Адвокат дьявола - Моррис Уэст

«Мой дорогой Альдо!

Я дома, и уже поздно. Нина, наконец, заснула, спит и мальчик. Прежде чем уйти поутру, я должен оставить это письмо у нее вместе с другими бумагами, а когда все закончится и время чуть залечит горечь утраты, они, возможно, попадут в твои руки.

Мы встретимся завтра, ты и я, но как незнакомцы, каждый связанный обязательствами перед своей верой. Ты будешь сидеть среди моих судей и прогуливаться с моими палачами, а после – подпишешь свидетельство о моей смерти.

Я не виню тебя за это. Каждый из нас должен идти только по той тропе, которую различают его глаза. Впрочем, думаю, придет день, когда твои взгляды изменятся. Если такое произойдет, ты возненавидишь то, что случилось, и, возможно, будешь клясть себя за участие в этом деле, тем более, если рядом не окажется человека, которому можно сказать о своем раскаянии.

Поэтому я хочу признаться, что не испытываю ненависти к тебе, моему другу, другу Нины и мальчика. Надеюсь, ты не отвернешься от них и будешь о них заботиться. Я знаю, что ты любил Нину. Думаю, до сих пор любишь и, присоединившись к моим судьям, начнешь задумываться, что подвигнуло тебя – вера или ревность. Но я знаю в чем причина, и говорю тебе, что умираю, считая тебя своим другом.

А теперь хочу попросить об одной услуге. Пойди к отцу Ансельмо и Анне де Санктис и скажи им, что я не держу на них зла и, придя к Богу (а я на это надеюсь), замолвлю за них словечко.

Так что, дорогой доктор, покидаю тебя. Скоро рассвет, мне холодно, я испуган. Знаю, что меня ждет. При мысли об этом силы тают, и я должен почерпнуть их в молитве. Раньше надеялся, что умру с достоинством, но никогда, до сегодняшней ночи, не представлял себе, как это трудно.

Прощай, мой друг. В трудные времена Бог поддержит нас обоих.

Джакомо Нероне».

Когда Мейер прочел это в третий раз, по его щекам покатились слезы. Доктор прошелся по комнате, вновь пробежал глазами письмо и только тогда понял, что получил отпущение грехов. Даже если во всех начинаниях потерпит неудачу – а за пятнадцать лет набрался длинный список его провалов, – он не умрет нелюбимым и непрощенным. И в этом состоял ответ на вопрос, мучивший Мейера столько лет: почему одни, даже великие люди, умирают и тут же уходят в забвение, в то время как память о других сохраняется навсегда?

Его мысли прервались стуком в дверь. Распахнув ее, он увидел Блейза Мередита.

Вид священника поразил Мейера: лицо мученика посерело, в губах не осталось и кровинки, капельки пота блестели на лбу и над верхней губой. Руки дрожали, голос осип:

– Извините, что беспокою вас, доктор. Нельзя ли мне немного отдохнуть у вас?

– Ну, разумеется! Ради бога, заходите. Что с вами случилось?

Мередит чуть улыбнулся:

– Ничего не случилось. Я возвращаюсь от Нины. И совсем выдохся, пока добрался до дороги. Пара минут отдыха, и все будет в порядке.

Мейер ввел его в дом, заставил лечь на кровать, принес полстакана граппы.

– Выпейте. Крепкая штука, но она вдохнет в вас жизнь.

Мередит выпил и вскоре почувствовал, как тепло распространяется по телу. Сил у него сразу прибавилось. Мейер же, насупившись, стоял у кровати.

– Я беспокоюсь за вас, Мередит. Так продолжаться не может. Я намерен связаться с епископом и положить вас в больницу.

– Дайте мне еще несколько дней, доктор, – ответил тот. – А потом я выполню все ваши указания.

– Вы тяжело больны. Нельзя же работать до изнеможения!

– Мне все равно умирать. Так лучше сгореть дотла, чем проржаветь.

Мейер пожал плечами.

– Вы, конечно, вольны распоряжаться своей жизнью, монсеньор. Скажите мне… вы поладили с Ниной?

– Да, мы обо всем поговорили. Я потрясен ее рассказом. Но остались вопросы, которые я хотел бы задать вам, если вы не возражаете?

– Спрашивайте, о чем пожелаете, друг мой. Я зашел слишком далеко, чтобы повернуть назад.

– Благодарю вас. Вопрос первый. Была ли здесь эпидемия краснухи зимой тысяча девятьсот сорок третьего года? И родился ли Паоло Сандуцци слепым, потому что этой болезнью переболела и Нина?

– Да.

– Сколько прошло времени, прежде чем вы вновь увидели мальчика?

– Три года… нет, почти четыре. Я уезжал в Рим.

– Когда вы вернулись, мальчик был зрячим?

– Да. Катаракты исчезли.

– С медицинской точки зрения, это необычно?

– Еще как необычно! Я не знаю второго такого случая.

– Вы говорили об этом Нине Сандуцци? Спрашивали у нее, как и когда это произошло?

– Да.

– Что она вам ответила?

– Что-то вроде: «Так уж случилось». Наши отношения тогда оставляли желать много лучшего. Больше вопросов я не задавал. Но найти объяснения не смог. Не нахожу и теперь. А почему вы спрашиваете об этом, монсеньор?

– Нина сказала мне, что в день появления мальчика, после того, как вы ушли, Джакомо молился всю ночь, а утром пообещал Нине, что через три недели их сын будет видеть, как другие, нормальные дети. По ее словам, так оно и вышло. Катаракты исчезли. Ребенок мог различать свет и тень. А потом зрение развивалось у него, как обычно. Я хотел бы услышать ваше мнение, доктор.

Мейер помолчал, погруженный в раздумья. Потом заговорил, словно сам с собой:

– Так вот что она имела в виду, когда клялась, что Джакомо творил чудеса и она тому свидетель.

– Когда? – резко спросил Мередит.

– Когда мы обсуждали ваш предстоящий приезд, и я пытался убедить ее поговорить с вами.

– Вы полагаете, она говорила правду?

– Если Нина это сказала, значит, так оно и было, – кивнул Мейер. – Нина Сандуцци не будет лгать даже ради спасения собственной жизни.

– Что бы вы пояснили, как врач?

– По моему разумению, такого быть не могло.

– Но было. Мальчик-то видит.

Мейер ответил долгим взглядом, затем улыбнулся и покачал головой.

– Я знаю, что вы хотите услышать от меня, Мередит, но не скажу этого. Я не верю в чудеса, только в необъясненные факты. Но могу признать, что обычно такого не происходит. Более того, я никогда не слышал о втором таком случае, и в медицинской литературе не найти ясности на этот счет. Но я еще не готов нырнуть в темноту и заявить, что исцеление Паоло есть чудо, обусловленное вмешательством божьей воли.

– Я и не жду от вас этих слов, – добродушно заметил Мередит. – Я просто спросил, может ли медицина объяснить этот случай.

– Я не могу. Другие, возможно, смогут.

– Если и смогут, то как они объяснят тот факт, что Джакомо предсказал выздоровление сына?

– Ясновидение – известный, хотя и необъяснимый феномен. Но нельзя же просить меня дать точную оценку того, что случилось пятнадцать лет назад, тем более что я узнал об этом из вторых рук.

– Но вы принимаете сказанное Ниной за чистую монету?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});