Волшебный дневник - Ахерн Сесилия

Уэсли крепко держал меня за руку, и, помнится, я повторяла про себя: не отпускай, не отпускай. Время от времени он оборачивался, видимо, желая убедиться, что я никуда не исчезла, хотя он до того сильно сжимал мою руку, что странно, как не раздавил мне пальцы. Я видела страх в глазах Уэсли, понимала, что он в ужасе от происходящего. Но мы были вместе, и я благодарила судьбу за такого друга. Согнувшись в три погибели под веревками со стекляшками, мы наконец-то выбрались из сада, и Уэсли начал соображать, в каком месте нам лучше перебраться через стену. Я же стояла на страже, ощущая жгучую боль в руках и на залитом кровью лице при каждом порыве ледяного ветра. Мне нельзя было упустить Розалин, которая почти тотчас появилась возле мастерской и оглядывала сад в поисках меня и Уэсли. Наши взгляды встретились. И она помчалась к нам.

Уэсли быстро двигался, собирая осколки камней, бетонных блоков, кладя их друг на друга, чтобы мы могли перелезть через стену. Наконец его сооружение достигло верха стены.

— Давай, Тамара, я помогу тебе.

Я положила дневник, и Уэсли обхватил меня за талию, но я и сама отчаянно цеплялась за все, что попадалось под руку, царапая в кровь локти и колени, пока не оказалась наверху. Уэсли подал мне дневник, и я спрыгнула со стены с другой стороны. Ноги пронзила жуткая боль, но прыгнувший следом Уэсли, не дав мне времени опомниться, вновь схватил меня за руку и потащил дальше.

Пока мы бежали через дорогу в дом у ворот, я громко кричала, зовя Артура и маму, едва мне удавалось набрать побольше воздуха в легкие. Однако мне никто не отвечал, дом молча взирал на нас, комнаты стояли пустые, и слышалось лишь тиканье дедушкиных часов. Мы с Уэсли взбежали вверх по лестнице, потом помчались вниз, открывая все двери, взывая к Артуру и маме. Если до тех пор я с ума сходила от беспокойства, то теперь меня охватила паника. Усевшись на кровать в своей комнате, я положила на колени дневник, не имея ни малейшего представления, что делать дальше. Потом я крепко прижала его к себе и заплакала. В голове тотчас прояснилось.

Я открыла дневник. Медленно, но верно сожженные страницы начали расправляться и разглаживаться прямо у меня на глазах, правда, слова получались не особенно аккуратными, да и линии тоже были ломаными, словно запись делалась в панике.

— Уэсли, — позвала я.

— Что? — отозвался он с лестницы.

— Нам надо идти, — крикнула я.

— Куда? — возмутился он. — Пора вызвать полицейских. О чем ты думаешь? Что за человек был в бунгало? Господи, ты видела его лицо?

Мне казалось, я слышу, как слова накачивают адреналин ему в жилы.

Тогда я быстро спрыгнула с кровати. Слишком быстро. Кровь бросилась мне в голову, и комната поплыла у меня перед глазами. Несмотря на невесть откуда появившиеся черные пятна, я все же попробовала сделать шаг, второй, надеясь, что пятна как появились, так и исчезнут. Держась за стену и стараясь глубоко дышать, я вышла в коридор. В голове у меня с сумасшедшей скоростью стучал молот. Лоб стал потным и липким.

— Тамара, что с тобой?

Это были последние его слова, которые я услышала.

Дневник выпал из моих рук и со стуком упал на пол. После этого — ничего.

Когда я пришла в себя, то прямо над собой увидела изображение Девы Марии в голубом покрове, и она улыбалась мне с высоты. Ее тонкие губы с улыбкой уверяли меня, что все будет хорошо, а ее руки протягивали мне нечто вроде невидимого дара. Потом я вспомнила, что случилось в бунгало, и рывком села в постели. Однако с головой у меня все-таки было не очень хорошо, иначе мне бы не показалось, будто на нее очень сильно давит воздух.

— Ох, — простонала я.

— Тихо, тихо, Тамара, тебе надо лежать. Только не спеши, — услышала я тихий голос сестры Игнатиус, которая одной рукой взяла меня за руку, а другую положила мне на плечо, чтобы уложить меня, не потревожив многочисленные болячки.

— Голова, — прохрипела я, опять укладываясь в постель и глядя ей прямо в глаза.

— Тебя сильно ударили, — отозвалась сестра Игнатиус, протирая мне мокрым полотенцем кожу над глазом.

Ощутив жгучую боль, я вся сжалась.

— Уэсли? — испуганно спросила я, оглядываясь по сторонам и отталкивая ее руку. — Где он?

— Он с сестрой Концептуа. С ним ничего не случилось. Это он принес тебя сюда, — улыбнулась сестра Игнатиус.

— Тамара, — услышала я другой голос, и мама, подбежав ко мне, упала на колени. Она выглядела совсем по-другому. Во-первых, она сменила пеньюар на платье. Ее волосы были забраны на затылке в конский хвостик, лицо стало как будто тоньше, но глаза… несмотря на то что они были красные и заплывшие, как будто она долго плакала, ее глаза опять стали живыми. — Как ты?

Я не могла поверить, что она встала с кровати, поэтому молча смотрела на нее и ждала: неужели она опять впадет в транс? Тогда она потянулась ко мне и крепко поцеловала в лоб, так, что мне было почти больно. Пробежав ладонью по моим волосам, она еще раз поцеловала меня и сказала, что просит у меня прощения.

— Ох, — поморщилась я, когда она задела рану на голове.

— Дорогая, извини. — Она тотчас отодвинулась и внимательно осмотрела мою голову и лицо. Выражение ее глаз стало озабоченным. — Уэсли сказал, что нашел тебя в спальне. Там был мужчина с безобразными…

— Он не тронул меня. — Я стремительно бросилась на его защиту, не совсем понимая, с чего бы это. — Туда пришла Розалин. Она была в ярости. Наговорила много лжи о тебе и папе. Я хотела, чтобы она замолчала, а она оттолкнула меня… — Я поднесла руку к ране. — Плохо дело?

— Шрама не будет. Расскажи о мужчине, — попросила мама дрожащим голосом.

— Они поскандалили. Кажется, она называла его Лори, — вдруг вспомнила я.

Сестра Игнатиус, словно под ней зашатался пол, буквально упала на диван. Мама поглядела на нее, крепко сжав губы, потом обернулась ко мне:

— Значит, это правда. Артур говорил правду.

— Невозможно, — прошептала сестра Игнатиус. — Дженнифер, мы же похоронили его. Он погиб во время пожара.

— Не погиб, сестра Игнатиус. Я видела его. Я была в его спальне. Там много фотографий. Их сотни на всех стенах.

— Он любил фотографировать, — произнесла она, словно размышляя вслух.

— И я на всех фотографиях, — проговорила я, переводя взгляд с сестры Игнатиус на маму. — Расскажите мне о нем. Кто он такой?

— Фотографии? Уэсли не упоминал о них, — побледнев и задрожав всем телом, прошептала сестра Игнатиус.

— Потому что он не видел, а я видела. Вся моя жизнь у него на стенах. — Слова застревали у меня в горле, но я не умолкала. — День, когда я родилась, мое крещение. — Я посмотрела на сестру Игнатиус и едва справилась с захлестнувшим меня гневом. — И вас я тоже видела.

— Ох. — Худыми старушечьими пальцами она стремительно закрыла рот. — Ох, Тамара.

— Почему вы не рассказали мне? Почему вы обе лгали?

— Я очень хотела тебе рассказать. — Сестра Игнатиус вскочила с дивана. — Говорила же я тебе, что никогда не лгу, что ты можешь спрашивать меня о чем угодно, но ты не спрашивала. А я ждала и ждала. Я не считала, что это мое дело, и, видимо, напрасно. Теперь мне это ясно.

— Нельзя было допускать, чтобы ты вот так обо всем узнала, — дрожащим голосом произнесла мама.

— Вам обеим не хватило мужества сделать то, что сделала Розалин. Она рассказала мне. — Я оттолкнула мамину руку и отвернулась от нее. — Она рассказала мне любопытную историю о том, как папа и дедушка приехали сюда, желая купить здешние места под курорт. Она рассказала, как папа встретился с мамой и как он встретился со мной.

Я посмотрела на маму в ожидании, что она опровергнет эту ложь. Мама молчала.

— Скажи, что это неправда. — Глаза у меня наполнились слезами, голос прерывался. Я старалась быть сильной, но это было выше моих сил. Слишком много на меня навалилось. Сестра Игнатиус перекрестилась. Видно было, что она дрожала всем телом. — Скажите же, что мой папа — это мой папа.

Мама заплакала, потом слезы высохли у нее на щеках, она набрала полную грудь воздуха и словно снова стала сильной, как в прошлые времена. Когда она заговорила, ее голос звучал твердо и звонко: