Подснежник - Валерий Осипов

— Вы знаете, милейший, я вчера получил письмо от начальства.

— От начальства? — охотно ввязывается в разговор с «самим» Плехановым бывший студент. — От какого же начальства?

— От генерала.

— Позвольте, от какого генерала?

— Ну, разве вы не догадываетесь? — разводит руками Жорж. — От Фридриха Карловича — какое теперь у нас еще может быть начальство.

— Фридрих Карлович… Фридрих Карлович, — жует губами начинающий. — Да кто же это такой?

— Энгельс! — громким шепотом говорит Жорж.

— От самого Энгельса? — искренне изумляется юный социал-демократ. — И что же он вам пишет?

— Между прочим, спрашивает о вас…

— Обо мне?!

Начинающий марксист поражен до глубины души.

— Позвольте, но откуда же Энгельс может знать что-нибудь обо мне?

— Знает, — делает Жорж уверенный жест рукой, — он все знает.

Бывший студент неподдельно озадачен и даже слегка напуган своей популярностью на таком высочайшем уровне.

— Георгий Валентинович, — робко говорит он, — а что же спрашивает обо мне Энгельс?

Плеханов оглядывается по сторонам.

— Что мы тут стоим, на улице? — пожимает он плечами. — Давайте зайдем к Ландольту, возьмем себе кофе или пива…

Студент забегает вперед, открывает дверь в кафе, быстро находит свободный столик, зовет официанта, заказывает пиво… Ему уже не терпится как можно скорее узнать, чем же привлекла его скромная персона внимание самого Энгельса. Он уже необыкновенно возвысился в своих собственных глазах.

А Жорж, сделав большой глоток, вдруг начинает смотреть на своего собеседника с улыбкой, а потом, не выдержав, громко смеется.

Студент недоумевает.

— Вы уж извините меня, дорогой мой, — кладет Жорж ему руку на плечо, — но я пошутил над вами. Никакого письма я от Энгельса не получал.

Начинающий социал-демократ подавленно молчит. Он, конечно, наслышан об этой странной склонности Георгия Валентиновича к розыгрышам. Но чтобы шутить такими именами…

— А я, знаете ли, работал сегодня целый день с утра, — пытается смягчить ситуацию Жорж, — голова стала чугунной — Гельвеций, Гольбах, Фихте, Кант, Ницше, Фейербах… И захотелось чего-то легкого, веселого… Вы уж простите за экспромт с Энгельсом, но это было первое, что пришло на ум… Я сейчас пишу новую большую работу о нем, вернее, об Энгельсе и Марксе, о возникновении их учения в перспективе истории философии… Может быть, это будет вторая часть «Наших разногласий» — с выходом на русскую философскую традицию, на Чернышевского, например… Я, знаете ли, необыкновенно высоко ставлю Чернышевского в разработке проблем научной методологии социального познания. По сути дела, именно Чернышевский впервые дал мне толчок для критической мысли о субъективной социологии народничества…

Студент забыл уже все обиды. С нескрываемым восторгом смотрит он Плеханову прямо в рот. Какие имена! Какой масштаб мысли! Какие слова — «научная методология социального познания, субъективная социология народничества»…

— А насчет Энгельса — извините великодушно, — возвращается Жорж к началу разговора. — Сижу сейчас, весь обложенный его книгами. Только два имени и вертятся все время в мыслях — Маркс и Энгельс, Энгельс и Маркс… Отсюда и возникло это имя и отчество — Фридрих Карлович…

Плеханов встает, расплачивается с официантом.

— Пойду продолжать, — жмет он руку студенту. — Дел, знаете ли, очень много. Спасибо за компанию. И еще раз простите за неуместную, может быть, шутку.

— Дорогой Георгий Валентинович, — преданно смотрит на Жоржа юный социал-демократ. — Я был счастлив провести с вами эти несколько минут. Буду с нетерпением ждать выхода вашей книги. И, конечно, работать, работать — читать Энгельса, Маркса, Гегеля. А ваша шутка… Ну что ж, она действительно была веселой и занятной, хотя немного и горькой… Но зато мы лишний раз вспомнили об Энгельсе!

— Жорж, — сказал однажды Лев Григорьевич Дейч, — если мне не изменяет память — вы провели детство в деревне, не так ли?

— До двенадцати лет безвыездно проживал в имении отца своего, потомственного тамбовского дворянина, — с достоинством ответил Плеханов.

— В таком случае, — продолжал Дейч, — вам хорошо должны быть знакомы русские народные пляски.

— Конечно, — кивнул Жорж.

— А если так, — улыбнулся Лев Григорьевич, — то мы, я и Вера Ивановна, попросили бы вас немедленно исполнить русскую народную пляску «барыня».

Засулич, пришедшая к Плехановым вместе с Дейчем, наклонила в знак согласия голову.

— «Барыню»? — удивленно переспросил Георгий Валентинович. — А в чем, собственно говоря, дело?

— У нас для вас феноменальное известие! — почти выкрикнул Дейч.

— Потрясающая новость, — подтвердила Засулич.

— Пляшите! — потребовал Дейч. — И обязательно вприсядку!

— Господа, объясните, наконец, что случилось? — недоумевал Плеханов.

— «Барыня, барыня, — захлопали в ладони и запели Дейч и Засулич, — сударыня-барыня»…

Жорж вышел на середину комнаты, сделал несколько движений руками и ногами.

— А вприсядку? — настаивал Лев Григорьевич.

— Вприсядку не умею, увольте, — отмахнулся Плеханов. — Ну, что у вас за новость?

Дейч сделал шаг вперед.

— Жорж, — громко сказал он, — только не падайте в обморок. Сегодня к нам в Кларан приезжает Карл Маркс!

В комнате повисла тишина. Рука Плеханова, лежавшая на спинке стула, мелко задрожала.

— Ну, что же вы молчите? — нарушил паузу Дейч. — Вы, кажется, совершенно не рады этому сообщению.

Георгий Валентинович долгим, затяжным, пристальным взглядом посмотрел на него и тихо сказал:

— Повторите…

— Сегодня к нам, сюда в Кларан, приезжает Карл Маркс.

— Этого не может быть…

— Да почему же не может?

— Зачем Марксу ехать в Швейцарию?

— Отдыхать и лечиться. Вера Ивановна, подтверждаете?

— Подтверждаю, — сказала Засулич.

Жорж сделал несколько нервных шагов по комнате, судорожно сцепил пальцы рук, откинул назад голову.

— Роза!!! — закричал он вдруг таким страшным голосом, что Засулич и Дейч невольно вздрогнули.

— Роза!! — снова громко крикнул Плеханов, как будто жена находилась не в соседней комнате, а в нескольких километрах от дома.

Розалия Марковна торопливо заглянула в дверь.

— Что такое? — тревожно спросила она.

— Роза, Маркс приезжает сегодня в Кларан!! — радостно обнял жену Георгий Валентинович. — Надо немедленно погладить мой костюм!.. Где ботинки, где вакса?.. У меня есть новая сорочка?

Крутанувшись на каблуках, он впился взглядом в лица Засулич и Дейча.

— Ведь мы же обязательно пойдем его встречать, не правда ли? Мы должны помочь ему нести вещи, устроиться… Да мало ли какие хлопоты бывают у человека в день приезда?

— Да, да, конечно, — ответили Дейч и Засулич.

Он вышел из дома первым, по дороге то и дело торопил своих спутников, непрерывно, не умолкая ни на секунду, говорил, строил планы, размахивал руками, забегал вперед, отставал, — словом, совершенно был не похож на того Жоржа, каким Засулич и Дейч привыкли видеть его каждый день: спокойным, замкнутым, ироничным.

Он был так откровенно счастлив от предстоящего свидания с Марксом, так лихорадочно возбужден, так по-детски не мог сдержать обуревавших его чувств, что на одном из поворотов Вера Ивановна, пропустив Плеханова вперед и задержав Дейча за руку, тихо сказала:

— Я больше не могу. Сердце обливается кровью, глядя на него…

— Да, да, — согласился Лев Григорьевич, — я тоже больше не могу. Надо сказать…

Они догнали Плеханова.

— Жорж, погодите, — тихо начала Вера Ивановна, — не торопитесь…

— Что, что? — не понял Плеханов. — Что вы сказали?

— Сегодня первое апреля, Жорж…

Он несколько секунд молча смотрел на нее, потом лицо его стало почти серым, в глазах мелькнуло что-то жалобное, и они потухли, он сделал слепой шаг в сторону, беспомощно оглянулся и вдруг сел прямо на лежавший на дороге камень, закрыв лицо руками…

— Жорж, извините нас за этот розыгрыш…

Он молчал. Какое-то внутреннее движение тронуло его плечи — они шевельнулись… Волосы на затылке вздрогнули… Чуть помедлив, он опустил руки от лица.

Засулич и Дейч пожалели о своей шутке.

Перед ними на камне посередине дороги сидел какой-то незнакомый Плеханов — осунувшийся, старый, обессилевший, жалкий. В глазах у него стояли слезы.

— Жорж, ради бога…

Голос Веры Ивановны пресекся, она достала платок и отвернулась. Лев Григорьевич Дейч неловко топтался рядом.

— В конце концов, Жорж, — откашлялся Дейч, — вы столько раз разыгрывали нас с Верой… Но, откровенно сказать, я не думал, что это заденет вас так больно.