Клич - Зорин Эдуард Павлович

Дом Щегловых всегда притягивал к себе любознательного Николая, книги по тактике были зачитаны им с Петькой до дыр, а скупые рассказы Евгения Владимировича об Отечественной войне будоражили их детское воображение. Вспоминая об этом, Столетов часто впоследствии думал, что, может быть, именно со знакомства с Петькой, который был на три года старше его и учился в той же гимназии, и с библиотеки покровкинского помещика и началось восторженное увлечение военной историей, которое потом привело к серьезному решению посвятить себя военной службе…

Летом Петька жил у отца, зимой — у дяди Геннадия Владимировича, имевшего дом на одной из тихих улочек губернского города. Не в пример своему брату, Геннадий Владимирович вел жизнь бурную и деятельную, к нему часто наезжали гости из Москвы и Петербурга, среди них и молодые люди, спорщики и либералы. На столе у Щегловых не остывал самовар, гости засиживались до глубокой ночи, иногда жили неделями, что, естественно, не могло не привлечь к себе пристального внимания блюстителей общественного порядка. Николай часто бывал у своего приятеля. Мальчишки мало что понимали из разговоров хозяина и гостей, но чувствовали, что собираются они не праздно и что их связывает какое-то важное и ответственное дело… Когда в столовой делалось слишком шумно, жена Геннадия Владимировича, Софья Поликарповна, женщина ласковая и кроткая, уводила мальчишек на кухню и потчевала их французскими булочками, которые пекла сама.

Мог ли Николай Григорьевич предположить тогда, что розовощекий непоседливый приятель (такой же выдумщик, как и сам Столетов), став студентом Петербургского университета, окажется замешанным в дело Петрашевского, будет судим, сослан и сгинет в безвестности?.. Во всяком случае, до Николая больше не доходило о нем никаких слухов — да и мудрено ли: среди гражданских он вращался мало, а солдатская служба на окраинах Российской империи была полна и других забот и волнений. Братья Василий и Александр в своих письмах тоже ни разу не упомянули о судьбе его школьного товарища.

И вот ведь что странно и удивительно: многое в жизни было позабыто за каждодневной суетой, но память, не сдаваясь, всегда возвращала его к истокам.

Не раз вспоминал он потом и тот январский морозный день, который привел его на лесную дачу Щегловых. Случилось так, что еще задолго до Крещенья Петька жестоко простудился, и отец забрал его на время в деревню, Николай несколько раз навещал приятеля то один, то с братом Сашей — иногда санным путем с попутными мужиками, но чаще на лыжах — напрямик через замерзшую Клязьму и лес. Лыжи у Николая были узкие, ходкие — отец привез их ему из Нижнего в подарок (Василию как старшему он подарил тогда подзорную трубу, и они забирались на крышу сарая, чтобы посмотреть на лунные кратеры).

Николай вышел в Покровку пополудни, через час, миновав перевоз, свернул влево, взобрался на отлогий клязьминский берег и легко заскользил по крепкому насту в морозном и безмолвном лесу. Снег приятно поскрипывал под лыжами, студеный воздух обжигал щеки, солнце стояло на ясном небе, и ничто не предвещало беды. А беда была уже совсем рядом: пахнуло в лицо пронизывающим и жгучим ветерком, зазмеилась у ног ласковая, игривая поземка, потом вдруг сразу сделалось темно и жутко — ветер ударил по стволам, молчавший дотоле лес наполнился порывистым низким гулом. Идти вперед не стало сил, позади смыкался мрак, одна из лыж уткнулась в поваленный старый кряж, хрумкнула и переломилась. Николай упал навзничь, нога подвернулась — жуткая, слепая боль пронзила все его тело…

Где-то поблизости послышался собачий лай — или почудилось? Сжав зубы, Николай попытался встать, но не смог — боль в лодыжке была непереносимой. Собачий лай то слышался совсем явственно, то затихал, видимо, относимый в сторону порывами ветра…

Он очнулся в каком-то закутке на лавке, застланной мохнатой шубой. В открытом зеве русской печи потрескивали жаркие поленья, у стола, положив на колени сильные руки, сидел бородатый мужик, рядом с ним приткнулся паренек в сдвинутом на затылок треухе, и оба они внимательно смотрели на Николая. "Что, полегчало?" — спросил мужик и вдруг улыбнулся спокойно и ясно. Лицо паренька тоже засветилось приветливой улыбкой…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Мужик оказался лесничим Евгения Владимировича — Петькиного отца. Звали его Кузьмой Золотухиным, паренек был его сыном Павлом.

"Шарик тебя отыскал, — кивнул Кузьма в сторону двери, где у порога лежал, свернувшись клубочком, белый, с рыжими подпалинами, лохматый пес. — Не то сгинул бы ты, барин. Эвона, какая нынче разыгралась метель. А то что ногу подвернул — с кем не бывает, до свадьбы заживет. — И он лукаво прищурил голубоватый, с красными прожилками глаз. — Да чей же ты будешь? Какая нелегкая занесла тебя в нашу дебрь?.."

Николай сказал, что шел навестить своего друга Петьку Щеглова в имении его отца. А сам он сын владимирского купца Григория Михайловича Столетова.

"Как же, как же, знаем мы Столетовых, — со значением прокашлявшись, подтвердил Кузьма. — Ну так што, куда везти тебя, барин, к Щегловым али к своим во Владимир?"

Николай живо представил себе, какой сейчас в доме переполох. Час поздний, а Коленьки не видать. "Вези меня, дядька Кузьма, во Владимир", — жалостливо попросил он.

Золотухин кивнул и тут же велел сыну запрягать розвальни.

Ехали споро. Метель уже улеглась, смеркалось. Кузьма дорогой развлекал Николая охотничьими небылицами.

Приехали за полночь. Едва только Золотухин осадил конька своего у ворот, вся семья высыпала на дорогу. Василий подхватил брата на руки, внес в дом, Кузьму затащили на чай, угощали бубликами и леденцами; матушка, сидя у самовара, спрашивала, не лучше ли ему заночевать во Владимире — эдакая тьма на дворе, да и мороз лютый, а завтра Крещенье, можно и в собор к заутрене. Но Золотухин, лоснясь от удовольствия, решительно отказался: "Не, нам нельзя — взгомонится Пашка. Куцы ему одному, в лесу-то? А вам спасибо на угощенье. Приезжайте и вы к нам в гости, отведаете лесного медку".

С той поры и пошло между ними знакомство. Щеглов даже слегка ревновал их к своему лесничему — ведь не только Николай с Василием, но и Петька повадился целыми днями пропадать у Кузьмы. Золотухинский Пашка держался в их компании за старшего — тогда ему было уже за семнадцать. Ловкий парень учил мальчишек ставить силки, брал с собою в лес на охоту. Благодаря ему Николай наловчился стрелять птицу с лету, снимал и белку на вершине сосны.

Встречи их прервались, когда пришла пора ехать в Москву, а через год Павел женился — взял к себе на лесную дачу первую покровкинскую красавицу Глафиру Синицыну. Вскоре народился у них сын, которого не без тайного умысла нарекли Николаем.

Говорят, пути Господни неисповедимы. Когда однажды, уже на Кавказе, навестив госпиталь, Столетов увидел во дворе среди выздоравливающих молоденького скуластого солдатика, почудилось ему вдруг в его лице что-то очень знакомое. "Уж не Золотухин ли вы?" — спросил Николай Григорьевич. Молодой человек смутился. "Павла Кузьмича сын?" — "Так точно!"

С тех пор и были они неразлучны — куда иголка, туда и нитка. В своем кругу иначе как тезкой Столетов Золотухина не называл, но перед строем были они сугубо официальны, соблюдали субординацию и близости своей ничем не подчеркивали.

Расстались они лишь однажды и ненадолго: по возвращении из Туркестана Николай Григорьевич был откомандирован на географический конгресс в Париж, где демонстрировались карты и другие материалы, собранные участниками Амуда-рьинской экспедиции, которую он возглавлял в 1874 году с высочайшего повеления и по рекомендации Дмитрия Алексеевича Милютина.

Из послужного списка генерала от инфантерии Николая Григорьевича Столетова:

"В походах и под огнем находился:

20 июня 1854 г. перешел границу в Скулянах и вступил в княжество Молдавии 15 июля того же года; принимал участие в 1-й кампании в Крыму против Турции, Англии, Франции и Сардинии, 24 сентября в сражении у Инкермана и демонстрации отряда генерала от инфантерии князя Горчакова 2-го в окрестностях Балаклавы. Во 2-й кампании 1 мая находился в сильном огне неприятельских батарей противу северной стороны и штуцерном огне противу всей оборонительной линии Севастополя, с 6 по 8 мая — в двукратном отражении неприятельских колонн в лощине между 4-м и 5-м бастионами, 9-го — в усиленном бомбардировании 4-го бастиона, с 11-го по 12-е число в ночь в сильном артиллерийском и штуцерном огне при отбитии неприятеля в числе 12 тыс. человек генерал-лейтенантом Хрулевым от траншеи между 5-м и 6-м бастионами, с 5-го по 6-е июля — в усиленной канонаде неприятеля по всей оборонительной линии Севастополя, 6-го — в отбитии штурма Севастополя. С 1 марта по 26 июля 1855 г. находился на обороне Севастополя, 4 августа участвовал в сражении на р. Черной и Федюниных горах, 1 октября — в наступательном движении авангарда ген. — майора Тетеревникова к Фоц-Салла…