Век самопознания. Поиски бессознательного в искусстве и науке с начала XX века до наших дней - Эрик Кандель

Работы эволюционистов и психологов по деконструкции эмоциональных реакций легли в основу исследований нейробиологов в этой области. Нейробиологи стремились ответить на следующие вопросы. Соответствуют ли шесть универсальных эмоций элементарным биологическим системам? Обеспечивается ли каждая эмоция собственной системой структур мозга – или за все эмоции, от положительных до отрицательных, отвечают общие структуры, составляющие непрерывный ряд нейронных основ? Если такой ряд существует, то соответствуют ли универсальные эмоции точкам на этом ряду?

Большинство современных исследователей полагает, что хотя шесть главных эмоций и можно считать точками непрерывного ряда, в их основе лежат как общие, так и специфические нейронные структуры. Кроме того, большинство современных ученых считает, что эмоции и их внешние проявления не относятся к числу полностью врожденных свойств и отчасти определяются опытом и ассоциациями эмоций с обстоятельствами.

Нейробиологов интересовала возможность пройти за кулисы психики и выяснить биологические механизмы, обеспечивающие игру эмоций. Кроме того, они стремились ответить на новые вопросы. Почему некоторые произведения искусства производят на нас сильное впечатление? Как осуществляются эмоциональные реакции на такие произведения? Как системы управления восприятием и эмоциями взаимодействуют в мозге при виде утрированных изображений лиц, рук и тел? Каким образом этим системам удается показывать, как “душа человека находит выражение в его теле”?[158]

Теперь мы знаем, что эмоции возникают из бессознательного субъективного оценивания текущих обстоятельств и событий. Поэтому и истоки сознательных эмоциональных реакций на произведения искусства следует искать в последовательностях когнитивных процессов такого оценивания.

Глава 20

Передача эмоций художественными средствами

Чарльз Дарвин, Пол Экман и другие ученые указывали, что жесты, как и мимика, передают социально значимую информацию. Кроме того, однотипность и симметрия лиц, тел, рук и ног позволяет системам восприятия сходным образом обрабатывать информацию обо всех телах и всех лицах[159].

В поисках новых путей передачи сведений об эмоциональном состоянии модели Густав Климт, Оскар Кокошка и Эгон Шиле также концентрировались не только на его лице, но и на руках и теле, искажая их черты. Это позволяло передавать дополнительную информацию о портретируемых. Из сравнения автопортретов Оскара Кокошки и Эгона Шиле (рис. II–28, II–5) видно, как жесты усиливают передачу эмоций посредством мимики. Кокошка своей неловко поднесенной ко рту рукой подчеркивает не покидавшее его во время романа с Альмой Малер ощущение неуверенности. Шиле, хотя он изображен коленопреклоненным, напротив, выглядит горделивым.

Исследуя зрение, нейробиологи начали разбираться в биологических основах тех особенностей восприятия лиц, на которые обращали внимание Дарвин и венские экспрессионисты. Нейробиологи показали, что одна из причин исключительного значения лиц для зрения состоит в том, что площадь отделов мозга, задействованных в распознавании лиц, больше, чем площадь отделов, задействованных в распознавании любого другого типа зрительных образов. В мозге есть шесть обособленных отделов, специализирующихся на распознавании лиц и непосредственно связанных с префронтальной корой (областью мозга, занимающейся оцениванием красоты, моральными суждениями и принятием решений) и миндалевидным телом, то есть структурами, управляющими эмоциями. Эти нейробиологические открытия позволили лучше разобраться в творчестве венских экспрессионистов. В частности, наша способность замечать незначительные перемены мимики, цвета этих лиц и неспособность замечать столь же незначительные детали пейзажа, вероятно, прямо связана с обширностью представления лиц в нижней височной коре. Кроме того, результаты нейробиологических исследований подтверждают, что при выборе объектов внимания мозг обычно отдает предпочтение именно лицам. Ясно, что лицо может передавать массу информации: по нему можно идентифицировать человека, угадать его эмоциональное состояние, а в некоторых случаях даже мысли. При этом в мозге работают механизмы, чувствительные к направлению взгляда. Они обрабатывают информацию о взгляде и могут стремительно переключать наше внимание не только на направление взгляда, но и на признаки, позволяющие судить о психологическом состоянии человека, например на положение его головы.

Ута Фрит и ее коллеги из Университетского колледжа Лондона продемонстрировали, что мозг по-разному реагирует, когда мы глядим в глаза незнакомому человеку и когда мы рассеянно смотрим на его лицо. На прямой зрительный контакт мозг реагирует гораздо активнее, потому что лишь при таком контакте активируется дофаминергическая система, связанная с ожиданием награды и, соответственно, с устремлениями. Этими особенностями восприятия в неявном виде пользовались Кокошка и Шиле, особое внимание уделявшие лицам, которые легче всего исказить и которые сообщают нам больше всего сведений. В отличие от портретистов прошлых эпох, Кокошка и Шиле обычно изображали портретируемых анфас.

Это видно, например, из трех написанных в 1909 году портретов Кокошки, изображающих членов семьи Хирш – отца и двух сыновей (рис. I–28, II–32, II–33). Первым Кокошка написал портрет одного из сыновей – Эрнста Рейнхольда (“Актер транса”). Смотрящий прямо человек на портрете выдвигается на первый план за счет подчеркивающего фигуру фона. Брата Эрнста Рейнхольда, Феликса Альбрехта Харту, Кокошка изобразил опустившим взгляд, а его бороду представил сплетением неровных линий, из-за чего молодой человек выглядит на портрете гораздо старше своих двадцати пяти лет. Длинные пальцы будто выступают из картины. Они написаны желтоватыми красками с зеленовато-синими контурами и раздутыми суставами, напоминающими перстни. По мнению искусствоведа Тобиаса Наттера, Кокошка так нелестно изобразил Харту, чтобы подчеркнуть свою творческую чуждость этому работавшему во вполне традиционной манере художнику, ценившему работы Кокошки, но сильно уступавшему ему в масштабе дарования.

Отец Рейнхольда и Харты (“Хирш-отец”) изображен с наименьшей доброжелательностью. На портрете он смотрит не прямо на зрителя, а немного в сторону. Его зубы обнажены и сжаты, как будто он готов укусить. Чтобы отделить фигуру от фона, Кокошка обвел правое плечо похожей на молнию полосой желтой краски, выделив его так, как он выделил контуры кистей рук Харты. Один из ранних вариантов названия был “Жестокий эгоист”. В мемуарах Кокошка писал:

Отношения между отцом и сыном [Эрнстом Рейнхольдом] были неважные, и этот портрет, конечно, никак не мог их улучшить. Я изобразил отца упрямым стариком, который, когда бывал рассержен (а рассердить его бывало нетрудно), обнажал свои крупные искусственные зубы. Мне нравилось, как он сердится. Как ни странно, Хирш-отец относился ко мне хорошо и гордился тем, что я написал его портрет. Он повесил портрет у себя в квартире и даже заплатил мне за него[160].

Из трех мужчин только Рейнхольд вышел по-человечески привлекательным. Тем не менее, все трое интересны тем, что Кокошка сообщает нам о психике каждого. На двух других портретах цвета приглушены, а головы сына и отца окружены светящимися ореолами. Глаза обоих асимметричны, один больше другого, а взгляд направлен в сторону, будто позировавшие были погружены в себя и не смотрели на портретиста. Только Рейнхольд смотрит прямо на зрителя и выглядит готовым поделиться мыслями.

Кокошка, во-первых, предпочитал “портретировать характеры, а не лица”[161]. Во-вторых, он усиливал эмоциональное воздействие, выставляя напоказ технику: нагромождение мазков и царапины, сделанные на сырой краске пальцами или ручкой кисти (приемы, которые нередко делают его портреты еще более узнаваемыми). Кроме того, пространство, в которое Кокошка помещал моделей, нередко выглядит несколько неустойчивым, порождая у зрителя тревожное ощущение.

Пол Экман отмечает, что мы улавливаем эмоции другого человека по изменениям и верхней половины его лица (лба, бровей, век), и нижней (губ и нижней челюсти). Верхняя половина особенно важна для распознавания страха и грусти, а нижняя (особенно рот) – радости, гнева и отвращения. Вместе с тем выражение глаз играет ключевую роль в нашем умении отличать искреннюю улыбку от неискренней. Центральная ямка на сетчатке так мала, что мы можем фокусироваться в любой момент только на одном участке лица, но мозг составляет полный образ посредством быстрых движений глаз – так называемых саккад. В результате, хотя разные участки лица передают разные аспекты эмоции, все вместе они говорят больше, чем каждый отдельно. Эту особенность восприятия демонстрирует “Хирш-отец” (рис. II–32): нижняя часть лица сильнее передает гнев, чем верхняя, выражение которой кажется более отстраненным. Вместе они дают зрителю гораздо больше информации об эмоциональном состоянии изображенного.