Полное собрание стихотворений под ред. Фридмана - Константин Батюшков

1817

Окончательная редакция стихотворения. — Ред.   

Мечта (Окончательная редакция). Печ. по «Опытам», стр. 106—118. После первой публикации «Мечты» (см. стр. 262) Батюшков напечатал стихотворение с исправлениями в ВЕ, 1810, № 4, стр. 283—285. Поэт стал переделывать первую редакцию стихотворения, очевидно, в 1809 г., когда он писал Гнедичу, выражая недовольство некоторыми слабыми местами этого произведения: «Пришли мне замечания на «Мечту», хоть на лоскутке, иначе я на тебя буду сердит!» (Соч., т. 3, стр. 68). В 1810 г. Батюшков ввел новый отрывок из «Мечты» (песнь скальда) в статью «Картина Финляндии» (ВЕ, 1810, № 8, стр. 247—257). Статья вошла в 1-ю часть «Опытов» под заглавием «Отрывок из писем русского офицера о Финляндии». 26 июля 1810 г. Батюшков послал «Мечту» Жуковскому для напечатания в «Собрании русских стихотворений» (Соч., т. 3, стр. 99), где она и появилась в совершенно переработанном — по сравнению с первой редакцией — виде (ч. 5, М., 1811, стр. 323—331). Но хотя Батюшков сообщал Жуковскому о «Мечте»: «Я более ее трогать не намерен» (Соч., т. 3, стр. 100), он все-таки в том же 1811 г. продолжал переделывать стихотворение. Признавая, что в «Мечте» «плану вовсе нет», поэт писал Гнедичу 7 ноября 1811 г.: «Она напечатана с поправками, но я ее и еще раз переправил. Увидишь сам каково» (там же, стр. 150). При этом письме стихотворение в исправленном виде было послано Гнедичу, а в письме к нему же от 27 ноября — 5 декабря 1811 г. Батюшков просил: «Пришли мне замечания на «Мечту»: я ожидаю их с нетерпением, ибо имею в них нужду» (там же, стр. 162). Последние исправления в «Мечте» Батюшков сделал в 1817 г., подготовляя издание «Опытов». См. все эти варианты в изд. 1934, стр. 473—486. По собственному признанию Батюшкова, «Мечта» в редакции «Собрания русских стихотворений» понравилась «не всем» (Соч., т. 3, стр. 150), а Пушкин на полях «Опытов», куда вошла окончательная редакция «Мечты», дал целый ряд уничтожающих оценок: «детские стихи», «пошло» и т. п. и заметил: «Писано в молодости поэта. Самое слабое из всех стихотворений Батюшкова» (П, т. 12, стр. 269, 271—272). В то же время Пушкин находил в «Мечте» гармонические и даже прекрасные стихи (П, т. 12, стр. 268 и 271). О части имен и названий, упоминаемых в стихотворении, см. примеч. к его первой редакции, стр. 263.

Воклюз — см. стр. 291.

Иснель — герой оссианической поэмы Парни «Иснель и Аслега», отрывки из которой переводил Батюшков (см. примеч. к стихотворениям «Сон воинов» и «Скальд», стр. 284—285).

Биармия — древняя северная область, находившаяся на берегу Белого моря; в ней развертывается действие многих скандинавских саг.

Елень — олень.

Любовница Фаона — Сафо, см. стр. 291.

Как часто в Тибуре и т. д. Батюшков значительно расширил описание жизни Горация при переработке стихотворения для «Собрания русских стихотворений», стремясь создать контраст с сумрачным колоритом оссианической части «Мечты». 26 июля 1810 г. он писал Жуковскому: «Я к «Мечте» прибавил Горация; кажется, он у места, et il fera bon contraste avec le scalde» ‹«И сделает хороший контраст со скальдом»› (Соч., т. 3, стр. 100). Тибур — город близ Рима, в котором жил Гораций.

Глицерия — возлюбленная Горация, к которой он часто обращался в своих стихах.

<Из греческой антологии>

***

    В обители ничтожества унылой,О незабвенная! прими потоки слез,И вопль отчаянья над хладною могилой,       И горсть, как ты, минутных роз!       Ах! тщетно всё! Из вечной сениНичем не призовем твоей прискорбной тени;Добычу не отдаст завистливый Аид.Здесь онемение; всё хладно, всё молчит,Надгробный факел мой лишь мраки освещает...Что, что вы сделали, властители небес?Скажите, что́ краса так рано погибает!Но ты, о мать-земля! с сей данью горьких слезПрими почившую, поблеклый цвет весенний,Прими и успокой в гостеприимной сени!

***

Свидетели любви и горести моей,О розы юные, слезами омоченны!Красуйтеся в венках над хижиной смиренной,    Где милая таится от очей!Помедлите, венки! еще не увядайте!Но если явится, — пролейте на нее       Всё благовоние своеИ локоны ее слезами напитайте.Пусть остановится в раздумьи и вздохнет.       А вы, цветы, благоухайтеИ милой локоны слезами напитайте!

***  

Свершилось: Никагор и пламенный ЭротЗа чашей Вакховой Аглаю победили...О, радость! Здесь они сей пояс разрешили,    Стыдливости девической оплот.Вы видите: кругом рассеяны небрежноОдежды пышные надменной красоты;Покровы легкие из дымки белоснежной,И обувь стройная, и свежие цветы:Здесь всё — развалины роскошного убора,Свидетели любви и счастья Никагора!

Явор к прохожему   

Смотрите, виноград кругом меня как вьется!    Как любит мой полуистлевший пень!Я некогда ему давал отрадну тень;Завял... но виноград со мной не расстается.                       Зевеса умоли,Прохожий, если ты для дружества способен,Чтоб друг твой моему был некогда подобенИ пепел твой любил, оставшись на земли.  

***  

Где слава, где краса, источник зол твоих?Где стогны шумные и граждане счастливы?Где зданья пышные и храмы горделивы,Мусия, золото, сияющие в них?Увы! погиб навек, Коринф столповенчанный!И самый пепел твой развеян по полям.Всё пусто: мы одни взываем здесь к богам,И стонет Алкион один в дали туманной!

***  

«Куда, красавица?» — «За делом, не узнаешь!»— «Могу ль надеяться?» — «Чего?» — «Ты понимаешь!»— «Не время!» — «Но взгляни: вот золото, считай!»— «Не боле? Шутишь! Так прощай».  

***  

Сокроем навсегда от зависти людейВосторги пылкие и страсти упоенье,Как сладок поцелуй в безмолвии ночей,Как сладко тайное любови наслажденье!  

*** 

В Лаисе нравится улыбка на устах,Ее пленительны для сердца разговоры,Но мне милей ее потупленные взорыИ слезы горести внезапной на очах.Я в сумерки вчера, одушевленный страстью,У ног ее любви все клятвы повторял     И с поцелуем к сладострастьюНа ложе роскоши тихонько увлекал...     Я таял, и Лаиса млела...     Но вдруг уныла, побледнела     И — слезы градом из очей!Смущенный, я прижал ее к груди моей:«Что сделалось, скажи, что сделалось с тобою?»— «Спокойся, ничего, бессмертными клянусь;Я мыслию была встревожена одною:Вы все обманчивы, и я... тебя страшусь».   

*** 

Тебе ль оплакивать утрату юных дней?     Ты в красоте не изменилась         И для любви моейОт времени еще прелестнее явилась.Твой друг не дорожит неопытной красой,Незрелой в таинствах любовного искусства.Без жизни взор ее стыдливый и немой,     И робкий поцелуй без чувства.     Но ты, владычица любви,     Ты страсть вдохнешь и в мертвый камень;И в осень дней твоих не погасает пламень,     Текущий с жизнию в крови.  

*** 

   Увы! глаза, потухшие в слезах,Ланиты, впалые от долгого страданья,   Родят в тебе не чувство состраданья, —   Жестокую улыбку на устах...   Вот горькие плоды любови страстной,Плоды ужасные мучений без отрад,   Плоды любви, достойные наград,Не участи для сердца столь ужасной...Увы! как молния внезапная небес,   В нас страсти жизнь младую пожирают      И в жертву безотрадных слез,      Коварные, навеки покидают.Но ты, прелестная, которой мне любовьВсего — и юности, и счастия дороже,Склонись, жестокая, и я... воскресну вновь,Как был, или еще бодрее и моложе.  

*** 

Улыбка страстная и взор красноречивый,В которых вся душа, как в зеркале, видна,      Сокровища мои... ОнаЖестоким Аргусом со мной разлучена!      Но очи страсти прозорливы:Ревнивец злой, страшись любви очей!Любовь мне таинство быть счастливым открыла,Любовь мне скажет путь к красавице моей,Любовь тебя читать в сердцах не научила.   

*** 

Изнемогает жизнь в груди моей остылой;Конец борению; увы! всему конец.Киприда и Эрот, мучители сердец!Услышьте голос мой последний и унылый.Я вяну и еще мучения терплю:         Полмертвый, но сгораю.Я вяну, но еще так пламенно люблю     И без надежды умираю!     Так, жертву обхватив кругом,На алтаре огонь бледнеет, умирает     И, вспыхнув ярче пред концом,         На пепле погасает.   

*** 

С отвагой на челе и с пламенем в кровиЯ плыл, но с бурей вдруг предстала смерть ужасна.О юный плаватель, сколь жизнь твоя прекрасна!         Вверяйся челноку! плыви!

Между маем 1817 и началом 1818