Дневной дозор - Сергей Лукьяненко

– Нет. Удивительно – думал, лес, зима, значит, холодно. А было тепло...

– Странные вы люди, южане! – хмыкнул Матвей. – Здесь что, разве морозы? Вот в Сибири – там морозы. Знаешь, как говорят? Сибиряк – это не тот, кто не боится холода, а тот, кто тепло одет!

Я засмеялся. Верно подмечено, верно! Надо будет запомнить.

Матвей тоже заулыбался в бороду.

– Вон там ручей. Можешь умыться.

– Ага. – Я выбрался из палатки и совершил короткую прогулку к замерзшему ручью. В месте, где тропа подбиралась к самому бережку, кто-то аккуратно разбил лед; за ночь полынью опять прихватило тонким и почти прозрачным ледком, но Матвей его снова пробил. Вода была холодная, но не настолько, чтобы даже моя теплолюбивая душа побоялась плеснуть несколько горстей в лицо. Умывание меня взбодрило, сразу захотелось что-то делать, куда-то бежать...

А может, это и не умывание вовсе. Вчера я выложился перед аэропортом, почти полностью. И чувствовал себя соответственно. Потом хапнул Силы из портала и у волшебницы чуть-чуть взял, но снова почти все истратил. А за ночь я, похоже, подпитался от Когтя.

Сила его была правильной, темной. Энергия Светлых не доставила мне особой радости – это была непокорная и чужая сила. А Коготь – словно прикосновение матери для младенца. Его дыхание казалось чем-то сокровенным и до боли родным.

Я чувствовал себя в силах своротить горы.

– Вы когда сниматься собираетесь? – спросил я, вернувшись к палатке. Точнее, даже не к палатке, а к костру. Матвей колол дрова. Рядом вертелись обе собаки, плотоядно зыркая на висящий над кострищем котелок.

– Да вот проснется народ, плов разогреем, тяпнем еще для сугреву надцать грамм и снимемся. А что? Торопишься?

– В общем, неплохо бы поторопиться, – расплывчато сказал я.

– Что ж... Торопишься – иди. Куртку себе оставь... Я тебе Степкин адрес дам, потом как-нибудь занесешь. Знал бы ты, кому помогаешь, человече...

– Матвей, – сказал я негромко. – Я всерьез сомневаюсь, что у меня будет возможность искать Степку. Спасибо, я не замерзну.

– Не дури. – Матвей выпрямился, держа топор в вытянутой руке. – Не вернешь – значит не вернешь. Здоровье дороже.

Я постарался, чтобы улыбка получилась у меня мудрой и печальной.

– Матвей... Хорошо, что никого нет. Вообще-то я не человек.

Глаза бородача сразу стали скучными. Вероятно, он решил, что я из свихнувшихся контактеров или еще каких экстрасенсов. Что ж... Докажем.

Обе псины враз утратили жизнерадостность и, поскуливая, кинулись под ноги Матвею. Я поднял со снега еле заметную утреннюю тень и ушел в сумрак.

На Матвея, выпучившего глаза, смешно было смотреть. Он растерянно уронил топор, угодивший по лапе ньюфаундленду, и бедная собака оглушительно вякнула.

Матвей меня не видел. И не должен был видеть.

Я стянул куртку; ее Матвей тоже не увидит до тех пор, пока я не выброшу ее из сумрака. Нашарив в кармане рубашки деньги, я сунул две стодолларовые купюры в карман куртки. И метнул ее Матвею.

Матвей вздрогнул, неловко подхватил куртку, что по его разумению неожиданно возникла прямо из воздуха, и огляделся. Если честно, выглядел он несколько жалко, но я чувствовал: без подобной демонстрации мне его нипочем не убедить.

Ну не хотел я уносить с собой ничего чужого, даже эту паршивую куртку. У тех, кто не спрашивая помогает полураздетому незнакомцу, что выбрел ночью на костер, не нужно брать ничего, если можно без этого обойтись. Куртка ладная и явно недешевая. Не хочу. Я – Темный. Мне не нужно чужое.

Из сумрака я вышел за спиной Матвея. Тот продолжал слепо таращиться в пустоту.

– Я здесь, – сказал я, и Матвей резко обернулся. Теперь глаза у него были совершенно чумовые.

– А-а-а... – протянул он и умолк.

– Спасибо. Я действительно обойдусь без куртки. Матвей кивнул. У него явно пропала всякая охота возражать. По-моему, он был сильно озабочен тем, что провел целую ночь в палатке наедине с неким монстром, способным исчезать из виду. И неизвестно на что способным, кроме этого.

– Ты вот что скажи: как отсюда уехать?

– Там. – Матвей махнул рукой в сторону тропы, по которой я пришел. – Электричка. Уже ходит.

– А шоссе там нет? Я бы лучше на попутке.

– Есть шоссе. Сразу за железкой.

– Замечательно! – обрадовался я. – Ну, бывай! Еще раз спасибо. Поздравь именинницу от меня... и вот что... передай-ка ей...

Удивительно, как легко мне удалось это несложное, но незнакомое заклятие. Я запустил руку за спину, коснулся обледенелой ветки, обломил... и протянул Матвею живую, только что срезанную с куста розу. На зеленых листочках дрожали капли росы, пламенели алые лепестки. Очень красиво смотрится свежая роза в заснеженном лесу!

– А... а... – прошептал Матвей, машинально принимая цветок. Интересно, вручит имениннице или закопает в сугроб от греха подальше, чтобы не вступать в долгие и странные объяснения?

Но выяснять я не стал. Снова ушел в сумрак. Не хотелось тащиться по морозу. И что было хорошо вчера, когда я думал, что убегаю от Гесера, не годилось для меня сегодняшнего, отдохнувшего и полного сил.

Что-то я еще забыл... Ах да! Шапка. Она ведь тоже не моя и до сих пор на мне. Бросим ее на куртку... И в путь.

Я двигался прыжками по сто—двести метров. Открывал слабенькие портальчики в пределах видимости и шагал, словно великан, проглатывая расстояния.

Днем просека выглядела совсем буднично, все волшебное очарование пропало безвозвратно. Не зря все-таки истинные романтики и свободолюбцы – Темные – избрали своим временем Ночь. Ночь, а вовсе не день, когда вся грязь и весь мусор настырно лезут в глаза, когда видно, какие наши города неприглядные и захламленные, когда на улицах полно бестолковых людей, а на дорогах полно смрадных машин. День – время уз и цепей, обязанностей и правил, а Ночь – время Свободы.

Свободы, которую истинному Иному просто не на что менять. Ни на эфемерный Долг, ни на служение дешевым расплывчатым идеалам, придуманным кем-то задолго до тебя. Все это миф, фикция, «ucho od sledzia», как говорят братья-поляки. Есть только Свобода, для всех и каждого, и есть только одно ограничение: никто не вправе ограничивать Свободу других. И пусть хитрецы и лицемеры Светлые отыскивают в этом кажущиеся парадоксы и противоречия – все, кто Свободен, прекрасно уживаются со столь же Свободными и нисколько друг другу не мешают.

Машину пришлось останавливать как Иному – почему-то человека без верхней одежды никто не хотел подбирать. Пришлось легонько коснуться сознания очередного водителя навороченной «девятки» цвета «мокрый асфальт». Естественно, он притормозил.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});