но она действительно не вылечилась. Ей – скажем так – не лучше. Всё то же. Но как об этом могла знать Ванга, «тетя Ванга»? Ведь то, что я ей сказала о болезни сестры, было очень невинно: «Немножко приболела, скоро поправится». – «Твоя сестра не поправится». Откуда ей это было известно? Не знаю. И мой муж, и сестра были от Ванги на одинаковом расстоянии. Откуда ясное видение событий, связанных с моей сестрой, и – «мужа твоего неясно вижу, как в тумане»? Не знаю.

Было и что-то еще. Вспомню – доскажу. Тогда, когда подобные встречи происходят, кажется, будешь помнить каждое слово всю жизнь. А потом и это, как, к счастью, и другое, постепенно бледнеет, как будто на прошлое ложится все менее прозрачная пелена, через которую все еще просвечивают факты и потихоньку бледнеют, выцветают краски, выцветают и эмоции. Как прекрасно, что эмоции могут выцветать! Как великолепно, что прячутся в сундуки истории великие и малые трагедии! И пусть с ними даже уйдут и прошлые радости. Это – цена! Я готова ее платить, хотя есть у большинства людей своего рода защита – берегут они память о радостях. И поэтому – «что прошло, то будет мило».

Лиц, претендующих на возможности видеть прошлое, настоящее и будущее, очень немало. В мои задачи не входит ни их оценка, ни сравнение, ни отделение «чистых» от «нечистых», истинных пророков от шарлатанов. Мне важно было повидаться с человеком, чьи особые свойства действительно прошли проверку и числом и временем, – мне неважно, сколько их, похожих или даже таких же. Пусть один, пусть тысяча. Мне важно было убедиться самой: да, такое бывает. И далеко не всё можно отвергнуть, как добытое «штатом осведомителей». Кстати, при штате осведомителей, вряд ли имеющемся, куда деть найденных в болотах, в чаще лесов коров и телят – по точному указанию Ванги: «Как странно – корова, а говорит, где она!»