Хирург возвращается - Дмитрий Правдин

— Я там вырос и долгое время работал, — по-простецки говорю я, уплетая слойку с маком. — Я в Питере не так давно обретаюсь, но путешествовать люблю и не дожидаюсь прихода пенсии. А вы сейчас куда путь держите?

— На Соловки, — отвечает Тамара Ивановна, — слыхали, поди?

— Кто ж не слышал? Дикарями или иным способом?

— По Интернету выбрали фирму, что подешевле, естественно — мы как-никак пенсионеры, — и махнули!

— Да, с остановкой у вас в Питере! Два дня любовались Северной Пальмирой, а теперь на Соловки!..

— А где вам выходить?

— Кемь. Это уже в Карелии. Там нас встретят, и дальше на теплоходе уже поплывем по Белому морю на Соловецкие острова. А в прошлом году ездили на Валаам. Вы не бывали?

— К сожалению, пока не довелось, — грустно отвечаю я.

— Ну, какие ваши годы! — подбадривает Борис Михайлович.

— Еще наверстаете! — подхватывает Тамара Ивановна, убирая со стола.

— И действительно, отчего такая идея не приходила мне раньше в голову? — думаю я, отправляясь после ужина на боковую на своей верхней полке…

Глава 4

Я просыпаюсь, когда за запотевшим окном едва брезжит дневной свет. Мои попутчики готовятся покидать вагон и достают свой багаж.

— Кемь? — вполголоса интересуюсь я у пенсионеров.

— Да, подъезжаем.

— Как Кемь?! — подскакивает молодой взъерошенный субъект на верхней полке по соседству. Когда он там успел появиться, я, честно сказать, и не приметил. — Да что же это такое? Отчего меня никто не будит? Мне тоже в Кемь надо! Безобразие!

— Да вы успокойтесь, молодой человек! — ласково обращается к нему Тамара Ивановна. — Проводник вас уже три раза будил, только вы все не просыпаетесь!

«Пить меньше надо!» — думаю я, когда субъект, слезая с полки вниз, обдает меня алкогольным амбре.

— Эй, парень! Сдавай белье! — звучит раздраженный голос проводника. — Имей совесть! Четвертый раз к тебе подхожу!

— Да? — искренне удивляется парень. — Эх, видимо, вчера мы малость перебрали!

Я помогаю пенсионерам-туристам вынести на перрон их объемистый багаж.

— А что там у вас? — указываю на поклажу. — Целый дом с собой тащите?

— Вы почти угадали: там у нас и палатка и спальные мешки. Все с собой носим, и не надо ни на какие гостиницы тратиться.

Молодцы, что скажешь? Людям далеко за семьдесят, а они с палаткой, с рюкзаками вышагивают по стране, пытаясь наверстать упущенное в молодости.

Следом вываливается и взъерошенный сосед, принимавший вчера на грудь. Оказывается, здесь выходит чуть ли не весь вагон: и те, которые с детишками, и те, которые с собаками и байдарками-велосипедами, и склочная тетка со своей таксой… Я возвращаюсь в купе и занимаю свое прежнее место на верхней полке. В опустевшем вагоне стоит непривычная тишина, слышно только какие-то крики на перроне и шум отъезжающих от станции автомобилей.

Время стоянки заканчивается, и в купе вваливаются двое новых пассажиров. Один — лет сорока, рябой, с залысинами на шишковатом черепе, в давно не стиранных джинсах и форменной железнодорожной рубахе с грязным воротником. Второй — лет на пятнадцать моложе, рыжий, вихрастый, в сильно жеванной белой футболке с капюшоном, красных кедах и джинсах, немножко чище, чем у первого.

— И чё теперь делать? — второй достает из сумки пиво «Охота Крепкое».

— Надо подумать, — первый, оглядев купе, кивает мне, здороваясь.

— А чё тут думать? — закипает рыжий, мелкими торопливыми глотками прихлебывая из жестянки вонючее пиво и обтирая вылезшую из прорези пену белоснежным рукавом. — Надо больничный брать!

— Как ты его возьмешь? — морщится старший. — Кто тебе его так запросто выдаст?

— Ха! Будь спок! Не впервой! Сейчас все организуем, — молодой отставляет в сторону опустевшую банку и, выудив из кармана телефон с сенсорным экраном, принимается кому-то названивать. — Алё, Вадим? Привет, это Вовка Измайлов! Узнал? Долго жить буду? Это хорошо! Слушай, помоги нам с больничными. Да, мне и Степанычу. В общем, нас от поездки отстранили и теперь мы пассажирами едем. Да! Вляпались! — Вовка искоса смотрит в мою сторону. — Подробности при встрече! Ну, у тебя же знакомая медсестра в поликлинике, пускай и нас выручит. Мы со Степанычем в долгу не останемся. Ага, давай!

— Ну, что? — вытягивает шею тот, кого назвали Степанычем. — Поможет?

— А то? — развязно откидывается назад Вовка и принимается за вторую банку «Охоты». — Не ссы, Степаныч, у меня там все схвачено!

— Ты бы это, — старший показывает глазами на пиво, — не бухал бы сейчас.

— Да чё будет-то? — отмахивается враз охмелевший Вовка.

— А как ты на прием к доктору-то пьяный сунешься? Хрен больняк-то выдаст! Еще и алкогольное опьянение напишут. Тогда совсем труба!

— Кому, мне? Да они у меня вот все где! — Он сжимает костлявые пальцы в хлипкий кулак и гордо выгибает впалую грудь. — Пускай только попробуют! Я с их главврачом в одном доме живу! Только скажу ему одно слово — всех уволит! Ик! Ик!

— Так что ты какому-то там Вадиму звонишь? Давай напрямую главврачу! — недоверчиво предлагает Степаныч.

— Ном-м-мера его н-н-не знаю! — еле ворочая языком, объясняет рыжий и лезет за третьей банкой.

Напарник морщится, видя, как неисправимый Вовка, обливаясь ядовитой пенящейся жидкостью, крупными глотками переливает в себя содержимое пивной банки.

— Н-но н-надо будет — узн-н-наем! — мычит молодой железнодорожник и встает из-за стола.

— Ты куда? — всполошился старший.

— Пойду от-т-толью. Ик! Ик!

Поезд неожиданно останавливается, и парень, не устояв на ногах, падает срубленным деревом в объятия трезвого напарника, зацепив заодно и меня. Степаныч укладывает его на свободную нижнюю полку. Вовка тут же отрубается и лежит, пуская на себя слюну чуток желтого цвета.

— Земеля, ты его извини!

— Ты б его сводил в гальюн! — советую я, когда поезд трогается с места. — А то в штаны наделает.

— Да и пусть! — Степаныч не отрывает взгляд от окна. — Я ему не нянька!

— Нянька — не нянька, а полтора литра пива твой дружок выдул. Если почки работают нормально, то самое время диурез справить!

— Чего справить?

— Диурез! В туалет веди дружбана своего, пока не поздно!

— Не друг он мне. Сопляк! — презрительно цедит сквозь зубы железнодорожник, продолжая пялиться в окно.

— Ну, как знаешь, — кривлюсь я и на всякий случай переставляю свою дорожную сумку и туфли наверх, в специальную нишу.

Примерно через час после нашего диалога со Степанычем внизу раздается истошный вопль проводника:

— Что ж ты, пакость такая, вытворяешь? А?!

Гляжу вниз. Степаныча в купе не наблюдается, а Вовка полностью оправдывает мои опасения: на пол льется уже целый водопад.

— Вот же свин! — рычит проводник, правой ногой отодвигая половик. — Гражданин, он с вами?

— Боже упаси! Я что, похож на человека, у которого такой спутник?

— Егорыч, что за проблема? — второй проводник подходит к нашему купе. — Ох, мать! От, козел!

— Ну и чего, Николаич, делать будем? Этот ссыкун в Карельске сходит. А второй, должно быть, уже слинял.

Проводники ушли и вернулись, ведя следом младшего лейтенанта полиции, низкорослого белобрысого паренька с оттопыренными ушами, причем левое ухо изогнулось куда сильнее правого.

— Вот, Сережа, это тот самый гад! Обоссал все купе и еще, кажись, обосрался! — четко, по-военному докладывает представителю власти Егорыч.

— Насчет последнего сомневаюсь, и это я вам как профессионал говорю! — оправдываю я злодея. Не люблю, знаете, когда на людей напраслину возводят, даже если это такой вот Вовка.

— Разберемся! — Представитель власти старается снизить свой писклявый голос как минимум на октаву и строго смотрит на меня снизу вверх. — А вы кто такой, гражданин? Что за профессионал? Ваши документы?

— Я врач, хирург, еду в командировку в Карельск, — подаю младшему лейтенанту паспорт. — И как врач заявляю, что нижележащий субъект пребывает в состоянии тяжелого алкогольного опьянения, отчего у него не выдержали детрузоры и он, прошу прощения, обмочился. А вот того, что товарищ проводник говорил, пока не было, но если не принять экстренных мер, то может и произойти.

— Что произойти? — младший лейтенант возвращает мой документ, стараясь при этом не наступить в лужу.

— Доктор говорит, что этот козел может еще и обосраться, — переводит Егорыч мою мысль на доступный язык.

— И что нам делать, доктор? — и все трое смотрят на меня.

— Нужно высадить его с поезда и сдать в вытрезвитель! — брякаю я первое, что пришло в голову.

— Вытрезвители уже сто лет как позакрывали, а тут их и отродясь не водилось.

— Тогда сдайте его в милицию. Или как вы в таких случаях поступаете?

— Так как же мы его сдадим, если вы говорите, что у него эти… де… де? — морщит лоб младший лейтенант.