Роза - Мартин Смит

— Ничья, ничья, конечно, ничья!

По-прежнему восседая на нем, Роза повернула Блэару голову набок и внимательно осмотрела ее там, где на месте выбритых волос виднелись наложенные швы.

— Где это ты научилась хирургии? — спросил он.

— Просто, если работаешь на шахте, полезно уметь зашивать порезы, вот и все.

Роза чмокнула его и снова уютно устроилась на подушках, ничуть не стесняясь своей наготы, как не стыдятся ее животные. Блэару опять пришла в голову мысль, что, похоже, дом находится в полном распоряжении одной лишь Розы. Дом этот стоял под общей черепичной крышей, тянувшейся с одного конца улицы до другого, выходил окнами на мощенный булыжником дворик и был окружен террасами соседних, почти точно таких же домов.

— А где Фло? Дематериализовалась?

— Ого, какие мы слова знаем! В школе учился, да?

— И ты тоже. Я обратил внимание, сколько внизу книг.

— Я не особенный читатель. В здешних школах принято все зубрить на память. Не выучишь наизусть — получишь линейкой. Меня били постоянно. Так что я все страны помню, назови любую, я скажу, где она находится. И еще я знаю сто слов по-французски и пятьдесят по-немецки. А ты меня научишь по-ашанти.

— Думаешь, я стану тебя учить?

— Уверена. И танцевать, как они, тоже.

Блэар улыбнулся: из всех известных ему англичанок почему-то только Розу он мог представить себе в шитых золотом одеяниях и с золотыми браслетами на руках.

— Смеешься, — обиделась она.

— Не над тобой. Мне просто понравилась идея. Скажи, а ты знала того человека, который чуть было не утонул вчера? Силкока?

— «Кого мне только повидать не довелось». Но человека по имени Силкок среди них не было точно. — Блэар никогда еще не слышал от Розы более ясно выраженного, определенного отрицания, и он почувствовал облегчение. — Расскажи мне о вчерашнем празднике. Присутствовали все Хэнни, Роуленды, и даже показывали пару убийственно жутких лап огромной обезьяны, как я слышала, да?

— Убийственно жуткими были не обезьяна и не ее лапы. Стоило бы показать лапы тех ливерпульских судовладельцев, что сперва нажили себе состояния на работорговле, а теперь посылают в Африку роулендов, чтобы те палили там во все живое, а заодно и несли Слово Божие. На этом празднике все мужчины выглядели как на похоронах — в память той бедной гориллы, наверное. А на каждой из женщин было по сотне ярдов шелка, но ни одна из них по красоте с тобой не сравнится.

— Ну, на мне-то ничего нет.

— Золотая цепочка тебе бы подошла.

— Ничего более приятного ты мне еще не говорил.

— Если когда-нибудь попаду снова в Африку, я тебе пришлю.

— А это еще приятнее слышать. — Каким-то образом Розе удавалось принимать такие позы, что начинало казаться, будто удовольствие выражало все ее тело. «У Розы могли бы поучиться целые гаремы», — подумал Блэар. — С начальником нашей полиции Муном вы, как я понимаю, не друзья.

— Не совсем.

— Я бы тебе и дотронуться до себя не дала, если бы вы с ним дружили. Ужасный он человек, правда, как какая-нибудь страшная маска? Говорят, у него на ногах под брюками железные щитки для защиты от шахтерских клогов. Интересно, снимает он их, когда ложится спать? Он тебе говорил что-нибудь о шахтерках?

— Что они угроза стране.

— Сам он и преподобный Чабб — вот кто угроза. Думают, будто им доверено охранять ворота на небо и в ад. Хотят, чтобы мы ползали перед ними на коленях ради их милостей, а они будут решать, кинуть нам пару крошек или наказать и дать только одну. Говорят, что мы должны молиться коленопреклоненными, а на самом деле просто хотят поставить нас на колени. Плохо, что и профсоюз заодно с ними. Полагают, стоит им выкурить женщин с угольных отвалов, и зарплата сразу удвоится. Да если рабочий класс будет состоять из одних мужиков, ему же самому будет хуже! Они меня спрашивают: «Роза, неужели вы не хотите иметь дом, детей?» Я отвечаю: «Если все это можно иметь без грязного, вонючего мужика в придачу — да, хочу!» И пусть их неистовствуют по поводу моих штанов. Я и голой попой могу перед ними потрясти, лишь бы позлить их как следует!

— Правда можешь?

— Ну, тогда меня наверняка запрут в психушку, как ненормальную. И Мун лично проглотит ключ.

— А откуда тебе известно о моих отношениях с Муном?

— У тебя свои доносчики, у меня свои. А теперь проверим, врал ты или нет. — Она положила свою ногу на ногу Блэара. — Ты говорил, что с места не смог бы сдвинуться.

Свет лампы отражался у нее в глазах, и от этого они казались золотистыми. У Блэара промелькнула мысль, что где-то в темноте его поджидают окованные медью клоги.

Она была почти девочкой, но, не обладая ни плотской массой, ни пресыщенностью, была способна предложить полное забвение, возможность сбросить с себя любую усталость и даже тяжесть собственного веса. Возникало ощущение, будто один из них был шлюпкой, а другой — веслами и, разогнавшись, они могли теперь делать более редкие, но глубокие и мощные гребки, круги от которых еще долго расходились по воде.

«Почему эти ощущения представляются мне вершиной мудрости, глубины и смысла? — подумал Блэар. — Чем-то куда более сложным и важным, нежели философия или медицина. Почему мы вообще устроены так, что нам непременно надо влезть человеку под кожу, и поглубже?» Кто из них двоих контролирует сейчас происходящее? Не сам Блэар, но и не она. Больше всего его пугало то, как удачно они подошли друг другу, даже в сугубо физическом смысле слова, неторопливо и неистово перемещаясь по постели, так что ни один, самый опытный исследователь-землепроходец не разобрался бы, кто из них где; руки Блэара оказались на спинке кровати, ноги упирались в решетку, дыхание становилось все учащеннее и тяжелее, тела их двигались все ритмичнее, сердце Блэара будто обвивал канат, с каждым движением захлестывающий его все туже и туже.

Но среди всех этих ощущений присутствовало и еще кое-что. «Действительно ли я разыскиваю Мэйпоула — или же просто следую за ним его путем», — спрашивал себя Блэар.

— А я останусь думать, с какими туземками ты развлекаешься, да? — проговорила Роза. — Я здесь заведу себе какого-нибудь волосатого шахтера. А тебя там окружат черные амазонки.

— Даже если и так, все мои мысли будут только о тебе.

Роза завернулась в простыню и соскочила с постели, сказав, что принесет им что-нибудь поесть.

Блэар лениво приподнялся на локте и прибавил, примерно наполовину, света в лампе. В зеркальном шаре, что стоял на тумбочке рядом с лампой, отражалась — искаженно и в уменьшающем ракурсе — часть комнаты.

Блэар наклонился к поверхности шара поближе. Африканцы уже очень давно торговали с арабами, португальцами, с ливерпульскими купцами, но в верховьях рек, в глубине континента до сих пор было немало людей, ни разу в жизни не соприкоснувшихся с внешним миром. Когда Блэар показывал таким людям обычное зеркало, они вначале бывали поражены до глубины души, а потом стремились любой ценой защитить неприкосновенность и сохранность зеркала, считая изображение в нем частью самих себя. Что производило большое впечатление уже на самого Блэара, которому всегда было трудно разобраться, кто же и что он сам такое.

Он внимательно осмотрел свою голову, то ее место, где были выстрижены волосы. Хотя кожа его, отражаясь в темном блестящем шаре, казалась черной, он все же насчитал восемь аккуратно наложенных ровных швов и даже сумел разглядеть, несмотря на засохшую кровь, что Роза воспользовалась нитками красного цвета. Именно поэтому в памяти его тут же всплыло имя Харви.

Блэар вспомнил доклад о слушаниях по взрыву на шахте Хэнни и упомянутое в нем свидетельство о смерти, выписанное на имя Бернарда Твисса, шестнадцати лет, «найденного в забое отцом, Харви Твиссом, поначалу не узнавшим его. Опознан позднее по красной материи, которой он подвязывал брюки».

Харви Твисс.

Глава семнадцатая

Блэар вернулся в гостиницу и спал до тех пор, пока в предрассветной мгле под окнами не застучали клоги идущих на работу шахтеров; потом клацание клогов по булыжной мостовой сменилось приглушенным блеянием овец, стада которых гнали в город; звуки эти накатывали и отступали, словно волны прилива и отлива, точь-в-точь как описывал их в своем дневнике Мэйпоул. Прослушав этот дважды просигналивший своеобразный будильник, Блэар встал и оделся, чтобы ехать на шахту.

Ведж, управляющий шахтой Хэнни, не обращал никакого внимания на смесь предутренней мглы и густого тумана, заливавших шахтный двор. В свете лампы, которую он держал в руках, мелкие капельки на его рыжеватых бороде и бровях блестели, словно роса на живой изгороди. Одетый в непромокаемый плащ-макинтош и высокие сапоги-»веллингтоны», он быстро и уверенно шагал через двор, а Блэар шлепал на лужам, стараясь не отставать от него. Двор перерезали многочисленные пути, по одним из них вагонетки подвозили добытый и только что поднятый на поверхность уголь к сортировочным навесам, по другим железнодорожные составы вывозили с территории шахты уголь, уже очищенный и отсортированный; но, кроме всего этого, через двор тянулись и третьи, что вели к промышленному комплексу длиной в целую милю, включавшему также принадлежавшие Хэнни литейный и кирпичный заводы и лесопилку. По всему шахтному двору в разных направлениях непрерывно и слепо, без фонарей, двигались паровозы производства собственных заводов Хэнни: большие, шестиколесные, и чем-то похожие на пони четырехколесные, дымовых труб которых не было видно за большими, размещенными сверху баками для воды; те и другие тянули за собой деревянные товарные вагоны, рассыпавшие вокруг себя песок либо ронявшие уголь. Когда один из составов останавливался, вдоль него вначале волной проносился металлический лязг сталкивавшихся буферов, а затем пробегал человек и дергал на каждом вагоне рычаг, включавший тормоз. И стоило только остановиться такому составу, как через пути, скрепя и покачиваясь, трогались нагруженные углем телеги и фургоны, влекомые лошадьми-тяжеловозами, от тел которых под дождем валил пар. Из ламповой выходили шахтеры, безопасные лампы у них в руках светились едва заметными, похожими на тлеющий уголек огоньками. Шахтный двор освещался висевшими на столбах керосиновыми фонарями. Из разных точек двора — от расположенных на поверхности стойл и конюшен, от мастерских, от сортировочных навесов, куда поступал еще теплый от долгого лежания под землей уголь из шахты, — поднимались вверх клубы пара, дыма и пыли.