Девушка с синими гортензиями - Валерия Вербинина

– Как ее зовут?

– Мадлен. А фамилия Матье, кажется. До чего же вы внимательны к мелочам, сударыня… Хотите меня проверить? Но я ничего противозаконного не делал. Просто велел ей одеться, как Жинетта, и пару раз прогуляться перед домом убийцы. Видели бы вы его лицо, когда он выскочил наружу… И с тех пор платил мне исправно. Ненавидел меня, но платил.

– Письмо, – напомнила Амалия. – Вы ведь сказали убийце, что в своем последнем письме Лантельм упомянула его имя?

Невер потупился.

– Ох… Был такой разговор, да. Во время войны убийца был весь на нервах и как-то тоже отказался платить, сказав, что никаких доказательств все равно нет. А я возьми и напомни ему о письме… Я никак не предполагал, что убийца наймет людей, чтобы переворошить могилу.

– А потом Луи Дюперрон решил начать расследование, – произнесла Амалия. – И убийца запаниковал, что шантажист его выдаст. Тогда он стал убивать всех, кто казался ему подозрительным, всех, кто внезапно разбогател. Матроса Тенара, Ролана Буайе, Раймона Обри… Хотя последний отделался ранением. Убийца пытался следить и за нами. По крайней мере дважды мой помощник Пьер Видаль почуял что-то неладное. А потом убийца каким-то образом узнал, что последнее письмо Лантельм находится у доктора Морнана, и явился за ним. И зарезал доктора и его жену.

– Я не знал, – мрачно обронил Анри Невер. – Клянусь вам, не знал о докторе. Я…

Амалия сняла с колен Маркиза и поднялась.

– Знаете, Невер, ваше счастье, что вы старик. Иначе бы я обошлась с вами совсем по-другому. Кстати, где вы будете завтра вечером? Надеюсь, не в вашем замке?

– Э… – в некотором смущении начал Невер. – Я, право, не понимаю…

– Завтра в семь я приглашаю вас к Луи Дюперрону, вот его адрес. – Баронесса положила на стол карточку. – Я ставлю точку в этом деле, и вы мне нужны. Так не забудьте: ровно в семь. Отказ и оправдания не принимаются. Даже если в вас ударит молния, вы должны прибыть в назначенное место, иначе я не ручаюсь за последствия.

– Понимаю, – промолвил Невер с поклоном. – Пятый акт, концовка должна быть самым сильным местом пьесы. Не волнуйтесь, сударыня, я приду.

– Только жизнь – не театр, мсье Невер, – заметила Амалия после паузы.

– Позвольте с вами не согласиться. Жизнь – худшая форма театра, – важно возразил Невер. – В пьесе я бы никогда не позволил такой героине, как Жинетта, умереть столь нелепо. Она бы играла на сцене, во время войны позировала бы для фотографий в форме сестры милосердия, как другие актрисы. Потом спокойно овдовела бы или развелась. Я соединил бы ее счастливым браком с каким-нибудь jeune premier’ом[18], с кем-нибудь вроде Шарля Мориса, и они бы стали прекрасной парой. Не зря он так ей нравился, в конце концов.

– Не буду вас разубеждать, – заметила Амалия. – Идемте, мсье Видаль!

Глава 8

Разоблачение

– Не понимаю, чего ради нас всех здесь собрали, – пробурчал Шарль Морис.

Актер произнес эти слова, глядя мимо Евы, которая сидела возле Леопольда Эттингера, держа его за руку. На щеках художника цвел нездоровый румянец, он дышал тяжело, с усилием.

– Думаю, все будет как в романе, – насмешливо заметил граф де Сертан, стоявший около своей жены. – Нам откроют страшную тайну, кто на самом деле убил актрису, которая просто выпала из окна.

– Она не выпала из окна, – вмешался Пьер Видаль. – Это доказано.

– Ах, вот как! – оживился Анри Невер. – До меня донеслись слухи, что вы нашли яхту и проводили там какие-то эксперименты. Так Жинетта не выпала из окна? Ее в самом деле убили?

И драматург невинно посмотрел на журналиста.

– Кого мы ждем? – спросила Ева. – Мсье Эттингер очень взволнован, а при его болезни это вовсе не полезно.

Открылась дверь, и инспектор Бриссон вкатил кресло-коляску, на котором сидел коротко подстриженный седоватый мужчина. Следом за ним вошла улыбающаяся Амалия Корф в сопровождении хозяина дома.

– Кто такой? – повернулся к жене граф, кивая на человека в коляске. Он настоял на том, чтобы сопровождать ее к Дюперрону, и большинство присутствующих было де Сертану незнакомо.

– Капитан Обри, – ответила Жюли.

– Кажется, тут тесновато… – обронил Дюперрон. – Прошу вас пройти в большую гостиную, там нам будет гораздо удобнее.

– Гм, перемена декораций… – пробормотал себе под нос Невер. – Что бы это значило?

Шарль Морис вошел в гостиную одним из первых – и замер. Три ступеньки на входе… окно… столик под ним… ковер… большой шкаф возле стены…

– Ее каюта! – ахнула Ева. – Вы воссоздали каюту Жинетты! Но она была гораздо меньше…

– Это не так уж важно, – отозвалась Амалия. – Прошу вас, садитесь, и начнем.

– Прежде всего, – воинственно вмешался граф де Сертан, – я попросил бы вас объяснить мне, что тут происходит. Мне известно, что этот господин, – он подбородком указал на Дюперрона, – затеял расследование смерти некой особы, которая, как давно было установлено, погибла в результате несчастного случая. Поэтому многих честных людей стали тревожить по пустякам, и…

– Боюсь, граф, я не отношусь к числу тех, кто считает смерть пустяком, – парировала Амалия. – Да, расследование действительно было проведено. Но основную роль в нем играл присутствующий здесь инспектор Бриссон, в то время как я и мсье Видаль играли роль… только для отвода глаз.

Так как Амалия строго-настрого наказала Бриссону перед началом этого вечера ничего не говорить и ничему не удивляться, полицейский при последних словах баронессы ограничился тем, что принял важный вид и выпятил грудь.

– Сударыня, я не понимаю… – начал Раймон Обри.

Амалия раскрыла сумку и достала из нее блокнот, густо испещренный различными записями.

– Сейчас поймете, сударь. Мсье Эттингер, вам удобно сидеть? Прекрасно. Мсье Невер, можете занять то кресло, которое поближе. Мсье Бриссон, оставайтесь у дверей. Итак, начнем. 2 июля 1911 года яхта Жозефа Рейнольдса «Любимая» отправилась в очередное плавание. На борту находилось семнадцать человек: матросы Гренье, Жерфо, Тенар, Корто, Делафосс, Шавийар и Буске, капитан Обри, здесь присутствующий, хозяева – мсье и мадам Рейнольдс, более известная как Женевьева Лантельм, кузен хозяина Ролан Буайе, актеры Шарль Морис и Ева Ларжильер, драматург Анри Невер, художник Леопольд Эттингер и двое слуг – Жюли Прео, ныне графиня де Сертан, и Андре Фонтане. В ночь с 24 на 25 июля, когда яхта поднималась по Рейну, Женевьева Лантельм исчезла из своей каюты, и вскоре ее тело выловили из реки. Под давлением могущественных друзей Рейнольдса немецкое следствие было вынуждено согласиться с версией, что имел место несчастный случай. Однако во Франции многие считали, что произошло убийство, и кто открыто, кто втихомолку обвинял мужа жертвы, который в свое время нажил немало врагов. Даже после смерти Женевьеву Лантельм не оставляли в покое – дважды ее склеп пытались ограбить, оба раза безуспешно. Прошло десять лет, и мсье Дюперрон, здесь присутствующий, решил все-таки разобраться, что именно случилось в ту роковую июльскую ночь. Но едва началось расследование, некто принялся убивать свидетелей тех событий, коих и так осталось не слишком много. Однако, несмотря на трудности, с которыми мне пришлось столкнуться, я вскоре сделала поразительное открытие: дамы и господа, на яхте находился восемнадцатый человек. В ночь, когда была убита Женевьева Лантельм, этот человек прятался в большом шкафу, наподобие того, который вы видите здесь. – Все головы, как по мановению волшебной палочки, повернулись к шкафу. – Он все видел, но не успел помешать, потому что убийство произошло очень быстро. По крайней мере, так он сказал инспектору Бриссону.

– Вы его нашли? – вырвалось у Евы.

– Да, – кивнула Амалия, – я его нашла. Коллеги Бриссона сейчас подробно допрашивают свидетеля, но главное он уже сказал.

– Простите, сударыня, – вмешался Дюперрон, который слушал Амалию со все возрастающим изумлением, – но почему… почему этот свидетель молчал столько лет?

– Все просто: потому, что он был беден и решил извлечь из своего знания выгоду, – отчеканила Амалия, с улыбкой глядя на Невера. – Ведь убийца вскоре сделался очень, очень богат. За прошедшие годы шантажист выманил у него около миллиона франков, терроризируя его различными способами: то нанимал девушку, похожую на Лантельм, и та прогуливалась под окнами дома убийцы, то звонил ему по телефону и говорил голосом жертвы… И я почти уверена, что наш шантажист обещал рассказать всю правду ее мужу, уважаемому человеку и герою войны.

– Не может быть! – прошептал Эттингер. – Нет, нет, не может быть!

Графиня де Сертан сидела очень бледная, обеими руками стиснув сумочку.

– Жюли, – прошептала Ева, потрясенная до глубины души, – неужели правда? Но зачем?

– Украшения, – пояснила Амалия. – Женевьева Лантельм считала Жюли своей подругой и доверяла ей, а та воспользовалась этим, чтобы подменить несколько камней в ее драгоценностях. Настоящие камни, само собой, она продала. Жюли рассчитывала, что никто ни о чем не узнает, однако незадолго до поездки на Рейн открылось, что в одном из украшений находится фальшивая жемчужина. Женевьева была глубоко оскорблена, что ее обманули. Ей не было жаль денег, но она не терпела обмана. Актриса отнесла ювелиру несколько украшений, в их числе кольцо с изумрудом, которое ей подарил любовник, и попросила их проверить. 23-го числа, когда «Любимая» стояла в Генте, на яхту прибыла свежая почта. Полагаю, именно в Генте Жинетта получила письмо, извещавшее ее, что изумруд тоже поддельный. Если раньше мадемуазель Лантельм подозревала в обмане мужа, то теперь была вынуждена признать, что тот ни при чем – ведь не он подарил ей кольцо. И тогда ей пришлось вспомнить еще об одном человеке, который имел доступ к ее украшениям, – о верной подруге Жюли, с которой они вместе учились в консерватории и которая… оказалась обыкновенной воровкой. – Амалия повернулась к Жюли. – Произошла ссора, и Жинетта надавала вам пощечин. Вы сказали всем, что Лантельм рассердилась на вас из-за того, что вы назвали ее именем, которое она не любила, но это было неправдой. Причем больше всего ее вывело из себя то, что вы покусились на кольцо с изумрудом, подарок человека, которого она любила. А вечером 24-го, когда все сидели в салоне, Жинетта вслух сказала, что там находится предательница. Все подумали, что Лантельм имеет в виду Еву, но на самом деле актриса говорила о Жюли. Вы ведь поняли, что рано или поздно она разоблачит вас?