Наваждение - Барбара Гауди

Отъезжая в фургончике от мотеля «Каса Эрнандес» Рон увидел, как осветилась огнями Си-Эн Тауэр[11]. Вид телебашни всегда его подбадривал и успокаивал. Ее футуристический образ вселял в него надежду своей невероятностью: башня тянулась вверх как стрелка огромных настенных часов, очень модных в пятидесятые годы. Рону трудно было поверить, что всего десять дней назад ему хватало самообладания, чтобы просто сидеть в каком-нибудь кафе и пить только кофе.

Теперь он пил в основном крепкие напитки и давно уже не бывал на людях. Начинал сразу после завтрака с пары пива. К закрытию мастерской, когда пора было ехать к школе «Спрюс Корт», где в три двадцать звенел звонок, он пропускал еще четыре-пять бутылочек пива и двойную порцию виски. Каждый день он парковался в новом месте, что могло ввести в заблуждение жителей квартала, но не Ташу: она знала, куда они направляются. Псинка, кажется, даже чувствовала, что их интересовала именно Рэчел, потому что, когда мальчик оставлял Рэчел (в магазинчике или — уже вторую пятницу подряд — около дома), Таша хотела идти за ней дальше и тянула к дверям.

Того же хотелось и Рону. Он чувствовал себя лучше и уже не был на таком взводе, как раньше. Возвращаясь в мастерскую, он теперь с настроением работал, пока его не покидало ощущение приподнятости. На закате он снова ездил к ее дому — на этот раз ему надо было убедиться, что девочке не грозит какая-нибудь опасность. По выходным это была его единственная поездка, что немного угнетало, и он пытался выйти из этого состояния, постепенно увеличивая дозу спиртного. В душе он надеялся, что увидит дом Рэчел, объятый пламенем, или услышит ее крики о помощи.

В тот день сразу по возвращении домой Рона охватил безотчетный страх, и он тут же поехал обратно нести свою вахту в проулке у мусорных контейнеров за аптекой. Он околачивался там, пока девочка с матерью куда-то не отправились на машине. Рон последовал за ними.

Ему было ясно, что для Нэнси надо придумать какую-то легенду, объясняющую его отсутствие по вечерам. Она ему наверняка звонила… и ей, скорее всего, тоже было ясно, что с ним что-то происходит. Пару дней назад она поставила вопрос ребром и напрямую спросила, встречается ли он еще с кем-нибудь.

— У меня паршивое настроение, — ответил Рон. — Вот и все. Работы нет никакой.

Работы у него было столько, что он с ней не справлялся.

Помимо постоянного желания видеть Рэчел, теперь его все время терзала мысль о том, что с ней плохо обращаются. Ему казалось, что девочка спит в неприспособленном для жилья подвале. Эта мысль пришла ему в голову, когда, проходя прошлым вечером с собакой по переулку, куда выходила боковая стена дома, он увидел Рэчел сквозь решетку подвального окошка. Девочка лежала на старой продавленной кровати, уставившись в потолок. Там еще валялась картонная коробка, на которой стояла лампа, но на бетонном полу не было ни ковра, ни половика. Он несколько раз прошел мимо дома, но когда в очередной раз повернул обратно, Таша сильно потянула его за поводок и начала скулить.

Однако его взволновала не только старая кровать — главной опасностью ему представлялся хозяин дома. Он не был ни мужем, ни приятелем ее матери. Рон это понял в тот день, когда шел за ней и Рэчел от магазинчика видеофильмов. При входе в дом мужчина, сидевший на крыльце, пожелал им приятного ужина. Еще через несколько дней Рон понял, что мужчина — хозяин дома, и тут же его охватило беспокойство от того, что Рэчел живет в доме с мужчиной, который не был ее отцом. Его опасения подтвердились в прошлый вторник вечером, когда он увидел, как они вдвоем сидят на крыльце на стуле — Рэчел на коленях этого малого, правая рука которого (клясться в этом Рон бы не стал, но чем больше он прокручивал сцену в голове, тем больше крепла его уверенность) шарила под ее пижамной футболкой.

Где же шляется ее мать? У Рона просто в голове не укладывалось, как мать такой красивой девочки, как Рэчел, может оставлять ее с любым мужчиной, которому меньше восьмидесяти. Но ведь именно мать заставляет дочку петь всякой пьяни и спать на старой продавленной кровати, стоящей к тому же на голом бетонном полу.

«Если бы только она была моей», — пронеслось у него в голове.

Чего бы только он для нее ни сделал, будь она его! Покрыл бы весь пол коврами, поставил бы кровать с балдахином, купил бы ей самый дорогой кукольный дом.

Почти бессознательно, пораженный ходом собственных мыслей, он включил двигатель фургончика и поехал восвояси.

Глава четвертая

Мика повесил на окна в подвале жалюзи и постелил на пол ковровое покрытие, а на продавленную кровать, на которой Силия спала прошлой ночью, между пружинами и матрасом положил лист фанеры. Когда они вернулись из мотеля, Мика сидел на крыльце. Он не сказал им о том, что сделал, — это выяснилось только тогда, когда Рэчел уже ложилась.

— Он такой хороший, — проворковала Рэчел, — такой добрый к людям.

— Я, наверное, все-таки не выдержу и куплю кондиционер, — бросила Силия. Она села на кровать и проверила, насколько стало удобнее. — Если уже в июне стоит такая жара, что же с нами будет в августе?

— Нам его Мика купит.

— Нет, мы не можем ему это позволить. Он и так уже полностью заплатил за музыкальный лагерь.

Рэчел свернулась калачиком рядом с мамой:

— А если мы купим кондиционер, нам потом можно будет здесь спать?

— Нам это уже будет без надобности. Наша квартирка станет очень милой, симпатичной и прохладной.

— А если бы мы оказались в таком положении, как Анна Франк? Что, если бы нам пришлось прятаться в подвале от нацистов, которые хотят нас расстрелять?

— Тогда все это выглядело бы совсем в другом свете.

— Мике, наверное, надо было бы тайком носить нам в подвал картошку и хлебные корочки. Да? Так, мама?

— Мне кажется, он бы и что-нибудь повкуснее нам приносил. Ну ладно, давай-ка пойдем его поблагодарим.

Фонарь над крыльцом не горел. Мика сказал, что надо заменить лампочку, и тут же зажглись уличные фонари.

— В дело включились невидимые силы, — проговорил он, а о повешенных им жалюзи заметил: — Осмо и Хэппи не нравится, когда прохожие пялят на вас глаза.

Силия нагнулась и погладила Хэппи за ушком.

— Ты всегда за нами присматриваешь, да? — Обе собаки глубоко и часто дышали, — я сейчас пойду и долго буду принимать прохладную ванну, — сказала она и, обратившись к Рэчел, угнездившейся у Мики на коленях, добавила: — а ты — марш в ванную на пять минут и оттуда сразу в постель!

Когда Силия ушла, Рэчел погладила Мику по голове.

— У тебя волосы цвета льна? — спросила она, употребив слово, недавно вычитанное в книжке. — Лен такого же цвета?

Мика пошевелил губами, будто что-то ответил ей, только беззвучно. Рэчел терпеливо ждала. Мама объясняла, что Мика когда-то заикался и порой ему нужно несколько секунд, чтобы начать говорить.

— Лен — это такие волокна, их обрабатывают на ткацких фабриках, — наконец сказал он. — Да, лен светлый и волокнистый. — Мика насторожился и поднял палец: — Слушай.

— Что?

— Ты слышишь?

— Сирену?

— Нет, слушай. Погоди, он смолк. Нет, еще слышится. Там, в небе.

Кроме мягкого шелеста поливальных установок, не дававших засохнуть траве перед домами, воплей женщины, что-то кричавшей на иностранном языке, и грохота грузовика, быстро ехавшего по улице Парламент, доносился еще какой-то скребущий звук, как будто кто-то тер друг о друга два камушка.

— Это что — крыса? — спросила Рэчел.

— Это птица козодой. Она зовет к себе другого козодоя. Слышишь эту другую птичку, ту, которая угнездилась подальше?

— А что они друг другу говорят?

— Они вот что говорят… — Снова непродолжительная пауза. — Они говорят друг другу: «Много людей вышли вечером из своих домов».

— Они вот что говорят: «Тому мужчине и той девочке внизу надо пойти погулять с собаками».

Мика бережно поднял ее с колен и поставил на пол:

— Нет, они говорят совсем о другом, они спрашивают: «Почему эта девочка до сих пор еще не в постели?»

Наверху, лежа в ванной, Силия пальцами ноги закрыла краны. Почему так получается, размышляла она, что можно сколько угодно мокнуть в воде, но при этом не тонуть и не наполняться водой? Ведь мы — пористые, в нашей коже есть поры… Она даже удивилась, озадачив себя вопросом о том, почему эта мысль не приходила ей в голову раньше.

Силия закрыла глаза и прикинула, сколько заработала в тот вечер: сорок два доллара чаевыми плюс зарплата минус вычеты. Худо-бедно получилось около семидесяти долларов — теперь ей хватит, чтобы заплатить минимум по кредитной карточке. Или лучше на эти деньги отремонтировать дверцу машины? Мика знает какого-то жестянщика, который мог бы это сделать совсем недорого.

Она не обсуждала с Микой вопрос о школе моделей. Хоть он с ней никогда напрямую не спорил, никогда не давил на нее, чтобы она меняла свои решения, но в любом случае, заведи она разговор на эту тему, встал бы вопрос о том, почему Рэчел слишком мала, чтобы позировать перед камерой, но уже достаточно выросла, чтобы петь в баре. На самом деле она уже вполне могла делать и то, и другое. Просто, когда девочка пела, она демонстрировала слушателям свой голос…