Механизм жизни - Андрей Валентинов

class="p1">В лавку монашек, не желая мокнуть, зашел вместе с гостями. Вместе с Ури они топтались у порога, пока барон изучал ряды полок с иконами. Миниатюрные образки, двух— и трехстворчатые складни, простенькие «доски», лики в серебряных и золоченых окладах; ниже — нательные кресты, четки из кипариса…

Свечи.

Купив дюжину свечей у дородного дьякона, они вышли наружу. Дождь стих, но небеса хмурились.

— Вам в какой храм, а? — спросил монашек. — У нас их много!

И начал перечислять, старательно загибая пальцы:

— Преображения Господня — раз, Покрова Пресвятой Богородицы — два, Знамения Богоматери — три… Они все рядком стоят!.. еще Святителя Николая чудотворца, так он больше для братии, возле келий… — Инок запнулся, вспоминая, что упустил. Было видно: в монастыре он недавно. — Ага, в колокольне, преподобного Сергия Радонежского! Так куда вести?

Грех гордыни пылал на лбу монашка. Храмами обители он хвастался, будто сын купца — отцовскими складами товара. Близость Ури его не пугала: шляпа действовала наилучшим образом. Это лишь привратник не в меру глазастый попался.

— Если вас не затруднит, преподобный отче, — доведя прусский акцент до абсурда, фон Книгге источал фимиам вежливости, — проводите нас к Преображенскому собору. Ваше благочестие станет порукой, что мы на верном пути.

Он поздно сообразил, что переигрывает. Монашек уже косился на него с подозрением. С обходительными господами у сопляка были связаны какие‑то неприятные воспоминания. На «преподобного отца» инок не тянул: ни внешностью, ни возрастом. Бледное лицо, на носу и щеках — прыщи, руки в цыпках. Отчаянно моргая, мальчишка напоминал совеныша, разбуженного средь бела дня.

— Ага, — невпопад кивнул он и заторопился вперед.

Эминент отлично чуял след. Он прошел бы по нему и сам, но отказываться от сопровождения не хотел. Даже от затравленного монашка можно получить кое-какие душеполезные сведения. Перестарался с елеем? — это поправимо. Инок болтлив, надо только чуточку ему помочь…

— Преподобный отче! Не в тех я годах, чтобы бегать наперегонки. Давайте умерим шаг… А вы нам расскажете о монастыре, что сами пожелаете.

Монашек успокоился.

— Белый дом видите?..

Обращение «сын мой» не шло у мальчишки с языка. Он уж и так, и эдак — ни в какую, хоть убей! Эминент не прилагал к этому усилий: чернец робел без посторонней помощи, что весьма забавляло барона.

— Там владыка Поликарп живет. Там же иереев принимает, и мирян, когда снизойдет. А ежели кого из братии зовет — берегись! Непременно епитимью наложит, к гадалке не ходи…

«Гадалка» прозвучала явным диссонансом. Заробев гнева грозного владыки, монашек невольно ускорил шаг, но, вспомнив о просьбе спутника, застыдился. Под ногами поскрипывала жухлая трава. Ветер тоскливо свистел в голых ветвях осин. Кучка иноков граблями прилежно сгребала палую листву.

Часы на колокольне показывали четверть пятого пополудни.

— А вон и Скорбный Преображенский…

Четыре бирюзовых купола мнились клочками чистого неба. Пятый, центральный, отблескивал темным золотом. Собор напоминал корабль, упрямо идущий через свинцовое море туч.

— А скажите‑ка, преподобный отец… Поздно ли в обители спать ложатся? Успеем ли мы помолиться?

Монашек беззаботно махнул рукой:

— Сто раз успеете! Еще вечерни не было. Мы ее в пять служим.

Собор приближался, нависая уже не кораблем — ледяным айсбергом с крутыми уступами и провалами окон-пещер. В глубине кое-где теплился неяркий свет.

— В соборе мы только летом каждый день служим. А сейчас — в Никольском. Во‑он его маковка, над братским корпусом. Видите? Туда вся братия и соберется. Молитесь, сколько душа требует…

Робость, старательно изображаемая фон Книгге, сделала свое дело. Брат Феодосий разливался соловьем. «Значит, вечерня будет в Никольском, — отметил Эминент, приветливо улыбаясь. — Это хорошо. „Братский“ корпус и храм на отшибе, далеко отсюда…»

К паперти вела каменная лестница. Барону вспомнился рассказ полковника «красных уланов», с которым случай свел его в Марселе. Полковник хохотал, вспоминая, как после взятия Москвы решил устроить здесь конюшню. Стойла в соборе! — кавалеристу это казалось дико смешным. Помешала сущая нелепость: подлецы-русские обожают крутые ступени, и лошади не смогли подняться наверх… Пришлось отвести под конюшню соседнюю церковь — «Le temple de Notre Dame icone»,[56] — где лестницы не было.

У входа в собор обнаружилась странная роспись. Против ожидания, храм охраняли не святые, а философы и поэты со свитками в руках. Эминент узнал Орфея, Аристотеля, Плутарха, слепца Гомера…

— Владыко говорит, это в назидание, — счел нужным разъяснить Феодосий. — Вся мудрость языческая — ничто перед Словом Господним! Вот пусть и мокнут на паперти. А внутрь — зась!

Греки исправно мокли, не жалуясь на судьбу, и являли собой образец истинно христианского смирения.

— Нас тут не запрут? — с тревогой спросил барон. — У меня дела в городе…

— Да что вы! Пока вечерня, пока ужин… А задержитесь, так причетник явится свечи гасить — он вас на двор и попросит. Брат Тихон все осматривает, прежде чем двери замкнуть.

— Вы нас успокоили, преподобный отец.

Барон перекрестился и, сопровождаемый Ури, принялся взбираться по крутым ступеням, чувствуя себя уланской лошадью. Однако брат Феодосий не пожелал их покинуть. «Вернешься, сразу к работе приставят, — явственно читалось на лице монашка. — А так при деле, никто не прицепится…»

Двери отворились без скрипа — петли смазывали исправно. Эминент снял цилиндр, пристроил на согнутой руке. «Шляпу! — зашипел инок на промедлившего Ури. — Шляпу‑то сними!..» Расхрабрившись, он хотел добавить: «Сын мой!» — но тут великан запоздало стащил с головы шляпу, и брат Феодосий онемел. «Сссы-ы-ы…» — только и выдавил он, истово крестясь, после чего бегом вылетел из храма.

Уж лучше граблями махать…

Высокие своды были расписаны фресками. Дюжина свечей и две лампады горели перед величественным пятиярусным иконостасом. Остальное пространство тонуло во тьме. Алтарная часть делилась на три округлые абсиды. В центральной помещался алтарь; левая пустовала.

Фон Книгге глянул направо — и увидел гроб.

2

…итак, мы скажем, что Иисус вовсе не собирался основывать новую религию, а лишь хотел восстановить естественную религию и разум в их древних правах. Для пояснения можно будет привести множество текстов из Библии. Таким образом, все споры между сектами прекратятся, как только найдется разумное объяснение Христова учения, будь оно правильно или нет. Тогда эта публика увидит, что только мы — истинные и настоящие христиане, а после этого мы сможем сказать еще больше против попов и князей. В дальнейших, более высоких таинствах мы должны будем раскрыть благочестивый обман и разоблачить ложь всех религий и их связь между собой…

Он вздрогнул, как от толчка, и открыл глаза. Давний разговор с Вейсгауптом встал перед ним столь зримо, что барон даже засомневался: что это было? Яркое воспоминание о днях расцвета иллюминатов? Сон наяву? Зов прошлого?

Эминент мысленно отчитал себя. Это никуда