Глиняный мост - Маркус Зусак

– Только поглядите на этого чудилу!

Смех.

– Молодцом, Генри.

– И не думай, что «Молодцом, Генри» поможет тебе выпросить скидку.

– Эй, Генри…

Срака. Еще один заход.

– А что, если…

– Да боже ж мой!

Генри яростно закричал, но это была притворная ярость, не настоящая. В свои семнадцать он изведал большую часть того, что может обрушить на человека жизнь в шкуре одного из Данбаров, и неизменно улыбался, каково бы ни пришлось. А еще он пристрастился к этим средам на Бернборо и к мальчишкам, глазевшим с забора. Ему нравилось, что у них они – главное событие середины недели, а для Клэя – лишняя тренировка.

– Ну что, сукины дети, кто первый? Десятку на базу или пошел на хер!

Он вспрыгнул на щелястую скамью.

Тут посыпались ставки, кто сколько: от 2:17, 3:46, потом гулкое 2:32. Обломком зеленого мелка Генри записывал время и имена на бетоне прямо под ногами; рядом со ставками прошлых недель.

– Ну ладно, давай уже, Пакет, сколько можно.

Пакет, также известный как Вонг, или Курт Вонгдара, уже давно мучительно решал. Он мало к чему относился серьезно, но, похоже, ставки были одной из таких материй.

– Ладно, – вымолвил он. – Если там Старки, пусть будет, мать его, пять одиннадцать.

– Господи.

Генри улыбнулся, не поднимаясь с корточек.

– И помните, парни, никаких передумываний, и таблицу не трогать.

Он что-то заметил.

Кого-то.

Дома, на кухне, они разминулись лишь на несколько минут, но теперь он его видел – четко и без всякого сомнения: волосы как темная ржавчина, и глаза как свалка металлолома, жует резинку. Генри просиял.

– Что такое?

Общее недоумение, хор:

– Что там? Что за…

И Генри мотнул, указывая, головой, в тот самый миг, когда среди меловых строчек упало слово:

– Джентльмены…

На какой-то миг у всех на лицах проступило «Ох ты, черт!», что стало бесценным зрелищем, а через секунду все кинулись хлопотать.

Срочно менять ставки.

Сигнальный дым

Ну что ж, значит, так тому и быть.

С него хватит.

Мрачный, виноватый, пристыженный, Убийца принял решение; мы можем его ненавидеть, но не можем игнорировать. Вместе с тем его следующий шаг уже напоминал знак вежливости – раз уж он проник в дом без разрешения, предупредить нас он был просто обязан.

Он переложил Гектора со своих колен. Подошел к пианино.

Он не стал поднимать крышку клавиатуры (у него нипочем не хватило бы духу), а открыл инструмент сверху, но то, что он нашел внутри, было, наверное, еще хуже – там, на струнах, лежали две книги в антрацитовых обложках и старое синее шерстяное платье. В кармане платья – пуговица от него, и то, за чем Убийца туда полез: пачка сигарет.

Он медленно вынул ее.

И сложился вдвое.

Ему стоило труда подняться и распрямиться.

Стоило труда закрыть пианино и перейти на кухню. Из ящика со столовыми приборами он выудил зажигалку и стал перед Ахиллесом.

– Провались оно!

Он впервые отважился открыть рот. Теперь он понял, что мул не собирается нападать, поэтому Убийца закурил и шагнул к раковине.

– Раз уж я тут, чего бы посуду не помыть.

Идиоты

Внутри стены раздевалки покрывали жалкие граффити – работы любителя, не вызывавшие ничего, кроме неловкости. Клэй сидел босиком, не замечая их. Перед ним Томми вычесывал из спутанной шерсти на животе Рози травинки, но вскоре собака перевернулась. Он осторожно взял в ладонь ее нос.

– Данбар.

Как и ожидалось, в раздевалке были еще шестеро мальчишек, каждый в собственном небольшом облаке настенной росписи. Пятеро болтали и шутили между собой. Шестой выделывался перед подружкой: хамоватый малый по прозвищу Старки.

– Эй, Данбар.

– Что?

– Да не ты, Томми, имбецил несчастный.

Клэй обернулся.

– На!

Старки швырнул моток малярного скотча, угодив Клэю прямо в грудь. Скотч упал на пол, Рози тотчас схватила его в пасть и не выпускала. Клэй смотрел, как она борется с рулоном, а Старки пустился разглагольствовать:

– Чтобы у тебя уж не было никаких оправданий, когда я тебя просто уделаю на дорожке. Ну и потом, у меня остались колоритные воспоминания, как ты мотал эту липкую херню, когда мы были помладше. Там полно битого стекла. Не хотелось бы, чтобы ты изранил свои прекрасные ножки.

– Ты сказал «колоритные»? – не поверил Томми.

– А что, раз гопник, так и слов не знает? Я еще сказал «имбецил», что идеально описывает таких, как ты.

Старки и его девице это явно пришлось по вкусу; Клэю девица поневоле нравилась. Он отметил ее помаду, ее мрачную усмешку. Еще ему нравилась бретелька лифчика, как та перекрутилась у нее на плече. Его не раздражало, как эти двое трогали друг друга и как бы обмазывали – ее промежность на бедре Старки, она оседлала его ногу. Это было любопытство, не больше того. Во-первых, она не Кэри Новак. Во-вторых, все это не имело к его личности никакого отношения. Для тех, снаружи, ребята в раздевалке были шестеренками чудесной шарманки: грязноватого развлечения. Для Клэя все они были товарищи, участники общего плана. Сильно ли они смогут его отметелить? До какой степени ему удастся уцелеть?

Клэй знает, что вот-вот им выходить на дорожку, и потому откидывается, закрывает глаза и представляет рядом с собой Кэри, тепло и сияние ее плеч. Веснушки на ее лице как булавочные уколы – такие глубокие и алые, но тоненькие – как график или, еще лучше, головоломка соедини-по-точкам для первоклассника. На коленях у нее – книга в светлой обложке, которую они читают вместе, с бронзовыми осыпающимися буквами: «Каменотес».

Ниже заглавия написано: «Все, что вы хотели знать о Микеланджело Буонаротти, – неиссякаемый карьер гения». Внутри, в самом начале – краешек отрезанной страницы, той, где были сведения об авторе. Закладка – недавний билетик на тотализатор:

Роял-Хеннесси, скачка 5

№ 2 Матадор

Только выигрыш: $1

Вскоре она поднимается и наклоняется к Клэю.

С любопытной, как всегда, улыбкой человека, ко всему обращенного лицом. Наклоняется ближе и приступает: прикасается нижней губой к его верхней, выставляя перед собой книжку.

– Тогда он и понял, что это и есть мир, а все сущее в нем – образ.

Цитируя любимое место, она касалась губами его губ – три раза, четыре, а вот и пять – и потом, чуть отстранившись:

– В субботу?

Кивок, потому что в субботу вечером, всего через три дня, они и правда встретятся на другом его любимом заброшенном стадионе. Который называется Окружность. Там, на поле, они лягут рядом. Прядь ее волос будет щекотать его час за часом. Но он так и не отведет волосы, не поправит.

– Клэй…

Она растворяется.

– Пора.

Но ему не хочется открывать глаза.

Тем временем парень с зубами, как у зайца, по кличке Хорек ждал снаружи, а Рори, как всегда – внутри. Всякий раз как он, по старой памяти, появлялся здесь, так все и шло.

Он прошагал по тоннелю и вошел в унылую раздевалку, и даже Старки перестал хвастать своей девушкой. Крепко прижав палец к губам, Рори встрепал Томми волосы, почти зло, и предстал перед Клэем. Он оглядел его, невозмутимо улыбаясь, своими бесценными глазами цвета битого железа.

– Эй, Клэй.

Но не смог удержаться.

– Все страдаешь херней, а?

И Клэй улыбнулся в ответ, пришлось.

Улыбнулся, но не поднял глаз.

– Готовы, парни?

Генри, с секундомером в руке, принес весть.

Клэй поднялся на ноги, Томми задал вопрос: все это было частью ритуала. Он небрежно показал Клэю на карман:

– Хочешь, я пока подержу у себя?

Клэй ответил, не сказав ни слова.

Ответ был всегда один.

Он даже не покачал головой.

Мгновением позже они оставили граффити за спиной.

Вышли из тоннеля.

Прорисовались на свету.

У выхода собралось приблизительно два десятка идиотов, примерно поровну по обеим сторонам, хлопая выходящим. Идиоты аплодируют идиотам – грандиозно. То, что это сборище умело лучше всего.

– Вперед, парни!

Доброжелательные выкрики. Плеск ладоней.

– Жми, Клэй! Газ до отказа, малыш!

Позади трибун не гас желтый свет.

– Не убей его, Рори!

– Вмажь ему покрепче, Стархер, сука страхолюдная!

Смех в толпе. Старки придержал шаг.

– Эй.

Он указал на кого-то пальцем и процитировал из кино:

– Пожалуй, потренируюсь сперва на тебе.

Он ничуть не возражал против «страхолюдной суки», но стерпеть «стархера» не мог. Обернувшись, Старки увидел, как его подруга смело лезет вверх по щелястым скамьям. Ей не было дела до всей этой шпаны: разумеется, и одного хватало с лихвой. Старки поволок дальше свой мощный корпус, догоняя остальных.

Они ненадолго задержались у старта, затем пацаны из раздевалки разбрелись по дорожке. В первой тройке были Селдом, Магуайр и Жестянка: двое проворных и сильных и третий – здоровенный кабан, чтобы его задавить.

Парой на метке 200 встанут Шварц и Старки, из которых один – безупречный джентльмен, а второй – настоящее животное. Со Шварцем, однако, имелась одна беда: абсолютный, непреклонный рыцарь, в состязании он будет громом и молнией. После – ослепительные улыбки и похлопывания по плечу. Но возле метательного сектора он шарахнет, как локомотив.