Клуб «Алиби» - Франсин Мэтьюз

— Что такое? — мягко спросил Херст. — Что случилось?

— Филиппа убили, — сказала она.

Глава четвертая

Человек, известный под простым именем Жако, жил в разных местах, но в течение последних семнадцати лет он называл своим домом Париж. Как любой неискушенный молодой человек из провинции, он поселился в пансионе, где еду подавал безразличный повар; он был полон надежд получить место в какой-нибудь известной танцевальной труппе — может быть, Дягилева, — потому он оправдывал плохое качество питания тем, что это помогало ему поддерживать фигуру. В свои тридцать, надолго отложив мечту о балете, он получил роль в клубе «Шахерезада» и насладился коротким романом с очаровательным Сержем Лифарем, самым известным балетным танцовщиком в Париже, а затем и первыми лучами своей молодой славы. В этот же период Жако пристрастился к кокаину, что разрушительно сказалось и на его внешнем виде, и на содержимом его карманов. Мировая экономическая депрессия последних лет и его собственный все увеличивавшийся возраст разрушили юношеские мечты: за последние несколько лет Жако опустился со свиданий на бульваре Хауссманн и шампанского до двухкомнатной квартиры в наполненном крысами квартале в двадцатом округе недалеко от кладбища Пер Лашез.

Макс Шуп приехал в бедную квартирку Жако в два часа ночи, отделавшись от полиции и их назойливых вопросов в квартире Филиппа Стилвелла. Это они рассказали ему о том, кем был повешенный, и сообщили его адрес. Шуп уже почти заканчивал осмотр немногочисленных вещей Жако.

В одном углу главной комнаты находились плита и раковина; Жако завесил их драпировкой из линялого вельвета. Диван из похожего материала, поцарапанный деревянный стол, служивший как для коктейлей, так и для обедов, книжная полка с несколькими книгами и фотографиями — на одной из них был Лифарь в профиль и его автограф. Портрет Кокто. Боа из перьев, надетое в одном из спектаклей много лет назад. Это было место общего пользования, и Шуп не нашел там ничего интересного.

Внутренняя комната была личной, однако и здесь Жако дал полет своей фантазии. Стены были разлинованы шелком цвета полночного синего неба, кровать убрана a la polonaise[7]. На письменном столе — модернистская скульптура — может быть, Браке, может, копия — смотрела в узкое окно. Оно выходило на ничем не примечательную аллею и автомойку напротив.

Шуп огляделся; у него составилось яркое впечатление о плотском аппетите и сексуальном одиночестве хозяина; и затем он сдался и заглянул в письменный стол.

Он был пунктуальным человеком, с большой долей самоконтроля: человек исключительно интеллигентный и проницательный, который мог бы руководить целым народом. Вместо этого он стал юристом в Париже, где жизнь была элегантна, и он имел полную свободу. Он был зарегистрирован в Нью-Йорке: Макс Шуп, Амхерст, 1910 год, Колумбийский суд. В Париже он мог быть кем угодно: преступником, обольстителем, строителем и разрушителем миров. В Париже, со своей французской женой, он мог даже не быть американцем.

По работе он носил перчатки. Его глаза даже не напрягались в темноте; с собой у него был маленький карманный фонарик с голубым светом; с тонким, как проволока, лучом. Он сложил в стопку множество бумаг и счетов, которые покойный оставил огромными кипами на столе. Он искал что-то, чего не мог назвать, но мог узнать, когда увидит. Шуп был спокоен — Шуп всегда был спокоен — но он думал о времени. Полиция могла приехать в любой момент.

Он только что отошел от стола и открывал дверь бельевого шкафа, когда во входной двери повернулся ключ.

Ключ? В руках полиции или друзей?

Шуп замер. Его седая голова могла быть видна в окне, но ни один человек не смог бы разглядеть ее в узком проеме, так как улица была тридцатью футами ниже.

Он бесшумно скользнул в шкаф.

А что, если это полиция? Что тогда?

Тогда его найдут. Будут вопросы. Но Макс Шуп, американский гражданин, партнер-управляющий парижского офиса компании «Салливан и Кромвель», мог отговориться от всего.

Его ноги стояли на паре старых кожаных туфель. Он затаил дыхание и напряг слух, чтобы не пропустить ни единого звука за дверью шкафа.

В квартире раздались шаги пары ног. Свет, стаккато, торопливые и неуверенные шаги. Это не полиция.

— Жако? Иу-ху, крошка…

Женский голос — богатый и звонкий, американский голос. Шуп слегка приоткрыл дверцу шкафа и увидел Мемфис Джонс, она в нетерпении остановилась спиной к спальне: Шуп не сомневался, что она размышляла, куда делся ее партнер по танцам. Он мог просто дождаться, пока она уйдет.

Но она расстроила его планы: внезапно она повернулась и неторопливо направилась в сторону спальни. Она больше не искала Жако; на ее очаровательном лице легко читалась другая цель. Шуп уловил запах роз, смешанный с сигарным дымом, когда она проходила мимо. Вдруг она сорвала с кровати простыни и начала шарить руками под матрасом. Шепча проклятия, она направилась к столу.

Аккуратные стопки, в которые Шуп сложил бумаги Жако, не привлекли внимания этой женщины; она рассыпала их, как листья. Затем она внезапно повернулась и распахнула дверь шкафа.

Они уставились друг на друга.

— Мисс Джонс, — узнал он, — какое удовольствие.

— Какого черта ты здесь делаешь, белый? И откуда ты знаешь мое имя? Дерьмо, — она отошла на два шага к кровати, ее ярость моментально остыла.

— Нет такого человека в Париже, кто бы не знал, как вас зовут, — если бы у него была на голове шляпа, он бы снял ее перед ней. Ирония была одним из сильных мест Шупа.

— Я спросила, кто вы.

— Макс Шуп. Юрист.

Было ясно, что это имя ничего ей не говорило. Глаза джазовой певицы сузились.

— Что вам было нужно от Жако?

— Я мог бы спросить то же самое у вас.

— Он не пришел на работу сегодня вечером. Я плачу этому человеку зарплату и хочу видеть его в клубе, понимаете?

— Конечно. Но Жако мертв, мисс Джонс, и я не думаю, что вы искали под матрасом его тело.

Ее глаза широко открылись.

— Жако занял у меня денег пару дней назад. Теперь они мне нужны.

«Она не задает вопросов по поводу его смерти и не скорбит о нем», — подумал Шуп.

— В квартире нет денег, и скоро здесь будет полиция. Вряд ли вам захочется, чтобы полицейские обнаружили вас здесь.

Она запрокинула голову и рассмеялась. Ее смех был такой детский и веселый, что он вздрогнул.

— Вы думаете, я вчера родилась, мистер? Вы думаете, Мемфис такая девушка, которая делает то, что ей говорят? Я не уйду без своих денег, а если полиция будет задавать вопросы, я отправлю их к своему адвокату. А мистер Макс Шуп сможет им рассказать, почему он прятался в шкафу у Жако?

Он всмотрелся в ее лицо: настойчивое и расчетливое, ни следа от бессонной ночи. Она была сильна по своей природе, эта Мемфис Джонс, упрямая и поглощенная своими мыслями.

Шуп решил, что она может быть полезна.

— Сколько? — спросил он, доставая свою чековую книжку.

— Чтобы хватило на билет до Марселя. Скажем… две тысячи франков.

— Вы можете купить билет и за пару сотен.

— Но поезд уходит сегодня. Все хотят уехать на юг сегодня. И я не буду ждать до завтра. Нет, сэр.

— Я удивлен, — медленно сказал Шуп. — Девушка вроде вас должна сразу ухватиться за возможность очаровать миллион солдат.

— Может, вы и правы, — согласилась она, — за исключением того факта, что мой муж уехал прошлой ночью, забрав все деньги до последнего пенни, которые нам удалось скопить. «Иди завтра в банк, Мемфис. Скажи им, что мы уезжаем». Только банки на этой неделе не платят ни гроша по еврейским счетам, потому что скоро придут немцы, и банкиры полагают, что на них тут же как с неба свалится море честно заработанных наличных, понимаете, что я имею в виду? Сегодня нет счетов, до которых могла бы добраться эта маленькая девочка. Вы даете мне деньги, мистер, и я ухожу.

— Это не так просто.

Она подняла голову, ее взгляд выражал неодобрение. Шуп предположил, что он относится к тому типу мужчин, которые время от времени появлялись в ее клубе: с деньгами, в годах, с похотливыми желаниями под белыми крахмальными воротничками. Она думала, что знает, чего он хочет.

— Думаете получить кусочек сладкой попки Мемфис, мистер? Если это так, я должна вам сказать, что я не продаюсь за какие-то две тысячи франков. Быть может, в целом мире нет таких денег, за которые я согласилась бы продаться вам.

Шуп раздумывал над предложением и над последствиями. В его мозгах рисовались все возможности, которые женщина может предложить в определенные часы ночи.

— Мне нужна информация, — сказал он осторожно, — об одном из ваших людей.

— Их много, мистер. Она присела на кровать Жако и скрестила ноги, состроив глубоко скучающий вид.