Фанфан-Тюльпан - Пьер Вебер

Штандартоносец торжествующе закричал:

— Они спасены!

Он бросил топор, сложил рупором руки и закричал во все горло:

— Потерпите еще минуту, я иду!

Взобравшись на ствол дерева, превращенного в мост, Фанфан двинулся по веткам к карете. Это был последний момент. Вода троим уже поднялась выше колен.

Морис Саксонский, сильный, как Геракл, поднял на руки госпожу Фавар и передал ее Фанфану. Потом так же ему была вручена Перетта, которую он сам довел по дереву до берега. Наконец и маршал, с помощью Фанфана, достиг твердой земли.

Это был момент всеобщего ликования!

Перетта прижалась к груди Фанфана, плача от счастья, благодарности и восхищения.

Маршал завладел рукой госпожи Фавар, шепча: — Теперь, когда мы оба вместе избежали смерти, я смею надеяться…

Но госпожа Фавар — образец самообладания, — тихонько отняв у него руку, сказала со своим обычным лукавством:

— Господин маршал, я думаю, вы не сожалеете о том, что выбрали Фанфана-Георгина своим штандартоносцем.

— О, еще бы! — ответил маршал. — И я сумею в скором времени доказать, как я ему благодарен!

Час спустя, когда Люрбек, обезумевший от бешенства, ехал в Париж вместе с Хольмом, не менее злым, чем он сам, наши герои, которым удалось добыть крестьянскую повозку, доехали до ближайшей гостиницы, недалеко от разрушенного моста. Маршал спешно искал человека, который добрался бы до следующей почтовой станции и привез оттуда карету с лошадьми, а госпожа Фавар и Перетта сидели перед камином и отогревали свои промокшие и озябшие ноги у благотворного огня в большом зале гостиницы.

Фанфан, свежий и бодрый, как ни в чем не бывало, не сводил глаз со своей любимой, которая только что исполнила или, вернее, пережила самую трагическую роль в своей жизни комедийной актрисы.

Морис Саксонский вернулся и тоже сел к огню.

Увидев Фанфана, он сразу подозвал его к себе.

— Мой мальчик, — сказал он ему тоном, в котором сквозила не только сердечность, но и большая симпатия, — ты вел себя, как герой.

И с лукавой искоркой в глазах он продолжал:

— В таких опасных обстоятельствах, когда одна минута колебания, одна секунда слабости привела бы к тому, что все мы погибли бы, ты действовал с такой отвагой, с такой быстротой и ловкостью, что напомнил мне своего брата, который однажды проявил такие же качества на поле боя… Ты спас нам жизнь. Поэтому первую награду, которую ты у меня попросишь, я тебе обещаю заранее.

Фанфан, покраснев от гордости, вполне законной, глубоко и радостно вздохнул. Он, конечно, хотел тут же рассказать своему начальнику все, как было, ибо ему было неприятно лгать, да еще так долго, великому воину. Но предусмотрительная госпожа Фавар устремила на него взгляд, который говорил:

— Не спеши, мой мальчик! Нужно быть дипломатом и не требовать слишком быстро благодарности за оказанную услугу!

Поэтому Фанфан удовольствовался тем, что горячо поблагодарил маршала, добавив, что он счастлив уже тем, что помог в трудную минуту человеку, являющемуся столпом защиты родины, и это для него честь, стоящая больше любых наград на свете.

— Вот достойный ответ! — заключил маршал. — Это я тоже запомню.

Едва он закончил фразу, как послышался стук колес, и карета въехала во двор гостиницы.

— Может быть, это экипаж для нас? — вскричала госпожа Фавар.

Но нет, это был не тот экипаж, за которым посылал маршал, а другой; в нем приехал из Блуа Бравый Вояка вместе со всеми актерами труппы. Старый ветеран с растерянным и полным тревоги лицом вбежал в зал и, не заботясь о правилах этикета, закричал:

— Нам сказали местные люди, что на вас напали! И мост взорван! Вы, хотя бы, не ранены?

— Как видишь, нет! — ответили одновременно обе женщины, которых и растрогала и рассмешила взволнованность управляющего, а он продолжал:

— Когда мы подъехали к мосту, оказалось, что он взорван, и нам пришлось сделать большой объезд, чтобы найти подходящий брод и перебраться через реку… Ну ничего, главное, что вы выбрались из передряги! Кто сделал такую подлость?

При этих словах маршал нахмурился. Он очень не любил полицию и предпочитал сводить счеты с кем нужно сам и не иметь дела с ее агентами. Поэтому он обратился лично к старому солдату и отчеканил тоном приказа:

— Я прошу вас и всех остальных не разглашать обстоятельства этого дела. — И, подчеркивая важность сказанного, добавил: — Не хочу, чтобы вмешивалась полиция. Я найду этих разбойников сам, — так надежнее!

Все молча согласились с его предписанием, а маршал вышел из общего зала, чтобы посмотреть, не приехала ли карета, которую он заказал.

Фанфан-Тюльпан, наклонившись к Бравому Вояке и актрисам, сказал им вполголоса, чтобы никто не! слышал:

— Я думаю, что это грязное нападение — работа негодяя Люрбека.

— Как это? — тихо спросила госпожа Фавар.

— У меня не было времени хорошо разглядеть тех типов, главарь которых был в маске. Но у них был вид иностранцев, и я поклялся бы, что маска, закрывавшая лицо одного из таинственных злодеев, — та же самая, за которой скрывалась физиономия одного из бандитов в Шуази, когда было совершено покушение на маркизу де Помпадур!

— Вы уверены в том, что сейчас сказали? — спросила, дрожа, госпожа Фавар. — В таком случае, нужно как можно скорее постараться увидеть маркизу де Помпадур и поставить ее в известность.

— Подождем пока! — с загадочным видом сказал Фанфан. — Вы сами мне только что рекомендовали терпение. Дайте мне возможность действовать, и я скоро найду этого негодяя — в гуще леса, или парка, или замка, или в Париже, — видно будет.

— Тогда, мой мальчик, — возгласил старый ветеран, — я прошу тебя: отдай его мне в руки на пять минут! Я считаю, что заслужил честь сам показать ему, почем фунт лиха!

Глава VII

ТРИУМФАЛЬНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ

На следующий после полного волнений дня, Версальский дворец шумел: повсюду сновали люди — слуги и придворные.

Посольская лестница была заполнена толпой придворных и вельмож, которая волнами то наплывала, то откатывалась назад. Гигантского роста швейцарцы, вооруженные алебардами, в туго обтягивающих их могучие фигуры мундирах, блистая ослепительными позументами, стояли недвижно, как статуи, у высоких дверей. Камергеры озабоченно бегали туда и сюда; на светлом фоне деревянной панели темным пятном выделялась черная форма полицейского. На мраморном дворе звучали команды, поддержанные стуком ружейных прикладов. Придворные дамы нарядились в самые красивые платья, и повсюду сияли парча и драгоценные украшения.

В Военной гостиной, находившейся перед Зеркальной галереей, где, казалось, все высокое дворянство Франции собралось на свидание друг с другом, группы придворных, в ожидании новостей, всегда готовые повернуться спиной к тому, кто был на закате, и приветствовать восходящее светило, как обычно предавались привычному занятию — сплетням. Но во всех разговорах непременно звучало одно и то же: