Молодой Сталин - Саймон Монтефиоре

Живя в ист-эндской нищете, Сталин, скорее всего, почти не видел Лондона. Большевики были настолько поглощены политикой и культурно ограниченны, что почти не замечали природных и культурных достопримечательностей. Чтобы любоваться городом, как писал Троцкий, “нужно слишком много расходовать себя. А у меня была своя область… не допускавшая соперничества: революция”. Сосо был таким же. У него почти не было денег, но во время Второй мировой войны он рассказал молодому дипломату Андрею Громыко (позже – министру иностранных дел и председателю президиума СССР), что часто заходил в церкви и слушал проповеди – отличный “метод для совершенствования знаний иностранного языка”. Отправляя Громыко послом в Вашингтон, он советовал ему поступать так же.

Тем временем у съезда кончились деньги: он не мог обеспечить каждому делегату шестьдесят пять рублей для возвращения домой. Нужно было что-то предпринять. Социалист Федор Ротштейн, русский еврей, помогавший организовывать съезд, обратился к левому журналисту из “Дейли ньюс” Генри Брейлсфорду и депутату парламента лейбористу Джорджу Лэнсбери. Они связались с американским магнатом Джозефом Фелсом, владельцем компании Fels-Naphta, производившей мыло.

“Чтобы принять решение, я должен увидеть этих людей”, – изрек мыльный барон. Брейсфолд и Лэнсбери пригласили Фелса в церковь Братства на заседание съезда. “Как они молоды, как увлечены своим делом!” – воскликнул филадельфиец и ссудил партии 1700 фунтов. По условию ссуды “мы, нижеподписавшиеся делегаты” обязаны были вернуть деньги к 1 января 1908 года. Фелс настаивал, чтобы договор подписал каждый делегат. Ленин согласился, но велел революционерам подписываться только псевдонимами. Они подписывали этот удивительный документ по-английски, по-русски и по-грузински. Ленин, скорее всего, написал просто “Владимир”. Считается, что Сталин выбрал излюбленный псевдоним Василий из Баку. Фелс умер до прихода Ленина к власти, но в 1917 году долг вернули его наследникам.

Когда в 1942-м Черчилль[108] познакомился со Сталиным, они поначалу держались друг с другом холодно, но затем устроили в Кремле ночное соревнование по выпивке. Премьер-министр спросил у Сталина о его поездке в Лондон.

– Там были Ленин, Плеханов, Горький и другие, – отвечал Сталин.

– А Троцкий? – спросил Черчилль о враге, которого Сталин убил два года назад.

– Да, он там был, – ответил Сталин, – но уехал разочарованным: ему не дали представлять никакую организацию, например боевую дружину, а Троцкий на это надеялся…” Даже через тридцать лет, уже убив своего главного врага, Сталин гордился тем, что он командовал боевыми отрядами, а прославленный военный нарком Троцкий – нет.

“Лондонский съезд окончился, – сообщал Коба Иванович (новый псевдоним Сталина) в “Бакинском пролетарии”, – окончился победой “большевизма”.

Сталин и Шаумян остались в Лондоне, чтобы ухаживать за заболевшим Цхакаей. “Я слег в постель с температурой, – вспоминал Цхакая. – За мной ухаживали т. Степан и Коба, ибо в одной комнате жили во время съезда”.

Среди валлийских коммунистов распространена легенда о том, что после съезда Сталин не ухаживал за Цхакаей, а отправился в долины Южного Уэльса поговорить с шахтерами. Ведь его бастион 1905 года, Чиатуры, был городом горняков. Но, хотя в годы Второй мировой войны коммунисты Рондды много рассказывали, как видели Сталина в Уэльсе, никаких серьезных свидетельств этого путешествия нет[109]. Кроме того, тогда еще не возник псевдоним Сталин. Рассказывали также о том, что он побывал у ливерпульских докеров. Но, увы, “Сталин в Ливерпуле”, так же как и “Сталин в Уэльсе”, – городская легенда, местное предание, след левацкого культа личности1.

Проведя в Лондоне три недели, Сосо на неделю заехал в Париж. Раздобыв там паспорт недавно умершего грузина Симона Дзвелаи, он вернулся домой как раз накануне грандиозного ограбления2.

Глава 20

Камо сходит с ума. Игра в казаки-разбойники

10 мая 1907 года Камо прилаживал фитиль к красинской бомбе. Она взорвалась прямо ему в лицо. Он чуть не лишился глаза, но сумел тайно пройти лечение и более-менее поправиться к тому дню, на который дружина наметила большое дело. Другие бандиты скучали по своему арестованному главарю Цинцадзе и считали Камо хвастуном, искавшим внимания. “Камо был о себе высокого мнения, – вспоминал Куприашвили. – Он постоянно хвалился тем, что важные товарищи его ценят”.

4 июня Сталин уже был дома. Только что энергичный премьер-министр Столыпин провел реакционный переворот, изменив правила выборов в Думу таким образом, что они гарантировали большинство консерваторам. Он усилил и нажим на революционеров. Многих арестовали, многих сослали в Сибирь в “столыпинских вагонах”, а повешенных было столько, что петлю прозвали “столыпинским галстуком”. В 1905-м политических заключенных было 86 000, а в 1909-м – 170 000. Камо собрал команду из отъявленных грузинских громил и грабителей – среди них было ядро дружины и пять женщин-стрелков. В ожидании дела все они ютились в маленькой квартирке, а Камо снял шикарные апартаменты “и жил под прикрытием как князь”. Охранка считала, что в ограблении было задействовано около шестидесяти боевиков, так что, вероятно, большевики воспользовались помощью эсеров и других специалистов: террористы часто сотрудничали – например, незадолго до этого Красин предоставил эсерам взрывчатку для минирования дома Столыпина. Если же эсеры надеялись, что с ними поделятся добычей, их ждало разочарование.

Сталин известил Тифлисский большевистский комитет об указаниях, полученных от Ленина в Берлине. Комитет согласовал операцию. Очевидно, Сталин предвидел возмущение в городе и международный скандал: Камо и боевики по предложению Ленина на время вышли из партии и таким образом технически не были связаны лондонской резолюцией. Сталин и Шаумян собирались сразу после ограбления перебраться в Баку. С большевизмом в Грузии было покончено: большевиков оставалось человек 500. Сосо сознательно сжигал мосты в Грузии и начинал все заново в обстановке, лучше отвечавшей его устремлениям[110].

В первой половине дня 13 июня Камо подтвердил Сталину и Шаумяну, что ограбление произойдет сегодня. Бандиты ждали в духане “Тилипучури”, где Сталин предположительно появился ранним утром[111]. Не позже десяти утра Камо, одетый офицером и вооруженный черкесской саблей, выехал на Эриванскую площадь, а юноши и девушки из банды заняли позиции. Стоял жаркий летний день.

Когда взрывы сотрясли город, Като нянчила трехмесячного сына Сталина Яшу на балконе; рядом стояла ее сестра Сашико. “Мы в ужасе бросились в дом”, – вспоминает Сашико Сванидзе. Весь день раненых привозили в кое-как устроенные операционные. По городу носились казаки и жандармы – они врывались в дома, огораживали целые районы и кварталы, надеясь отыскать деньги до того, как их вывезут из Тифлиса.