Физрук - Валерий Александрович Гуров

не тратиться на новый, а раздобыть бэушный, желательно — портативный. Может, подскажет, где достать? Я направился в школьные мастерские, но по пути стал свидетелем, а сразу затем — и непосредственным участником того, что называется ЧП. Я проходил мимо кабинета иностранного языка, как дверь его распахнулась и в коридор выскочил преподаватель немецкого языка Карл Фридрихович Рунге.

Его длинное лицо Кальтенбруннера показалось мне в этот момент еще более вытянутым, но когда холодные нордические глаза нащупали мое, малоарийское лицо, в них вспыхнул огонь торжества, пополам со злорадством. Ей богу, я почувствовал себя Штирлицем, в том смысле, что захотелось сделать вид, что я служу в другом департаменте, но не тут-то было.

— Александр Сергеевич, — обратился он ко мне. — Не могли бы вы зайти на минутку?

Стараясь не щелкнуть каблуками, тем более, что на ногах моих были кроссы, а не хромовые сапоги, я развернулся на месте и вошел в класс. Сидящие за партами с грохотом поднялись. Передо мною были мои оболтусы. Этого следовало ожидать. Позади меня воздвигся Рунге. Уж на что Шурик Данилов высокий парень, но Карл Фридрихович возвышался над ним, то бишь, надо мною, почти на голову. Только большим усилием воли я заставил себя не вытянуться по швам, а потом отставить ногу и заложить руки за спину.

— Доронин, — стальным голосом произнес учитель немецкого, — не соблаговолишь ли ты повторить при своем классном руководителе то слово, которое ты употребил в мой адрес?

«Чапаев» уткнулся двойным подбородком в жирную грудь и промолчал.

— Ну так что, Доронин, — снова заговорил Рунге, — смелости не хватает?..

Тот засопел.

— Садитесь! — смилостивился Карл Фридрихович. — Как видите, ребята, у Доронина не хватает смелости повторить то, что он произнес, вероятно от досады, за полученную им двойку. Возникает закономерный вопрос, будет ли он столь же смел, если ему вдруг придется столкнуться с настоящими фашистами?.. А что касается моей принадлежности к этому отвратительному политическому явлению, то могу лишь вкратце поведать вам историю своего рода… Мой прапрадед, Густав Фридрих Иероним Рунге, приехал в Россию из Вюртемберга в одна тысяча семьсот девяносто девятом году. Он был маркшейдером, специалистом по измерению расположения рудных и угольных пластов. Его сын, Фридрих Густавович, то есть мой прадед, стал горным мастером на шахте «Глубокая», которая, как вы знаете, когда-то работала в Каменном логу, но сейчас заброшена. Сыном Фридриха Густавовича был мой дед, которого звали, как и меня, Карлом Фридриховичем. Он стал одним из организаторов забастовочного движения на шахтах и литейном заводе нашего города. А его сын, то есть мой отец, Фридрих Карлович Рунге, в сорок первом году ушел на фронт и погиб на Курской дуге. Я родился через месяц, после того, как отца призвали в Красную Армию, и ненавидеть фашистов стал с той самой минуты, когда понял, что они убили моего отца.

В классе воцарилась мертвая тишина. Надеюсь, оболтусам стало стыдно. Мне — стало, хотя я вслух не называл Рунге фашистом, но ведь мысленно сравнивал его с Кальтенбруннером!

— Думаю, Доронин уже осознал свою ошибку, — с трудом выдавил я.

— Уверен в этом! — откликнулся Рунге. — Спасибо вам, Александр Сергеевич. Не смею больше задерживать.

Восьмой «Г» снова поднялся, а я выскочил, как ошпаренный. Ровный голос препода немецкого языка все еще звучал в моей голове. Вот это педагог! Ни крика, ни ругани, ни подзатыльников. Спокойные, тяжелые, как глыбы слова, способные придавить даже самого ерепенистого двоечника и лодыря так, что тот только будет ножками сучить. Я понимал, что после этого спича Карла Фридриховича не перестанут за глаза называть «фашистом», но в глаза уже не рискнут. Можно ли это считать педагогическим успехом? Не знаю. У меня пока слишком мало опыта в этой профессии. Пришибленный не меньше попавшего под раздачу «Чапаева», я задумчиво спускался по ступенькам школьного крыльца, как вдруг услышал:

— Саша!

Глава 24

Не то что бы я стал о ней забывать — такую девушку быстро не забудешь — но уже как-то смирился с мыслью, что больше ее не увижу. Не думал, что она станет меня сама разыскивать. Хотя — чего меня искать? Я же сам сказал ей, в какой школе работаю.

— Привет! — сказал я, спускаясь с крыльца.

— Здравствуйте, Саша! — поздоровалась Илга. — Вы не торопитесь?

— Да нет, до пятницы я совершенно свободен.

Она улыбнулась. Видимо, тоже смотрела «Винни Пуха».

— Тогда прогуляемся?

— Хорошо, только я бы где-нибудь поел.

— Здесь неподалеку есть кафе «Диета».

— Надо же! — искренне удивился я. — Не знал… Покажете?

— Покажу.

Мы покинули территорию школы и пошли по улице. Я порадовался, что Симочка ушла сегодня пораньше. Все-таки у нее завтра день рождения, зачем человека зря расстраивать. Подарок я еще не купил, но идея, что подарить у меня была. Правда, я не знал, как она к такому подарку отнесется. И все-таки появление Илги меня заинтриговало. Так уж мы мужики устроены, не любим закрывать отношения с женщиной, так ничего от нее и не добившись. Были у меня в жизни пара случаев, когда я добровольно отказался — по разным причинам — от завершения интрижки и жалел об этом всю жизнь.

Впрочем, с Илгой до интрижки было еще далеко. Вряд ли она разыскала меня, чтобы затащить в постель, тем более, что мы с нею там уже были. Скорее всего, ей нужно от меня что-то другое. Пока мы ни о чем не говорили. Я вообще не большой любитель трепаться на голодный желудок, так что все мои устремления были связаны с его наполнением. В кафе «Диета» ели стоя, за высокими столиками с мраморными столешницами. Я взял себе кофе и пирожков, а моя спутница ограничилась стаканом кефира.

Пока я жевал, а она прихлебывала кефир, разговора у нас тоже не получилось. Да и какие разговоры стоя? Говорить нужно либо сидя, либо лежа, либо на ходу. Заморив червячка, я готов был беседовать о чем угодно, хоть о жизни на Марсе. Мы дошли до парка, о существовании которого я тоже не знал и прогуливаться стало веселее. Шуршали под ногами листья, какие-то пичуги шастали по обнажившимся веткам. Белка спустилась со старой сосны, видимо, надеясь, что мы ее чем-нибудь угостим. Илга все молчала. Может ей захотелось просто помолчать в моем присутствии?

— Я долго думала о