Зеркала прошедшего времени - Марта Меренберг

– Что он от тебя хотел, Жорж?

– Н-не надо об этом! Я сам должен решать подобные вещи, барон! – мальчишку явно развезло, подумал Геккерн. Ну что ж… послушаем… любопытно. – Я сам в ответе за свои пос-с-тупки, в-вам понятно? – заплетающимся языком произнес Жорж. – Он хотел… хотел, чтобы я… Нет, не надо, прошу вас, я не могу…

Стоя по обе стороны узкого, полутемного коридора, ведущего к каютам пассажиров первого класса, Геккерн и Дантес уставились друг на друга в изумлении. Больше всего Дантесу хотелось сейчас повиснуть на шее у барона и, попросив прощения, заснуть… у него на плече. Блестящие, ставшие вмиг влажно-серыми, продолговатые глаза Геккерна, впрочем, выдавали гораздо более потаенные намерения.

– Жорж?.. – тихо окликнул он внезапно замолчавшего юношу. – Хотите, я покажу вам, чего именно хотел от вас этот высокомерный наглец?..

…Луи, улыбаясь, вновь отошел к противоположной стене и, невозмутимо сложив руки на груди и чуть склонив голову, посматривал на юношу из-под полуопущенных век.

Жорж остался стоять у стены один задыхаясь и едва держась на ногах.

– Луи… – хрипло прошептал Жорж, все еще тяжело дыша. – К-как вы догадались? И что вы делаете со мной? А почему вы улыбаетесь – я сказал что-то смешное, да? – Он сейчас был похож на обиженного подростка, готового расплакаться от обиды и негодования.

– Да вы пьяны, друг мой, – насмешливо произнес Геккерн, с трудом переводя дыхание. – Пойдемте, я провожу вас в вашу каюту.

– Я вам не игрушка, барон! – выкрикнул Дантес, шатаясь, и резко оттолкнул подставленную бароном руку. – Вы думаете, я не смогу дойти один? Спокойной ночи!..

Вмиг протрезвевший и страшно раздосадованный Жорж бегом помчался вниз по лестнице. Луи услышал, как громко хлопнула дверь его каюты.

Не ходи за ним… пусть проспится… о-о-о, какой он красивый, когда злится, Боже…

…Наутро они молча завтракали на верхней палубе, избегая глядеть друг на друга. Всю ночь не сомкнувший глаз Геккерн выглядел осунувшимся и почти больным. Жорж, искоса поглядывая на барона, не знал, о чем говорить, хотя еще вчера вечером ему казалось, что он может рассказать Геккерну о себе абсолютно все.

– Я хотел бы просмотреть ваши рекомендательные письма, Жорж, – сухо сказал Луи, допивая кофе. Солнце, вышедшее из-за туч, заглянуло ему в лицо, и он непроизвольно прикрыл глаза рукой. «Улыбнись!..» – мысленно молил его Дантес, не отрывая взгляда от его лица.

В этот момент на палубе произошло какое-то движение, раздался звонкий детский смех, и двое мужчин увидели, как к их столу несется серебристый карликовый пудель, стремительно убегая от своей маленькой хозяйки в светло-голубом шерстяном платье с золотыми пуговицами. Ребенок, хохоча, ловил свое сокровище под охи и ахи молоденькой maman и гувернантки, которые явно не знали, что делать с расшалившимся дитятей. Ловко подпрыгнув, пудель стянул со стола Жоржа ломоть ветчины и, весьма довольный добычей, потащил его к краю палубы.

Геккерн от души расхохотался, закинув голову. Молодая дама и ее служанка немедленно начали извиняться, но юный Жорж никак не мог отсмеяться – как будто пружина, не отпускавшая его со вчерашнего вечера, наконец-то лопнула и распрямилась. Покрасневшая дама, поймавшая наконец маленькую беглянку в голубом платье, начала что-то громко выговаривать ей по-русски, девчушка обиженно надула губки и отвернулась. Пудель отделался легким выговором и двумя шлепками повыше хвоста. Не перестававший улыбаться барон повернулся к Жоржу, встал из-за стола и, взяв его под руку, увлек к себе в каюту. Проходя по коридору, они столкнулись с вчерашними обидчиками Жоржа, и Пьер, не сводя с Дантеса зеленоватых нахальных глаз, скривившись в ухмылке, подчеркнуто вежливо поздоровался. Второй, с темными кудряшками и ямочками на щеках, сдержанно кивнул и отвернулся. Жоржу, впрочем, было не до них, и он, едва ответил на приветствие, почти не повернув головы.

«Что он будет делать? – вертелось в голове у Дантеса, когда он на ватных ногах спускался в каюту вслед за бароном. – Что он за человек, этот Луи? И что он делает со мной… и почему, почему я так привязался к нему? Если бы он только знал…»

– …и просмотреть все до единого, – сухо и деловито закончил Геккерн, раскладывая на столе бумаги Жоржа, чья голова была занята совершенно другими вещами. – А, вот и оно… замечательно… письмо для генерала Адлерберга. Ну что ж… Вам предстоит сдавать экзамен в начале следующего года, в январе, и придется много заниматься. Будем надеяться, что с такой протекцией, какую вам любезно оказывает Адлерберг, комиссия не будет слишком пристрастной. Как вы знаете, нужно еще написать прошение на имя государя, чтобы вас могли принять на царскую службу. Я думаю, что смогу заняться этим сам и отправить его непосредственно из голландского посольства, что в значительной степени облегчит ваши…

Дантес рассеянно слушал его, склонив светлую голову, и думал, что теперь они, вероятно, не смогут видеться так часто, как ему бы хотелось… Он знал, что барон будет жить в апартаментах в посольстве Голландии, а ему родственники заранее наняли комнаты на Галерной. «Интересно, это далеко от посольства?» – думал Жорж, не забывая кивать в ответ и сосредоточенно грызть кончик карандаша. И кто будет его командиром? И как он будет ладить с русскими офицерами? По своей природе он был веселым и общительным молодым человеком, которого всегда любили и в школе, и в военном училище.

Да… любили…

– …к вашим родным, – закончил свою мысль Геккерн.

Жорж вздрогнул, как будто его застукали за неблаговидным занятием, и поспешно кивнул. Геккерн, внимательно взглянув на своего юного протеже, озабоченно спросил:

– Сколько у вас с собой денег, Жорж? Только не надо, прошу вас, говорить мне, что вы ни в чем не нуждаетесь – я все равно не поверю. Давайте сразу договоримся – я беру на себя оплату ваших расходов, о чем непременно сообщу вашему отцу, как только мы приедем в Петербург.

– Нет!

– Да.

И вслед за этим не допускающим возражений «да» руки Дантеса немедленно обвились вокруг шеи чуть не потерявшего сознание Геккерна.

– Не нужно меня благодарить… п-подобным образом, Жорж. – Ему внезапно стало тяжело дышать, и он поспешно опустил глаза, отвернувшись в сторону. – Я ведь не железный… И могу неправильно вас понять…

– Луи… я прошу вас… не отталкивайте меня, умоляю…

Дантес, продолжая обнимать его, растерянно, как ребенок, разрывая ему сердце, смотрел на него мокрыми от слез синими глазами.

– Вы не должны так вести себя со мной, друг мой, – задыхаясь, прошептал Геккерн. – Я старше вас, и для меня это не игрушки… пустите… я не собираюсь тешить ваше юношеское тщеславие, Жорж! То, что вам кажется невинной мальчишеской забавой, слишком серьезно для меня… Мне никогда не нравились женщины… впрочем, я думаю, вы и сами это поняли. И поэтому вы, Жорж… держитесь от меня подальше… я не хочу… связывать вас…

– А я хочу… быть с вами…

Время остановилось, волны застыли на гребне, свинцовые тучи перестали двигаться дальше, в сторону одетой в гранит северной столицы, а холодное, мрачное и серое, как солдатская шинель, одиночество осталось за бортом, уплывая в прошлое небрежно сложенным из газетной бумаги и всеми забытым корабликом…

Глава 3

Котильонный принц

Мне грустно, потому что я тебя люблю,

И знаю: молодость цветущую твою

Не пощадит молвы коварное гоненье.

За каждый светлый день иль сладкое мгновенье

Слезами и тоской заплатишь ты судьбе.

Мне грустно… потому что весело тебе.

М.Ю. Лермонтов

I am the love that dare not speak its name…

Lord Alfred Douglas[1]

Долли, ну что вам стоит? Все знают, что вы у нас Сивилла Флорентийская… ну прошу вас…

Долли Фикельмон, хозяйка модного петербургского салона на Дворцовой набережной, весело посмотрела в полные нетерпеливого ожидания темные глаза Машеньки Вяземской.

– Мари, дорогая, можете даже не сомневаться – вы наверняка будете счастливы с вашим Пьером. Петечка Валуев – чудный мальчик, подающий надежды… настоящий фавн, кстати, так что считайте, что вам очень повезло… Вы такая очаровательная пара, все это видят, Мари, не краснейте, не надо… Какое красивое платье было на вас в театре в прошлый четверг! Красное вам к лицу… Еще мороженого?

– Ну вы же гадали Натали Гончаровой, помните? На Рождество? Но она так надеется, что вы ошиблись… – не унималась Машенька, не переставая при этом стрелять глазами в сторону двух молодых кавалергардов, которые охлаждались шампанским в перерыве между мазуркой и котильоном. В руках она сжимала изящную бальную книжечку и костяной веер, ее милое, раскрасневшееся от мазурки личико сияло юной прелестью и лукавством.

– Это Натали вам сказала? Но вообще-то я редко ошибаюсь, – задумчиво пожала плечами Долли, приложив бокал с ледяным шампанским к разгоряченной щеке. – И можете думать, что я слишком самоуверенна… Но у Натали такое трагическое лицо… Ее левая бровь приподнята и несколько асимметрична по отношению к правой, в глазах иногда проскальзывает тоска… Лицевая асимметрия, кстати, иногда говорит о коварстве больше, чем о скуке… Впрочем, с таким супругом, как Пушкин, вряд ли можно заскучать! – Долли вдруг весело и звонко расхохоталась, сморщив носик и отставив в сторону стремительно теплеющее шампанское.