Зомбосвят - Сергей Александрович Арьков

разглядывал их. Особый его интерес вызвал сорокалетний дядя, определенно являвшийся предводителем пионеров-злодеев.

— Так это ты, что ли, Волк? — нарушил молчание Леха.

Тот не ответил, продолжая скулить по поводу простреленного плеча.

— Не молчал бы ты, — намекнул Леха.

И вновь предводитель разбойников не снизошел до ответа, только покосился на Леху с какой-то детской обидной во взоре. Не было смысла ничего говорить. Этот суровый человек не был в состоянии его понять. А ведь он мог бы порассказать о себе. О своей тяжелой и несчастной жизни. С самого рождения он был отмечен печатью страдания, поскольку получил от родителей позонную фамилию — Пискин. Такая фамилия уже гарантировала ему тонны горестей и унижений, но предки окончательно добили отпрыска, контрольным выстрелом назвав его Емельяном. О чем они только думали? Да на что хорошее вообще может рассчитывать в жизни человек, прозванный Емелей Пискиным?

Глава 21

На всем протяжении школьного прозябания он оставался главным объектом для дразнилок. Не обремененные богатством фантазии сверстники обзывали его либо писькой, либо различными вариантами данного словечка, что стабильно доводило Емельяна до слез и истерик. Затем сыскался какой-то недобитый остряк, придумавший ему прозвище, ставшее результатом слияния гордого имени и не самой благозвучной фамилии. Его нарекли Писькомелей, и Писькомелей он оставался вплоть до выпуска.

На протяжении всей жизни Емеля остро ощущал жестокость и несправедливость текущего мироустройства. Что характерно, окружающий мир проявлял эти качества не в принципе сам по себе, и не вообще ко всем поголовно, а исключительно по отношению к нему одному. Другим он давал все, брал их за ручку и вел по широкой дороге успеха. А его, Емелю Пискина, избегал касаться, будто прокаженного.

Страшная, доводящая до судорог, зависть душила Емелю при виде любого, кто добился чуть большего, чем он сам. А таковыми были почти все вокруг, поскольку сам он не добился вообще ничего, и к сорока годам перебивался с грузчика на сторожа, притом не задерживался даже на этих, не добавляющих очков самоуважения, должностях.

С последнего места работы его деинсталлировали буквально за день до конца света. Три месяца Емеля трудился кладбищенским сторожем, и это занятие неожиданно пришлось ему по душе спокойствием и отсутствием нервотрепки. Ему почти не приходилось контактировать с людьми, и это было прекрасно, ибо людей и общение с ними Емеля ненавидел, втайне считая себя лучше и выше окружающих. Но затем какие-то хулиганы пробрались на вверенный ему погост и учинили акт вандализма, расписав надгробия краской из баллончика. Крайним, естественно, оказался Емеля, и его уволили. Точнее, выгнали с великим позором, жестоко отчитав его напоследок и кинув на деньги, каковую несправедливость нарекли штрафом.

Давясь обидой, Емеля буквально не представлял себе, что ему делать дальше. Он не имел ни образования, ни востребованных навыков, ни даже друзей. Вокруг него ополчившимся воинством сжимал кольцо огромный и страшный мир. И как же сильно Емеля ненавидел его. Как же мечтал, чтобы этот мир в один прекрасный день рухнул в пропасть небытия. И чтобы все счастливые люди, живущие в нем, умерли бы страшной смертью. Емеля, как праздника, ждал ядерную войну, поскольку на себя ему было плевать, зато перспектива гибели всех счастливых и успешных людей приводила его в сладостный восторг. Он мечтал, чтобы в Землю врезался астероид, или приключилось еще какое-нибудь глобальное бедствие. Какое угодно, лишь бы только оно разрушило тот миропорядок, при котором он, Емеля, являлся безнадежным лохом.

И внезапно его молитвы были услышаны. На следующий день после того, как завершилась его карьера кладбищенского сторожа, столь ненавистный ему мир вдруг взял и перестал существовать.

В отличие от прочих уцелевших, Емеля пережил конец света удивительно легко. То есть, поначалу было жестко. Его едва не съели заживо, пришлось убегать и прятаться, но когда он покинул пределы города и оказался вдали от орд мертвецов, Емеля приободрился, а затем, оглядевшись, возрадовался. Наконец-то сбылась его заветная мечта. Все те твари, которым в жизни повезло гораздо больше, чем ему, получили по заслугам. Ныне они либо обратились в нежить, либо были пожраны ею. А он, Емеля Пискин, уцелел, чтобы наслаждаться жизнью в новом, будто созданном специально для него, мире.

О прошлом он не горевал и не тосковал. Прошлое его было сущим отстоем, и Емеля только радовался, что оно кануло во тьму зомби-апокалипсиса. К тому же теперь в его распоряжении оказался новый мир, и в нем Емеля мог жить так, как ему угодно, а не подстраиваться под дурацкие правила, заведенные другими.

Емеля всегда любил истории о попаданцах. В них конченые неудачники чудесным образом перемещались либо в иной мир, либо в иную историческую эпоху, и сразу же становились донельзя крутыми и успешными парнями. Тем самым продвигалась мысль, что герои сих произведений, а заодно и их целевая аудитория, не сами виноваты в своей никчемности, но всего лишь являются жертвами существующей реальности. А вот если забросить их в средневековье, или в сказочный волшебный мир, или в самую гущу межгалактической распри двух инопланетных цивилизаций, уж там-то они раскроют весь свой неохватный потенциал.

Емеля тоже чувствовал, что он живет не в своем мире и не в свое время. Это не он был хроническим неудачником, ему просто не повезло родиться здесь и сейчас. Мир был виноват во всем. Он должен был либо погибнуть, либо измениться. Должен был превратиться в такое место, где Емеля Пискин станет могучим и грозным Волком. Над ним всю жизнь смеялись, а Емеле хотелось внушать страх и благоговение.

И ему выпал шанс начать все сначала в совершенно новом мире. Старый, ненавистный мир, был разрушен, а в новом Емеля наконец-то почувствовал себя на своем месте. Целый месяц он жил в свое удовольствие. Добывать пропитание и избегать встреч с мертвецами оказалось несложно. Одиночество нисколько не тяготило его, поскольку он и прежде был одинок. Сам себе Емеля казался крутым и суровым парнем. Он даже взял себе новую фамилию, назвавшись Емельяном Волковым. Сделал это чисто сам для себя, поскольку других выживших он не встречал, да и не стремился к этому. Хотя иногда подумывал заловить и присвоить молоденькую девицу, дабы наконец-то лишиться застоявшейся девственности. В прежней жизни ему не везло с женщинами. Те в рамках мирового заговора дружно воротили от него нос. Но в новых реалиях необязательно было добиваться взаимности полюбовно. Ныне успешен был тот, кто имел пушку. А у Емели, точнее, у Волка, теперь была пушка.

Так он жил себе, поживал, наслаждаясь