Рейтинговые книги
Читем онлайн Россия и Европа-т.3 - Александр Янов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 56 57 58 59 60 61 62 63 64 ... 145

Да и сами крестьяне оказались на поверку вовсе не теми само­отверженными коллективистами и приверженцами сельского мира, какими рисовались они славянофилам. Александр Энгельгардт, который был не только профессором, но и практикующим помещи­ком, попросту стёр с лица земли этот патриархальный образ. В своих знаменитых «Письмах из деревни», бестселлере 1870-х, этот авторитетнейший знаток сельской жизни так описывает славяно­фильских коллективистов: «У крестьян крайне развит индивидуа­лизм, эгоизм, стремление к эксплоатации. Зависть, недоверие друг к другу, подкапывание одного под другого, унижение слабого перед сильным, высокомерие сильного, поклонение богатству - все это сильно развито в крестьянской среде. Кулаческие идеалы царят в ней, каждый гордится быть щукой и стремится пожрать карася. Каждый крестьянин, если обстоятельства тому благоприятствуют, будет самым отличнейшим образом эксплоатировать всякого друго­го, все равно крестьянина или барина, будет выжимать из него сок, эксплоатировать его нужду»[64]. И это пишет один из известнейших народников...

Если добавить, что прикрепление крестьян к общинам отчаянно тормозило экономическое развитие деревни, то картина крушения ретроспективной утопии будет завершена. В общинах происходило то же самое, что мы впоследствии увидим в колхозах (кроме разве что порки на конюшне. Уж поверьте мне. Так сложилась моя жизнь, что повидал я этих колхозов не меньше, чем Энгельгардт порефор­менных крестьянских общин).

Как бы тд ни было, приехав хозяйничать в свое имение в Смоленской губернии через десятилетие после реформы, обнару­жил Александр Николаевич, что если при крепостном праве паха­лось у него в трех полях 163,5 десятины, в 1871 году обрабатывалось из них лишь 66, остальные 97,5 были запущены и заросли березня­ком. «Обработка земли производится еще хуже, чем прежде, - печально констатировал он, - количество кормов уменьшается, потому что луга не очищаются, не осушаются и зарастают; скотовод­ство же пришло в полный упадок ...проезжая по уезду и видя всюду запустение и разрушение, можно было подумать, что тут была война, нашествие неприятеля»39.

Право, трудно после всего этого не согласиться с историком, что после реформы «крепостные порядки в деревне держались, глав­ным образом, благодаря заботливому сохранению коллективных форм быта, выработанных в свое время именно крепостным хозяй­ством для его надобностей»40.

Начать с открытого и гордого отвержения крепостничества и всего, что с ним связано, и закончить, способствуя его увековечива­нию, - можно ли представить себе иронию более печальную? Что тут скажешь? Иначе, наверное, и не могла сложиться судьба средневе­ковой утопии в XIX веке.

Глава шестая

«УП ПЭЗДН6НИ6 Торжество национального згоизма

славянофильства»?

Но если не везло старой славянофильской гвардии в делах домашних, то предсказания ее о роли России в мировой поли­тике оправдывались еще меньше. «Загнивающая» Европа, пережив свой мучительный переходный период, вышла из клинча и стреми­тельно рванулась вперед. Кончилось сбившее с толку Герцена (и сла­вянофилов) «равенство рабства». Не понадобилось спасать Европу с помощью «свободного развития русского народного быта». Она спасла себя сама. А загнивала на самом деле самодержавная Россия.

Таково, по крайней мере, было главное открытие славянофиль­ства второго призыва, его, можно сказать, «молодой гвардии». Если и впрямь хотела Россия оставаться верной самодержавию, то не сво­боду в ней следовало, подобно старой гвардии, проповедовать, а как раз напротив, «подморозить, чтобы она не гнила», как бесстраш­но бросил ей в лицо Константин Леонтьев41. Не спасать Европу, а спа-

Там же. С. 2.

Там же. С. 12 (выделено мною-АЛ.).

саться от Европы. Не распространять приторные уверения, что «мысль всей страны сосредоточена в простом народе»42, а трезво и честно дать себе отчет в том, что «народ наш пьян, нечестен и ленив и успел уже привыкнуть к ненужному своеволию и вредным претен­зиям».43 Вот что проповедовали молодогвардейцы в пику «полулибе­ральным славянофилам неподвижного аксаковского стиля»44.

Со стороны этот жестокий конфликт между старой и молодой гвардиями мог показаться - и действительно показался - многим вполне проницательным наблюдателям предсмертной агонией сла­вянофильства. Вот как понял его, например, Николай Михайлов­ский, кумир народнической молодежи 1870-х. Славянофильство [оказалось] своего рода Антеем навыворот. Оно было сильно своей цельностью и последовательностью, пока висело в воздухе, в обла­сти отвлеченных теоретических положений, и разбилось - как только упало на землю, что по необходимости должно было случиться в эпоху реформы. Эпоха шестидесятых годов упразднила славяно­фильство»45.

Это, однако, поверхностное наблюдение. Михайловский, как впрочем, и многие его современники, так никогда и не понял, что параллельно политической деградации славянофильства беспре­рывно росла идейная зависимость от него самых разных слоев рос­сийской публики. Какие еще нужны тому доказательства, если его собственная идея о судьбоносности крестьянской общины для буду­щего России была заимствована у того же «упраздненного» им сла­вянофильства? Надо было находиться внутри мятущегося и стреми­тельно трансформирующегося движения и вдобавок еще быть мыс­лителем масштаба Соловьева, чтобы проникнуть в суть того, что на самом деле происходило.

41 Леонтьев Н.Н. Собр. соч.: в 12 т. М., 1912-19. Т. 7. С. 121.

Теория государства у славянофилов (далее Теория). Спб., 1898. С. 39.

43 Леонтьев Н.Н. Собр. соч. Т. 7. С. 424.

ы Там же. Т. 6, с. 118.

45 Русская мысль. 1892. N 9. С. 160.

Ю Янов

Глава шестая

эгоизма

«(^брбДИНЫ Торжество национального эгоизма

А происходило вот что. Больше полустолетия, начиная

с Радищева, жила русская интеллигенция одной, но пламенной страстью. Отмена помещичьего рабовладения казалась ей ключом к новой жизни. В этом были едины декабристы и славянофилы, либе­ралы и радикалы. Но вот, наконец, с непременным своим полувеко­вым запозданием, самодержавие уступило. Эпохальное событие свершилось.

Но жизнь осталась прежней.

На самом деле тоталитарная идеология Официальной Народнос­ти, зачаровавшая поначалу столько интеллигентных умов, дала тре­щину уже при Николае. Уваровские гимны крепостному праву, «осе­нявшему и церковь и престол», понемногу сменялись общим убеж­дением, что рабовладение гибельно для страны. До такой степени общим, что зашевелилось и само правительство. Специальный коми­тет под руководством графа Павла Киселева потратил, как мы пом­ним, много усилий, пытаясь облегчить положение государственных крестьян, и даже осмелился поднять вопрос об изменении статуса крепостных. Наткнувшись на яростное сопротивление консерватив­ного дворянства, попытки эти, конечно, заглохли. Жесткие рамки уваровской триады, продолжавшей властвовать над бюрократиче­скими умами, привели к параличу власти. Её дурная гротескность стала вдруг очевидна всем. Всевластное обожествленное государст­во предстало перед обществом бессильным банкротом.

И тогда произошло нечто необычайно важное. Отжившая идео­логия парадоксальным образом вдруг сплотила на краткий истори­ческий миг страну. Точнее, сплотило её всеобщее презрение к «пра­вославию, самодержавию и народности», поставленным на службу рабовладению. Выглядело это, если угодно, как ранний аналог бушующего антикоммунизма, которому предстояло снова сплотить на мгновение Россию полтора столетия спустя, во второй половине 1980-х. И в обоих случаях едва отвалилась эта идеологическая скре­па, как стало ясно, что другой не было. Ничто больше не держало вместе безнадежно расколотую страну.

Добавим к этому, что крепостное право сменилось беспросвет­ным крестьянским гетто; что худшие опасения либералов оправда­лись и крестьянин действительно превратился «из белого негра в батрака с наделом»; что мятущаяся интеллигентная молодежь в страстной и наивной надежде хоть как-то помочь обманутым мас­сам устремилась «в народ» (и закончилось это лишь громкими про­цессами 193-х и 50-ти), тогда как кабинет его императорского вели­чества оставался, по выражению Герцена, «бездарной и грабящей сволочью» - и мы получим картину семидесятых.

Короче говоря, петербургские мальчики начали стыдиться само­державия, как раньше стыдились рабовладения. Оно было теперь в их глазах главным виновником всех язв, мучивших Россию: и ограб­ления крестьянства, и захлестнувшей страну дикой волны корруп­ции, и темноты народной, и общей постыдной отсталости державы. Опять, как в декабристские времена, винила российская молодежь во всех этих бедах именно то, что современные «национально-ори­ентированные» интеллигенты почтительно, как мы слышали, име­нуют православной государственностью, т. е. ту самую неограничен­ную власть, которая, по убеждению старой славянофильской гвар­дии (и ее нынешних эпигонов), как раз и была непременным условием «духовно-нравственного возвышения народа».

1 ... 56 57 58 59 60 61 62 63 64 ... 145
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Россия и Европа-т.3 - Александр Янов бесплатно.
Похожие на Россия и Европа-т.3 - Александр Янов книги

Оставить комментарий