Смерть ей не к лицу - Валерия Вербинина

В школе Лида совершенно точно знала, что она вырастет, станет манекенщицей, выйдет замуж за банкира и ни за что на свете не будет заниматься домашним хозяйством или, допустим, вышивать крестиком. Однако жизнь распорядилась по-своему: манекенщицей она не стала, зато вышла замуж за Пашу, который учился в параллельном классе, родила двоих детей, девочку и мальчика, и ощутила в себе вкус к шитью. Она делала из обрезков ткани замечательные наряды для кукол, расшивала полотенца и скатерти, придумывала чудесные мягкие игрушки и, в общем, была совершенно довольна своей жизнью. Если бы сейчас на пороге ее квартиры нарисовался банкир, она бы даже не стала тратить время на то, чтобы отворить ему дверь.

Ей хватило одного взгляда на лицо Паши, чтобы понять, что он расстроен. Но он придерживался правила разграничивать работу и дом и старался как можно меньше говорить жене о том, чем он занимается. Семья — это святое, это тыл, поддержка и опора в любые мгновения его жизни. Работа — это только работа, к тому же она у него непростая, и ни к чему портить Лиде настроение подробностями преступлений, без которых она прекрасно может обойтись.

— Я разогрею ужин, — сказала она.

Паша рассеянно кивнул. Часть дороги домой он шел вместе с отцом, потому что им было по пути, и среди прочего тот обронил такую фразу о сегодняшнем расследовании:

— Если бы ты удосужился поговорить со мной днем, я бы сразу тебе объяснил, что не стоило лезть из кожи.

…Да, он не любил разговаривать с отцом, и порой сбрасывал его звонки, чтобы не отвечать на них. Петр Малышко был прекрасный следователь — опытный, честный, жесткий, любое дело привыкший доводить до конца, но Паше рядом с ним не хватало воздуха. Все дело в том, что старший Малышко справедлив, прямолинеен и беспощаден настолько, что с ним трудно было иметь дело. Он не терпел уверток, не прощал ошибок и обладал даром малейшие прегрешения раздувать до космических масштабов. А так как сам он почти всегда оказывался прав и промахов не допускал, любые дискуссии с ним становились попросту невозможными.

Не было на свете человека, с которым он хоть раз не поссорился бы, а больше всего, само собой, доставалось его домашним. О нет, он не был тираном, не бил ни жену, ни сына, и если употреблял алкоголь, то вполне умеренно. Однако все всегда должно быть именно так, как он хотел, и его присутствие в доме ощущалось настолько тяжело, что никто, в общем, не удивился, когда жена следователя, сделанная совершенно из другого теста, заболела раком и через несколько лет умерла.

Еще до того, как это случилось, Паша твердо решил, что никогда не будет таким, как его отец, и в следователи не пойдет, а станет спасать животных или лечить людей. Однако наследственность — штука тонкая, и вскоре он с неприятным удивлением обнаружил, что ему как-то неосознанно передались и отцовская проницательность, и отцовская беспощадность. Еще учась в школе, он понял, что двое его одноклассников плохо кончат, и примерно для себя определил, как и когда это произойдет. Он наблюдал, как они скатываются все ниже и ниже, и с тревогой ощущал, что его совершенно не тянет спасать заблудшие души, которые, по сути, уже сами себя приговорили. Его отец, само собой, не преминул бы заметить, что помогать этим двоим в принципе не имеет смысла, потому что они того не стоят.

Вообще старший Малышко был сторонником теории «виноват — получай», и не делал скидку ни на какие смягчающие обстоятельства.

Когда настали лихие девяностые с их разгулом криминала, отец какое-то время горевал, что закон, которому он служил столько лет, стал пустым звуком, но потом занялся дачей, посадил на их запущенном участке клубнику, развел цветы, а сыну сказал:

— Эти бандиты скоро сами друг друга перестреляют, нам даже стараться не надо… Главное сейчас — самим под шальную пулю не попасть. А так — пусть они убивают друг друга, нам же легче…

«Это тебе легче, а мне все равно», — подумал тогда Паша, но вслух ничего не сказал. В общем и целом, ему действительно было все равно, потому что он вскоре влюбился и, кроме Лиды, его не интересовало ничто на свете.

Когда они поженились, на дворе уже стояли нулевые, и Паша, поначалу перепробовавший несколько профессий, смирился и пошел по пятам отца. Если на работу тот всегда приходил в костюме, при галстуке и застегнутый на все пуговицы, то сын усвоил в одежде неформальный стиль, а в общении старался быть мягче и ни на кого не давить. Ему казалось, что в работе он сумел максимально дистанцироваться от образа отца, но он не подозревал, что Бекасов как-то сказал о нем за глаза старому следователю Илюшину:

— Паша, конечно, попроще, но, по сути, он такой же, как Петр Иванович… Кремень! И даже хуже, потому что от отца всегда знаешь, чего ожидать, а сын этак вдохновенно изображает простого парня…

— Своего в доску, — кивнул Илюшин. — Но сам понимаешь, в расследовании это нередко помогает. Лично я не позавидую тому, кого он вздумает взять за жабры…

…Если бы сейчас Паше сказали, что он кремень, он бы сильно удивился. Не чувствуя вкуса, он проглотил заботливо разогретый Лидой ужин, и теперь сидел за столом, грызя заусенцы. Он знал, что это скверная привычка, но когда что-то не ладилось, он частенько сидел вот так, за столом, покрытым расшитой скатертью, упрятанной под прозрачную пленку, чтобы случайные пятна не повредили вышивку. С той стороны, где сидел Паша, на скатерти цвели лиловые ирисы, и он смотрел на них невидящим взглядом.

— Паша, — негромко окликнула его жена.

— А?

Она начала тревожиться. В этот тихий вечер, когда даже дождь за окнами угомонился и стих, ей стало казаться, что вслед за мужем в дом вошла какая-то недобрая тень, как тогда, когда гастарбайтеры убили целую семью, ограбили их и подожгли дом — за то, что те не заплатили им за строительство. В числе жертв был пятимесячный младенец и еще двое детей. Паша тогда вернулся весь черный, ходил из угла в угол, грыз заусенцы, а потом зазвонил телефон, Евгения Самохина сообщила результаты вскрытия — сначала резали и душили, а потом облили трупы бензином и подожгли, — и расследование двинулось в нужном направлении. И ведь никто, никто тогда не думал на рабочих, все полагали, что хозяин дома с кем-то не поделил бизнес…

— Ты из-за убийства той актрисы места себе не находишь? — не выдержав, спросила жена.

Паша поднял голову и улыбнулся.

— Да ну, Лида, глупости все это… Меня отстранили.

— Почему? — искренне огорчилась она.

— Из Москвы приедет следователь со своей командой, он будет им заниматься.

На его открытое молодое лицо набежала тень недовольства.

— Самое обидное — у меня такое ощущение, что буквально чуть-чуть не хватило, чтобы все раскрыть. Или я что-то где-то упустил.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});